Спецпохороны в полночь: Записки 'печальных дел мастера' - Лев Наумович Качер

этаж, к гробу… Я искренне посочувствовал старым, больным людям, которым приходится преодолевать всяческие препятствия, не соответствующие ни возрасту, ни физическим возможностям. Это было, да простит меня Бог, зрелище убогое до ужаса, до желания отвернуться, зажмуриться… Шел семьдесят седьмой год, когда я только что отлежал с первым инфарктом… Тусклые глаза, еле передвигающиеся ноги, костлявые руки, дряблая, желто-лиловатенькая кожа, провисающая на белоснежные, крепко накрахмаленные воротнички… Но какова жажда стоять у руля! Какова воля к достижениям и рекордам! Хоть и медленно, и с великим трудом, но к гробу поднялись, у гроба, надев траурные повязки, постояли… В глазах простых людей, наблюдавших все это, я легко читал охватившие и меня чувства и мысли: "Зачем? Зачем вам, бедные старички, тащить такой груз?! Вам бы в самую пору полеживать где-нибудь на дачной верандочке, беседовать с правнуками, жевать витамины в виде свежей, с грядки, клубники…"

Но что тогда было наше мнение! И уж, конечно, никто из нас и предположить не мог, что неустойчиво передвигающийся по ровному полу старичок К. У. Черненко превратится через пять лет в нашего "вождя", "продолжателя дела Ленина" и т. п.!

Нет, положительно, реанимационных машин было ровно столько, сколько и прибывших на похороны членов Политбюро ЦК КПСС.

Однако самое обескураживающее воспоминание того жаркого летнего дня — это, если можно так выразиться, "подъем А. Я. Пельше"… Если К. У. Черненко еще передвигал ноги, то несчастный власть предержащий старец Пельше вообще не в силах был самостоятельно одолеть ни метра… Чудовищное, воистину гротескное зрелище — "подъем" бессильного старца ко гробу усопшего писателя сообразно где-то, кем-то, когда-то разработанному ритуалу! Арвида Яновича вынесли из машины, соблюдая все меры деликатности, дюжие телохранители и понесли вверх по ступенькам и, как некий драгоценный сосуд, поставили возле гроба на те несколько минут, которые, по их расчетам, хрупкий сосуд этот способен обойтись без их помощи.

Конечно, стоит отдать дань личному сверхмужеству и А. Я. Пельше, и всех его столь же престарелых сподвижников, неуклонно проводящих линию партии в расчете на неминуемое "торжество коммунизма"… Иначе откуда б в их хилых телах столько готовности соответствовать моменту?

Что и говорить, одни эти похороны, если бы их увидели по телевизору миллионы, уже тогда бы не только повеселили наш весьма остроумный на бесхлебьи народ, но и заставили б его серьезно озадачиться… Уже тогда, а не десять лет спустя…

Впрочем, анекдотами мы все пробавлялись… Грели свою душу… Потому что уже о многом догадывались, хотя даже самим себе признаться в бесперспективности дальнейшего существования под руководством старческой блажи, окруженной лизоблюдами, так уж не хотелось… Анекдотические правители, анекдотические ситуации и сам ты, замордованный командно-административными окриками, так и просишься в анекдот… И смеялись, смеялись, тихонечко вышептывая друг другу слегка, так сказать, попирая страх перед возможными, весьма прискорбными последствиями.

— Вот послушай… свеженький… Идет похоронная процессия. Все, как положено, — венки, цветы, грустная музыка… И вдруг приятель покойника увидел, что тот шевелится… Подходит к гробу:

— Петр! Да ведь ты жив!

— Степан, но кого это волнует, — слышит в ответ.

Смеемся. Счастливы…

— И у меня новенький. Давай ухо. Звонок Брежнева с того света: "Срочно пришлите посуду". — "Обыкновенную?" — "Самую обыкновенную". — "Зачем, у вас там, вроде…" — "У нас тут старостой Иосиф Виссарионович, он всех заставляет есть серпом и молотом, а это неудобно".

Хохочем. Тихонечко, "в тряпочку".

— Про баню слыхали? Нет? Слушайте. — В бане один другому: "Сережа, мне плохо". Сережа не отзывается, трет себя мочалкой. — "Сережа, мне очень плохо…" — Не отзывается. А когда голос умолк — подошел, глянул — и вправду приятель мертв. — "У нас всем плохо, — рассердился вслух, — но почему ты не сказал, что тебе хуже, чем всем остальным?!"

Смеемся, смеемся…

— Очередь в Елисеевский. Пожилой гражданин отстоял три часа:

— Мне двести граммов черной икры, — говорит продавцу.

— Ее нет давным-давно, — отвечает продавец.

— Тогда красной.

— И этой давным-давно…

— Тогда взвесьте, пожалуйста, двести граммов балычка.

— Какой балычок! Где он, балычок?

— Тогда семги…

— Да вы что! Где она, семга?

— Тогда попрошу вас баночку крабов…

— Да вы что! Откуда?!

Гражданин повернулся и, свесив голову, пошел.

— Ненормальный, — сказали в очереди. — Совсем рехнутый.

— Да, — ответил продавец. — Но какая память!

Стоп. А разве сейчас, в эпоху всяческого плюрализма, мы не пробавляемся анекдотами, чтобы не утратить жалкие крохи надежды и оптимизма? Разве нынче нет поводов для смеха и хохота?

… Один гражданин поднял в общественном месте скандал:

— Что происходит! Мы же падаем в пропасть! Прилавки пустые! Ничего нет! Движется голод! Хватит молчать! Пора делать новую революцию!

Его арестовали, привели к следователю.

— Ваше счастье, — сказал следователь, — что сейчас не тридцать седьмой год, а то бы я вас просто хлопнул за…

— А-а-а! — обрадовался подследственный. — Так у вас уже и патронов нет? А вы говорите!

Докатились, не правда ли? Если требовалось особое мужество рассказать приятелю из ушка в ушко отнюдь не военную тайну, а всего-навсего непритязательный анекдот…

Зато теперь "все можно". Только вот не все получается. Иным, ох, как хочется числить себя в героях на том только основании, что когда-то они и впрямь не робели в уютной компании анекдотиками перебрасываться… Но сколько же можно играть в теннис без мяча? Оплевывать подлинное мужество страдальцев за веру и преспокойно наблюдать, как на грудь очередного "героя" времен застоя и тотального лицемерия чья-то бестрепетная рука пусть уже из могилы, но все же старается приспособить знак отличия.

РОКОВОЕ МЕСТО

Он был единственным человеком, которому на телевидении перед объективами камер позволялось курить трубку. Он был то, что называется "заядлый курильщик". Он не бросил своей привычки даже тогда, когда у него обнаружили рак легких. Он умел сосредоточиваться на идее, желании до предела и шел до конца. О нем ходило много сплетен, как ходит о каждом незаурядном человеке, которого выплеснула на гребень волна славы и всенародной благодарности.

Это все о Сергее Сергеевиче Смирнове, одолевшем крутую, жесткую, подчас безжалостную "полосу препятствий" на пути к