На безымянной высоте - Юрий Черняков

— Герр гауптман, — возбужденно прошептал напарник Курт, — вон там, слева на одиннадцать часов, появился русский офицер, вернее, его фуражка, видите?

Кремер приложился к прицелу и теперь сам видел, как над окопом русских медленно поднимается офицерская фуражка. Снайпер довел спусковой крючок почти до упора, затаил дыхание. Он уже готов был выстрелить, но вовремя заметил под фуражкой часть приклада винтовки, а не лицо русского офицера. Усмехнувшись, он снова отпустил крючок спуска.

— Ну что Оля говорила? Нет там никакого снайпера! — махал руками Малахов, когда Безухов опустил приклад и снял с него, свою фуражку. — Его там нет, поняли? А может, и не было никогда. Выдумки это все! Оля все правильно говорит, она его сразу замочила. Спорим, там сейчас нет никакого снайпера?

— На что? — поинтересовался Прохор. — И как докажешь?

— На пайку, на двести грамм наркомовских! — протянул ему руку Малахов. — Ну, кто разобьет?

— Нет, как ты докажешь? — упорствовал Прохор.

— Это мое дело! — Малахов был явно возбужден присутствием Позднеевой, и ему было невтерпеж продемонстрировать свою крутость. — Ну что? Спорим? Или уже перетрухал?

— Кончай, — вполголоса сказал Прохору Михаил. — С кем связался?

И Безухов его тут же поддержал:

— Хорош… Спорить-то не о чем! Говорю вам, мужики, немец теперь тоже ученый, он на эти фуражки больше не клюет.

— А пусть не базарит, — сказал Прохор. — В следующий раз пусть сто раз подумает, прежде чем рот раскрыть.

Споря уже между собой, они не заметили, как Малахов, польщенный вниманием Позднеевой, поглубже напялил на голову фуражку полковника Егорова и быстро вскарабкался наверх.

— Оля, гляди! — крикнул он, и она, уложив винтовку на бруствер, припала к прицелу. А он, размахивая руками, стал отплясывать вприсядку у всех на виду.

Немецкий снайпер от удивления оторвался от прицела, протер глаза. Нет, он не ошибся. Кто этот русский, одетый в солдатское обмундирование и с офицерской кокардой на фуражке? Он явно бросал ему вызов. Пьяный, что ли? Он пританцовывал, лихо поворачивал фуражку козырьком назад, возвращал козырек на место… Курт выразительно покрутил пальцем у виска, а Кремер усмехнулся и снова припал к прицелу… И — выстрелил. Увидел в прицеле, как с Малахова слетела сбитая пулей фуражка и как на мгновение, прежде чем русский свалился в окоп, мелькнуло его растерянное, посеревшее лицо.

И почти тут же последовал другой выстрел, сбивший ветку над его головой, так что он невольно припал лицом к земле, откатился и снова взглянул в свой прицел. И удивился еще больше, заметив приподнявшееся над бруствером в пороховой дымке выстрела — на мгновение, не больше, — столь знакомое юное женское лицо и белокурую прядь, выбившуюся из-под широкой солдатской каски.

— Опять она, эта русская валькирия… — пробормотал Кремер. — Знаешь, Курт, я еще никогда не стрелялся на дуэли с дамами, но можешь мне поверить: это возбуждает.

— А, что я говорил? — потрясенно шептал Малахов, сидя с ошалевшим видом на дне окопа и разглядывая развороченную пулей кокарду на фуражке полковника Егорова.

Оля Позднеева, присев рядом на корточки, растерянно и удивленно смотрела то на простреленную фуражку, то на Колю Малахова.

Будто впервые его увидела.

Еще ни один мужчина не подвергал себя смертельному риску, чтобы доказать всем даже не свою, а ее правоту.

— Ты ж говорил, что снайпера там нет, — напомнил ему Прохор.

— Не, я про другое говорил. Мол, заговоренный я. И пули меня не берут. А вы не верили…

— Я и сейчас не верю, — хмыкнул Прохор. — Ты мне, Коля, сейчас другое скажи. Так есть там снайпер или нет?

— Ну есть, есть, ладно, твоя взяла… Только это уже другой, да, Оль? И лучше дайте, кто смелый, закурить.

— Так мы о чем спорили? — не унимался Прохор. — И на что?

— «Начто», «начто»… Так нас же никто не разбил! Значит, спор не считается. Оль, может, это какой другой, а?

Офицеры, припавшие к окулярам биноклей и артиллерийских дальномеров, обернулись, когда со стороны немецких позиций послышался выстрел.

— Одиночный винтовочный со стороны противника… Похоже, опять снайпер, — сказал майор Самсонов вполголоса.

— Черт знает что… — так же вполголоса ответил Иноземцев. — Федя, узнай и разберись!

Полковник Егоров, единственный, кто сейчас не оторвался от окуляра дальномера, между тем говорил, продолжая дискуссию, начатую еще в штабе:

— Похоже, ты прав, Сергей Павлович… Противник будто нас в гости зазывает…

— Обратите внимание на эту высотку… — Иноземцев указал ему по карте. — Высота восемьдесят девять. Ее отсюда тоже видно. Если поставить там десяток стодвадцатидвухмиллиметровых пушек да столько же противотанковых, мимо никто не проскочит…

Присутствующие снова склонились над картой.

— Да уж… С нее как в тире всех перестреляют, — сказал Егоров. — И эта высота, как назло, на самых танкоопасных направлениях!

8

Ася и Катя молча смотрели, как Лида — медленно и неуверенно, будто сама ослепла, — входила в лазарет санбата.

Ася села рядом с Катей и неожиданно всхлипнула.

— Зачем она только туда пошла! — покрутила она головой. — Нет, ты подумай, ну раз он сам не хочет, чтобы ты к нему приходила, чего ради себя навязывать?

— Ты соображаешь, что говоришь? — поразилась Катя.

— А ты-то соображаешь, что ее ждет? До конца дней жить со слепым мужем. А он никогда не увидит сына. Будет его слышать, ощущать, но не видеть. Да лучше повеситься!

Лида вошла в отделенную от других брезентовым полотнищем, душную, небольшую палату, где было несколько коек, на которых лежали раненые. Все они здесь были с повязками на глазах. Некоторые лежали на спине, другие — уткнувшись лицом в подушку.

И она не сразу поняла, кто из них ее Костя.

— Кто здесь, кто? — сразу забеспокоились некоторые раненые, приподнимаясь на койках.

— Глаша, ты?

— Ты поможешь мне встать и дойти до сортира?

— Ты обещала принести воды и открыть окно, а то здесь душно…

— Я не Глаша, сейчас позову, — сказала Лида.

И тогда другой раненый, который лежал от нее дальше всех лицом в подушку и до сих пор молчал, вдруг повернулся на спину, приподнялся, и Лида сразу узнала своего Костю.

— Лида, ты здесь… Зачем ты пришла? Я же просил никого ко мне не пускать!

— Костенька… Ты же знаешь, я пришла к тебе не одна. — Она присела на угол его койки. — Я пришла к тебе с нашим будущим сыночком…