Практическая магия - Дебора Смит

Они устроили настоящий цирк, при этом искренне оплакивая моего отца. Великолепный и странный спектакль, подлинное торжество причуд и фантазий, определивших жизнь Тома Пауэлла. Священник, Джон Тайбер и его родственники наблюдали за происходящим с нескрываемым разочарованием. Потом мистер Джон начал хмуриться. Остальные обменивались неодобрительными взглядами. Я испытывала одновременно неловкость и гордость. Я осталась главной в “Медвежьем Ручье”, хозяйкой земли, владелицей Железной Медведицы.

Нет. Я никогда не чувствовала, что Медведица принадлежит мне. Ее я не унаследовала. Она унаследовала меня.

– Раз, два, три, взяли, – скомандовал Квентин.

Он и бригада из трех грузчиков, присланная торговцем антиквариатом, пытались вынести шестисотфунтовый кусок итальянского мрамора из дверей чердака старой бруклинской текстильной фабрики. Когда-то Квентин приобрел здание, переоборудовал второй этаж в квартиры, которые затем сдал. Верхний этаж целиком принадлежал ему. Там он жил, работал и хранил кое-какие материалы. Бывали дни, когда он проклинал себя за это решение.

Мрамор опутала паутина канатов, прикрепленная к массивной тали с внешней стороны стены. Если рабочие просто отпустят мрамор, то он вылетит из дверей и оборвет их.

– Еще разик, – велел Квентин своей бригаде. Он подставил плечо под мрамор, помогая себе руками. Здесь он не был ни наследником славы и состояния Ричарда Рикони, ни прилично одетым бизнесменом, участвующим в деле своей матери. В эту минуту он стал самим собой, существом из плоти и крови, в грязной робе и с собственными взглядами на порядок.

Один из мужчин неожиданно поскользнулся и упал. Квентин присел, пытаясь удержать в одиночку конец мраморной глыбы, упершейся в грудь распростертого под ней грузчика.

– На помощь! – завопил парень по-испански и начал извиваться, словно червь.

Квентин опустился на одно колено, напрягая все мускулы. В помещении раздался громкий голос бывшего старшего сержанта Гарри Джонсона:

– Вы, сукины дети, немедленно поднимите эту чертову глыбу, или я ее отпущу. – Он двинул рычаг лебедки, канаты угрожающе натянулись. Стоявший рядом с ним Хаммер истерично залаял.

Квентину показалось, что спина сейчас сломается. Он чувствовал, как напряглись колени, плечи, шея. “Необходимо стронуть плиту с места, и мне для этого нужен рычаг”. Он постарался забыть о предательской дрожи в ногах.

– Отпусти ее, капитан, это приказ! – рявкнул Джонсон, на мгновение забыв, что именно он когда-то натаскивал тоскующего по дому новобранца Рикони в тренировочном лагере и уже тогда столкнулся с его упрямством.

Но Квентин уже сумел выдвинуть одну ногу вперед, перенес на нее опору и поднял глыбу ровно настолько, насколько требовалось. Шумно выдохнув, он и еще двое мужчин спихнули мрамор с порога. Глыба закачалась на канатах.

Квентин сел рядом с упавшим грузчиком. Они оба обливались потом.

– Огромное спасибо, – поблагодарил парень на родном языке, еле переводя дух.

– Не за что, – также по-испански ответил Квентин. Он вытер лоб рукой, встал и помог грузчику подняться.

Мексиканца сотрясала крупная дрожь. Мужчины смотрели на Квентина с восхищением.

– Черт побери, босс, – произнес тот, кто служил им переводчиком. – Вы ведете себя так, словно такое случается каждый день.

– Все, что человек способен пережить, не может быть слишком плохим. – Квентин сунул в зубы сигару и попытался расправить ноющие плечи.

Когда бригада уехала, осторожно погрузив мрамор на грузовик, Квентин растянулся на деревянном полу чердака, найдя редкое пустое место, не занятое каминами, постаментами, фрагментами чугунных оград и расписанными от руки плитками. Хаммер лег рядом с ним и лизнул его в щеку. Квентин ласково потрепал его густую шерсть.

– Удачный день, ничего не упало. В этом суть, правда?

Джонсон подошел к нему и присел на какой-то ящик, потирая пораженные артритом колени. Квентин закрыл глаза и чуть улыбнулся:

– Я старею, сержант.

– Ты сам себя делаешь стариком, сынок, вот в чем дело. – Бывший старший сержант говорил с тягучим акцентом уроженца Кентукки, превращавшим в нежные слова даже откровенные непристойности. – Ты скучаешь и не находишь себе места с тех самых пор, как разбогател благодаря работам твоего папаши. Что ты пытаешься доказать? Что ты не его плоть и кровь и что тебе не нужны его деньги?

Квентин заложил руки за голову и уставился на тяжелые стропила. В крыше фабрики была грубая простота, которая ему нравилась.

– Мне не нужны его деньги, – вздохнул он. “Сын должен унаследовать то, что заработал его отец. Это вполне справедливо”, – сказала Квентину мать после аукциона и поклялась, что деньги принадлежат ему. Она говорила так, словно он тоже составлял часть творчества отца, которой она также была обязана Должным образом распорядиться. Они никогда не говорили о том, что Анджела разочарована его жизнью, что ущемлена ее гордость. Но Квентин понимал, что мать по-прежнему думает об архитекторе с дипломом, о том золотом ребенке, ради которого она столь многим пожертвовала. Тот мальчик боготворил не только ее, но и Ричарда Рикони. Но этого мальчика больше не существовало.

– Деньги не имеют значения, если у тебя есть крыша над головой и ты можешь гарантировать, что она там и останется, – сказал Квентин Джонсону.

Старый солдат фыркнул.

– Это ты вычитал в твоих книжках? Ерунда.

Квентин мрачно покосился на него. Джонсон никогда не был тем человеком, которого можно было легко полюбить. Ночью в бараке в тренировочном лагере он вырвал книгу Фрейда из-под подушки Квентина.

– Ты больной на голову, парень? – прогрохотал старший сержант Джонсон. – Вот почему ты читаешь о докторах? Ты не любишь девочек, парень?

Квентин ответил громко, красный от гнева, вытянувшись по стойке “смирно”:

– Фрейд пишет о больших членах, сержант! Вы бы знали об этом, если бы прочли книгу!

– Ты назвал меня большим членом, мозгляк?

– Так точно, сержант!

За эти слова он поплатился неделями наказаний и нарядов вне очереди. Квентин ни разу не пожаловался, не попросил снисхождения. Это произвело такое впечатление на сержанта, что тот сказал ему как-то раз:

– Сынок, ты почти такой же одинокий ублюдок на этой планете, как и я.

Квентин только кивнул в ответ. Двадцать два года спустя Джонсон пробормотал с таким же восхищением, как в тренировочном лагере:

– Ты экономный сукин сын, так, что ли?

– Я знаю, сколько мне нужно для жизни.

– Ты знаешь, что тебе нужно, чтобы умереть. Я вполне мог вытащить эту махину на улицу. Ну оборвала бы она пару канатов, ну рухнула бы на их треклятый грузовик, ну и что с того? У тебя есть страховка. Ты мог купить этим парням новый грузовик. Но вот новые кости ты себе нигде не купишь.