На языке эльфов - Сабина Тикхо

Я бы хотел забрать твое сердце. Закутать в вещи и пронести незаметно через главный вход людского непостоянства. Если бы я мог натурально держать его у себя и знать, что, покуда оно в плену, со мной ничего не случится, может, мне было бы проще рискнуть. Но твое сердце всегда будет в твоей груди. Если я его вырву и присвою, ты погибнешь. Если рискну, не взяв его в залог, скорее всего, погибну сам.

– Итан! – Отчаяние загорается в тебе ярче, повышенный тон хлопает вместе с дверцей сушилки. – Объясни, что не так и в чем проблема, прошу тебя! Я постоянно ломаю себе голову, пытаюсь придумать варианты и ничего ни черта не понимаю!

Я понимаю все, и от этого только тяжелее, Чоннэ. Поверь, твое неведение выгоднее, чем кажется.

– Итан… – Сколько раз эти стены уже слышали мое имя? – Итан!

Ловишь за руку, перекрыв собой выход. Сжимаешь поверх локтя. Как когда-то в январе.

– Если ты сейчас уйдешь, все равно ничего не закончится.

– Ты задал уже слишком много вопросов. – Перекинут рюкзак через плечо и прижата к груди корзина с бельем: мне нужно сбежать. – Больше не надо. – Заставляю себя обернуться. Попадаю в глубину невероятно строгих и настойчивых глаз. – Мы закончили.

Неважно, что и где во мне колется и шипит.

– Нет, – три буквы как один удар по столу.

– Ты мне не нравишься, Чоннэ.

– Вранье.

Есть банальный ответ-защита. «Не льсти себе». Но это как раз то, что тебе следует делать.

– Отпусти.

– Объясни, почему бежишь от меня.

Это как настольный теннис. Дрянной и нескончаемый.

Можно я скажу тебе правду? Мне нравится, когда ты держишь меня вот так, не оставляя синяков: даже когда злишься, не давишь – бережешь. Мне нравится чувствовать твое дыхание и весь калейдоскоп запахов, включающий пот. Нравится, какой ты, сколько в тебе напора и неуемного собственничества, каким вспыльчивым ты можешь быть, каким странным и опасающимся меня спугнуть. Но сам ты мне не нравишься. Какое же это «нравится»…

Можно я скажу тебе правду? Мне бы хотелось иметь возможность застыть в этой точке. Когда ты говоришь «я в тебя» вместо «я тебя» из страха, что решу, будто это чересчур. Я остался бы здесь и ничего бы не стал тебе объяснять за ненадобностью.

Можно я скажу тебе правду? Я тебе благодарен. За то, что показал мне, как может быть. За то, что ты есть, Чон Чоннэ, и дал мне возможность звать тебя твоим настоящим именем.

Я мечтал никогда тебя не встречать. И сейчас не хочу. Просто потому что без тебя мне бы жилось проще. Но с тобой я все больше стал задумываться: а действительно ли это так необходимо – жить?

– Когда у тебя завтра свободные пары?

Мой вопрос здорово тебя дезориентирует. Ты хмуришься, бегаешь взглядом по моим зрачкам, медлишь. А я мечтаю, чтобы свободных пар не было.

– С утра до третьей свободно, – отвечаешь, но не сводишь взгляда, держишь хватку. Ищешь подвох. Не всегда, но иногда мечты – это пена.

– Приходи в двенадцать в «Калифорнию».

– Зачем? – Настороженность никому не помешает, да?

– За объяснениями.

Бессмертие – это что?

Это возможность смотреть на растерянность в твоих глазах, пока ты умудряешься одновременно сохранять в них прежнюю строгость. Ты такой удивительный. Ты разжимаешь ладонь.

Я игнорирую мартовский вечер, выхожу в серо-желтый мир, не надевая куртку. Не холодно, потому что все еще горячо и по-прежнему пылают твои отпечатки на моей коже. Не оглядываться и не оборачиваться – это первостепенная задача посреди ветров и увядающей окончательно зимы. По тротуару навстречу – группа студентов с какой-то музыкой из динамиков подсвеченного смартфона. Много громких голосов и пара, рожденного из смеха и слов. Я узнаю лица, слепо ловлю взгляды, протекаю между силуэтами, не могу сосредоточиться и распознать песню.

Дело жутко плохо. Потому торможу посреди дороги и опускаю корзину на асфальт перед собой. Неоновая вывеска справа и моя тень слева. Пахнет приправой, вынимаю телефон из рюкзака, слышно, как почти рядом кто-то громко жует, болтая с набитым ртом. Не поднимаю головы, не любопытствую.

Открываю чат с сестрой, не готовый пока говорить, набираю сообщение.

Ты можешь приехать завтра в «Калифорнию» в полдень?

Дело жутко плохо. Если не хочется смотреть на небо.

Что случилось?

Много чего. Я прошел три контрольных точки, я дурак, я эльф, я не могу вспомнить, почему так пекусь о жизни.

Я влюбился в человека.

Где-то лает собака и играет стандартная мелодия самого популярного смартфона. Мир сужается и расширяется, строя небесные магистрали. А я здесь. Выдыхаю клубы пара и пытаюсь не расплавиться.

Хотя бы снаружи.

11

У него открытая бутылка вина в руках. Если прислушаться, можно услышать, как запертая жидкость испуганно плещется по стенкам. Можно, если б не блокады громкой музыки. Ты, чужеземец, замер на пороге и – бог знает, как тебе это удается – чувствуешь: что-то не так.

А король танцует. На нем строительный комбинезон ярко-синей расцветки и ему под стать бандана – лохматит песочные волосы, обнажая лоб.

Но тебе пока не видно. Ты застыл.

В этой цитадели из белого кирпича множество ярких цветов. Они повсюду, они, наверное, складываются в слова, города, страны, в мир, и только так можно объяснить их количество. Ты не отсюда в мятом спортивном костюме цвета камней горы Рашмор и кожаной куртке поверх. Чужак с руками по швам и примятыми кудрями волос, кое-как растрепанных ладонью. Даже твои громадные черно-белые кроссовки – здесь как трактор среди крохотных карт на гоночной трассе. Откуда ты только взялся?

Мы тебе гонца отправили, все точки расставили, предупредили: что тебя ждет на нашей земле, а ты что? Проигнорировал переговоры, ничего не понял, решил поупрямствовать? Или полюбопытствовать? Что именно не ужилось в твоей космической голове? Ты надел эти кроссовки-великаны на ноги и долетел сюда, как Гермес? Бог торговли, ловкости, красноречия и воровства.

Что ты намерен украсть? Или продать? Купить? Давай разбираться, что есть на прилавках. Во-первых,

само убежище. Постройку когда-то хотели сделать дополнительным коттеджем, чтобы сдавать туристам в аренду, как два других на земле родителей. Но не закончили. Появился король. Появился и захотел себе эту пустую коробку из белого кирпича с голыми широкими окнами и крошечной ванной, к которой успели провести водопровод.

Гляди вверх: потолок очень высокий, места много, и мне, и королю Антарктиды здесь проще дышится. Смотрим дальше. Письменный стол без отпечатков эпох и стилей. Просто стол под громадными окнами. По-королевски заляпан отпечатками засохшей