Искатель. 1979. Выпуск №3 - Сергей Наумов

Офицеры почти в один голос подали команды. Гребцы навалились на весла — и все шестьдесят четыре галеры, вытягиваясь в линию за головной, двинулись из бухты, поворачивая вдоль полуострова на север.

Петр задумчиво стоял на носу адмиральской галеры, плотно уминал крошки табака в короткой трубке и не отрывался глазами от черты между морем и небом, где застыли в штиле шведские корабли. Крепкие нервные руки чуть подрагивали, правая снова и снова опускалась в карман — никак не мог отыскать трута с кресалом.

20

Вереница галер, взбивая высокую волну, опасливой змеей вплотную оползала Гангут.

Шведские корабли открыли бешеную беспорядочную стрельбу. С плачущим стоном полетели ядра. С русской стороны басовито загудели орудия. Начали дробный перестук мушкеты.

Гребцы взмахивали веслами изо всех сил — гудели руки и спины, глаза застилал пот. Но опасный путь, как в тяжелом удушливом сне, казался нескончаемо длинным. Наплывали и удалялись людские голоса, роились невнятные выкрики команд.

Прижимаясь чрезмерно к берегу, галера «Святой Николай» напоролась на подводный камень. Круто задирая нос, судно быстро погрузилось кормой. Огненно зевнула пушка и в последний раз раскатилась грохотом, послав высокое бесполезное ядро в сторону шведских дымов. Ответная бомба, с шипением отжимая воздух, взметнула у борта малиновый смерч — гулко хлопнули сорванные паруса, разлетелись в ощепья поручни, рухнула мачта.

Петр оглянулся, губы закусил добела, хотел закричать, приказать повесить капитана — и не смог; лишь так глянул, что Апраксин растопырил руки и отшатнулся в сторону. Генерал-адмирал — сердце простецкое — сроду ни на кого не серчал, тревожно-растерянный, передал по колонне приказ: проходящим судам снимать людей с тонущей галеры. Петр отвернулся, на спине судорожно сходились я расходились лопатки.

…Адмирал Ватранг оторвал молитвенный взгляд от света последней звезды. Отрешенно загляделся на пепельно-сизый, уже трижды проклятый Ганге-удд, бугрившийся летучим туманом. Клял адмирал и удравшего в Стокгольм Дженкинса, сейчас бы он поговорил с ним шпагой! Злобно думал о его шпионе Розенкранце, почему-то не прибывшем вторично с мыса, что несколько спутало все планы… Однако надо было действовать, но ясности не было ни в чем. К тому же кровь необычно била в голову, пугающей темнотой заволакивало глаза. Нервно схватясь за черный галстук на горле, он вяло приказал застывшему рядом офицеру:

— Передать по эскадре! Обстрел продолжать и буксировать корабли к месту прорыва! — Помолчал и добавил: — Принесите на мостик из моей каюты кресло…

Офицер, округлив глаза, загремел ботфортами по трапу. Адмирал оторвал от поручней затекшие пальцы и безучастно закрыл глаза. «Ничего, ничего… Короля Карла под Полтавой несли в бой на носилках…» Под Полтавой? От горячего, как ожог, слова потемнело в глазах и зноем налился рот. Ужас сковал все тело. Внезапно — параличом — нахлынуло обморочное удушье. Ватранг уже начал падать, но вернувшийся офицер бережно его поддержал и усадил в кресло.

В кресло на мостике! Адмирал падает в обморок во время боя! От этого стало бы не по себе даже изуверски невозмутимому Карлу XII! Кажется, такой морской баталии не знала история… Но обманывать себя становилось все труднее. И не с опытом Ватранга было ясно, что это — поражение.

Разноголосо скрипели блоки — плюхались в воду тяжелые баркасы. Истошно кричали капитаны, рулевые, гребцы. Заливались свистками боцманы.

Бесполезная пушечная стрельба продолжалась, но русский флот, потеряв лишь одну галеру, уже огибал северную оконечность Гангута.

21

Ночь отступала. Быстро прошли предутренние сумерки. Луна отбросила на залив узкую голубоватую тень. Поднимаясь, багровое солнце легло на воду алым отсветом. Встали два светила — дневное и ночное, скрестили между эскадрами гигантские мечи.

Закончив развертывание эскадры, Петр послал Ягужинского с ультиматумом к Эреншильду. Царь предлагал сдаться без боя, дабы не проливать напрасно крови.

Пока малая скампавея под белым флагом пересекала зеркальную гладь залива, Петр разглядывал шведские корабли в подзорную трубу.

Шаутбейнахт расположил свою эскадру полумесяцем, внутренним прогибом к противнику. На флангах полукружьями выдавались вперед по три шхербота, в центре — фрегат. Позади него тоже три шхербота — разошлись полуподковой. Вокруг шведских кораблей хорошо просматривались высокие скальные острова.

— Диспозиция не из лучших. В бой можно ввести чуть более половины пушек. Задние шхерботы смогут стрелять разве что при абордировании от наших, — заметил Петр.

Апраксин, жмурясь от солнца, воспаленно блеснул запавшими глазами.

— Верно, государь: из ста двух пушек неприятеля нас поначалу встретят только шестьдесят. Но и то превысит огонь нашего авангарда втрое…

— Да, фиорд узок, негож нашему количеству галер. Однако из него добрый каменный мешок вышел, — глухо ответил Петр.

Быстро летело утро.

Скампавея генерал-адъютанта лихо пришвартовалась к неприятельскому флагману. В подзорную трубу было хорошо видно, как Ягужинский в повседневном мундире, но со строгим достоинством поднялся на борт «Элефанта».

Эреншильд, разряженный, как на параде, каменно застыл на палубе, прижав к зеркально начищенному ботфорту подзорную трубу.

Русский генерал, приблизясь твердой походкой, остановился. Поклонился кивком головы и спокойным голосом прочитал ультиматум.

Невысокий офицер в форме капитана королевского флота, чеканя шаг, приблизился к Эреншильду. Сухо и бесстрастно перевел ультиматум.

Гордый шаутбейнахт замерцал глазами, губы сошлись в тонкую нить. Ответил напряженно-ровно, хищно оголяя в угрожающей улыбке крепкие зубы.

— Я всю жизнь служил с неизменной верностью своему королю и отечеству. И как до сих пор жил, так и умирать собираюсь. Царю от меня нечего искать, кроме сильного отпора. И ежели он решился нас заполонить, я с ним поспорю шаг за шагом до последнего дыхания!

Пока юркий капитан переводил, Ягужинский напряженно к нему приглядывался. Генерал-адъютанту показалось, что он где-то видел этого человека. Тот смущенно вытащил большой полосатый платок. Вытер пухлые губы, затем широкое лицо с нависшим носом и ответил русскому генералу змеино-звероватым усмехом. Ягужинский внутренне вскрикнул: да ведь это сбежавший переводчик! Тренированная память сразу подсказала — датчанин, герр Розенкранц!

Нахватавшись новых манер у нового хозяина, Розенкранц смотрел горделиво и неприступно. Когда флагман замолчал, он вызывающе заметил: