Хлеб насущный - Эван Хантер

значит, они не являлись несовершеннолетними преступниками и могли быть допрошены в полицейском участке. Никто никогда не говорил полицейским в этом городе, где именно следует допрашивать несовершеннолетнего преступника. Обычно они отводили подозрительного подростка в ту часть здания, которая не была засорена всякими разными мерзкими типами, тем самым на словах подтверждая правило – неисповедимы пути Закона. Разумеется, «Древние черепа» имели право на разъяснение и объяснение своих прав, а также на молчание, если они того пожелают, и на адвоката, независимо от того, решат они отвечать на вопросы или нет. Миранда-Эскобедо, решение Верховного суда, предоставившее все эти права, не стало тем препятствием, о котором говорили некоторые полицейские. На самом деле, опрос, проведённый среди сотрудников правоохранительных органов по всей стране, показал, что после решения Миранды-Эскобедо было получено столько же признаний, сколько и до него, причем без использования закулисных, третьестепенных методов (допросом третьей степени в американской гражданской системе правосудия обозначается допрос с пристрастием, при проведении которого используется физическое, эмоциональное или психологическое давление на допрашиваемого – примечание переводчика).

Эйвери Эванс, лидер «Древних черепов», был самым старшим членом банды - ему было двадцать шесть, почти двадцать семь. Он также был самым умным и, предположительно, самым жёстким. Он утверждал, что полиция совершает какую-то ошибку, и заявил, что свободно ответит на все вопросы, которые они ему зададут. Ему нечего было скрывать. «Древние черепа» всегда сотрудничали с полицией, и он, конечно же, готов сотрудничать с ними и сейчас. Он сказал остальным членам банды - по крайней мере, присутствующим, поскольку, по оценкам, в Айзоле проживало сто двенадцать «Древних черепов», а в Риверхеде - ещё пятьдесят с лишним, - что они тоже могут ответить на любые вопросы копов. Эйвери Эванс был крут, умён, жесток, в высшей степени уверен в себе и являлся лидером гордой и благородной группы. Он, конечно, не знал, что у полиции есть запись того, что он и его гордые и благородные последователи сделали с Элизабет Бенджамин.

«Вы так и не сказал мне, в чём дело, мужики», - сказал он.

Он сидел в комнате для допросов 83-го участка, за длинным столом перед односторонним зеркалом, которое иногда называли двусторонним, - всё страннее и страннее, но таковы пути Закона. Те полицейские, которые называли его односторонним зеркалом, делали это на том основании, что оно отражало только с одной стороны, тогда как другая сторона представляла собой прозрачное стекло, через которое можно было наблюдать за человеком, смотрящимся в зеркало. С одной стороны вы смотрели в него, с другой - через него, поэтому зеркало было односторонним. Но другие полицейские называли его двусторонним зеркалом, потому что оно выполняло двойную роль - смотрового стекла и стекла для смотрения. Нельзя было ожидать, что копы, которые даже не могут договориться об интерпретации Миранды-Эскобедо после стольких лет, согласятся с тем, как, чёрт возьми, называть одностороннее-двустороннее зеркало. Главное, что любой подозреваемый, глядя в зеркало, которое висело на стене комнаты для допросов с голыми стенами, сразу же понимал, что смотрит в зеркало-обманку и (в девяти случаях из десяти) его фотографируют через него из соседней комнаты. Именно это и происходило с Эйвери Эвансом, причем с его полного ведома. Но, разумеется, ему нечего было скрывать. Он был уверен, что у копов на него ничего нет. Пусть они сфотографируют его через своё фальшивое зеркало, пусть займутся всей этой ерундой. Через полчаса он снова будет танцевать в старом клубе.

Олли - он руководил допросом, поскольку это был, так сказать, его загон, хотя по ветхости он мало чем отличался от помещения 87-го участка - сразу же сказал: «Прежде чем мы начнём, позвольте мне ещё раз убедиться, что вы понимаете свои права, как мы вам их объяснили, и что вы готовы отвечать на вопросы без адвоката. Так?»

«Конечно, конечно», - сказал Эйвери. «Мне нечего скрывать, мужик.»

«Хорошо, тогда вы назовёте нам своё полное имя?»

«Эйвери Мозес Эванс.»

«Где ты живёшь, Эйв?»

«На Эйнсли-авеню - 1194 Эйнсли, квартира 32.»

«Живёшь сам?»

«Я живу с мамой.»

«Как её зовут?»

«Элоиза Эванс.»

«Отец жив?»

«Они развелись», - сказал Эйвери.

«Где ты родился, Эйв?»

«Прямо здесь. В этом городе.»

«Сколько тебе лет?»

«За два дня до Рождества мне исполнится двадцать семь лет.»

«Где ты работаешь?»

«В настоящее время я безработный.»

«Ты член банды под названием «Древние черепа»?»

«Это клуб», - сказал Эйвери.

«Конечно. Ты член клуба?»

«Я президент», - сказал Эйвери.

«Джейми Холдер - член клуба?»

«Джеймисон Холдер, точно. Хороший человек», - сказал Эйвери и усмехнулся.

«Где вы были с Джейми Холдером сегодня между пятью и пятью тридцатью вечера?»

«Я точно не помню.»

«Постарайся вспомнить всё точно», - сказал Олли.

«Поблизости.»

«Где конкретно болтался?»

«Наверное, в бильярдной.»

«Где бы это могло быть?»

«Бильярдная «Туз». На Крюгер-стрит.»

«Кто-нибудь видел вас с Джейми в это время?»

«Там было много ребят из «Черепов».»

«Кто-нибудь ещё, кроме членов вашей банды?»

«Клуба.»

«Кто-нибудь кроме них?»

«Я не могу сказать наверняка. У меня нет привычки выяснять, кто в каком месте находится.»

«Знаешь кого-нибудь по имени Чарли Хэррод?», - спросил Олли и пощипал нос большим и указательным пальцами. Это был сигнал к началу фланговой атаки: Олли продолжал лобовую атаку, а Карелла и Хоуз заходили с двух сторон.

«Никогда о нём не слышал», - сказал Эйвери.

«Элизабет Бенджамин?», - спросил Хоуз. «О ней когда-нибудь слышал?»

«Нет.»

«Хэррод был наркоманом», - сказал Карелла.

«Да?», - сказал Эйвери и улыбнулся. «Я заметил, что вы использовали прошедшее время, мужик. Он бросил эту привычку?»

«Да, он бросил», - сказал Хоуз.

«Он молодец. В нашем клубе нет наркоманов. Думаю, вы, ребята, это уже знаете. Спросите любого из здешних копов, и они скажут вам, что в «Черепах» всё чисто.»

«О да, мы это знаем», - сказал Олли.

«Это факт, мужик.»

«Но ты никогда не слышал о Хэрроде, так?»

«Нет. Я знаю только, что если он бросил пагубную привычку, я горжусь им. В этом районе слишком много мусора. Вот что можно сказать о «Черепах»: мы делаем всё, чтобы этот район стал лучше для жизни.»

«О, разве не все мы», - сказал Олли, подражая знаменитому теперь У. К. Филдсу, - «разве не все мы.»

«И ещё», - сказал Эйвери, - «именно «Черепа», и только «Черепа», постоянно договариваются с другими клубами, чтобы сохранить здесь мир. Если бы не мы, вам бы пришлось несладко. Постоянно была бы война, чёрт возьми. Думаю, вы