Магистр - Анна Одина

17. Совет Торн: переезд

Наверное, части наших читателей представляется, что если в определенный момент жизни человек достигает Оксфорда, этого вполне достаточно. По крайней мере, автору так кажется с удручающей постоянностью. Этот хрестоматийный ученый городок представляется ему благословенной заводью, прибыв в которую можно вытянуть ноги перед камином, откинуться на спинку кресла, с удовлетворением оглядеть перекинутую через спинку другого кресла широкую мантию и лежащую на краю стола магистерскую шапочку с кисточкой и больше уже никуда не спешить.

Можно написать эпопею о маленьких существах с большими мохнатыми ногами, о кольцах, волшебниках, ужасе глубин, эльфах и гномах. Это сделает здесь через двадцать лет знаменитый на весь мир профессор-филолог. Можно сочинять книги для детей – о львах, колдуньях, платяных шкафах и принцах с морскими именами. Это сделает здесь через пятьдесят лет лишь чуть менее знаменитый друг профессора-филолога, профессор-литературовед. Почему бы нет? Ведь за сорок лет до описываемых событий служивший здесь священником математик уже написал для одной девочки абсурдную сказку с кроликами, шляпниками, котами, фламинго, зеркалами и висящими в воздухе улыбками[96].

Древний Оксфорд, эта тихая гавань, был идеальным портом, из которого воображение с готовностью пускалось в плавание, направляясь в несуществующие страны и края, как бы они ни назывались.

А между тем снаружи Оксфорд зачастую хотелось видеть иначе. Слишком уж хорош был этот мир ректоров, профессоров, членов ученого совета, называемых несерьезным словом fellows[97], и студентов. Слишком спокоен. Просто невозможно, чтобы тихие воды этой заводи не скрывали каких-нибудь драм, чтобы кто-нибудь кого-нибудь не убивал в длинных коридорах или не сговаривался с кем-нибудь за толстыми стенами. С другой стороны, опутывать настоящих людей и настоящие колледжи беллетристическими паутинами было не совсем красиво, поэтому целому ряду авторов – как ин-, так и аутсайдеров, – приходилось придумывать новые колледжи (всего несколько десятков; то есть Оксфорд виртуальный, если бы кому-нибудь пришло в голову составить все эти вымышленные дома вместе, по размерам превзошел бы Оксфорд настоящий), чтобы фантазировать смелее. И чтобы не было страшно, что настоящие ректоры, профессора, студенты и fellows, возмутившись разгулом авторской фантазии, скажут: «Да у нас в Св. Магдалине такого отродясь не случалось!» И действительно, зачем выдумывать что-либо для Св. Магдалины, где учился, скажем, Оскар Уайльд, уже придумавший лучшее, что могло случиться с этим колледжем, – знаменитый листочек тезисов об искусстве? Изысканный Оскар отучился в Оксфорде за несколько десятков лет до описываемых событий, а в 1900 году, когда в Китае бушевали ихэтуани, а мир переваливал из века в век, умер в Париже, сражаясь с пневмонией и своими обоями[98]. «Всякое искусство совершенно бесполезно». Точка.

Мы же не станем размышлять о пользе искусства, а перейдем к одному интересному обществу, гнездившемуся в Оксфорде наряду с множественными дискуссионными кружками, спортивными клубами, театральными студиями и прочая, и прочая. Речь пойдет о совете Торн[99].

Обратим свой взгляд к величественному колледжу – коллегии Всех Душ в Оксфорде. Перед коллегией была поставлена задача помнить о душах всех усопших верных («Commemoratio omnium fidelium defunctorum»).

В 1658 году сэр Кристофер Рен, известный архитектор пятого собора Святого Петра в Лондоне, сконструировал для колледжа солнечные часы, которые разместили на южном фасаде часовни Всех Душ. Точность этих часов был столь высока, что не только обыватели, но и часовщики сверяли ход своей продукции по детищу сэра Рена. Через двести лет часовня, ключевая постройка колледжа, пережила десятилетнюю переделку в готическом стиле, и часы перенесли на новое место, разместив напротив библиотеки Кодрингтона. Решение вызвало недовольство до такой степени сильное, что оно, не потеряв в накале, прокатилось через столетие и нанесло удар уже в 2006 году. В этот год бывший член колледжа профессор Джон Симмонс завещал alma mater часть своего немалого состояния при условии, что колледж вернет часы сэра Рена на освященное историей место. Богатые и заносчивые Души, для приличия задумавшись, отказались.

Происшествие девятнадцатого века имело под собою серьезное основание: в 1870-х годах в All Souls[100] переехал наименее известный тайный совет Европы – совет Торн. В викторианской Англии состав его выглядел неординарно: не все его члены были британцами, а председательствовал в нем и вовсе француз, носивший странную и… ненастоящую фамилию де Катедраль.

Человек, называвшийся так, был последним настоящим алхимиком Нового Времени. Он основал Совет (вернее, видоизменил более старую организацию, о которой мы еще поговорим) и бессменно возглавлял свое детище. На момент передислокации совета в Оксфорд мэтр де Катедраль выглядел лет на сорок, но истинный свой возраст не афишировал. В сущности, и национальную принадлежность этого странного человека приходилось принимать на веру: его английский был столь же безупречен, сколь французский и разговорная латынь, одевался он с изысканным консерватизмом и, подобно всем островитянам, вежливо уходил от попыток перевести разговор в плоскости, с которых хоть отдаленно виднелись берега его inner sancta[101]. Де Катедраль был не из тех печальных искателей скрытых истин, что в этих поисках с радостным удивлением открывают себя, следуя юнгианскому принципу индивидуации. Он был алхимиком традиционным, построил своими руками не один атанор[102] и прекрасно знал, что научный метод познания, по распространенному заблуждению переломивший алхимии хребет, на самом деле объединился с нею в сакральный и нерушимый союз. Знал он и о других вещах, и это знание не давало ему покоя. Поэтому он создал совет Торн, снабдил его минимально необходимой таинственной атрибутикой и пригласил к сотрудничеству людей, которые могли помочь искать ответы.

Помимо самого мэтра в совет входило много замечательных персонажей. Вернее, они втекали и вытекали прочь, как бывает со многими предприятиями, в которых идее по-настоящему предан лишь один человек. Де Катедраль лишь терпеливо копил выводы, делал пометки на полях странных книг, считывал с астролябии положения звезд (хотя знал о несовершенстве этого инструмента) и наблюдал в телескоп сумрак мира.

Нашей истории, имевшей место в 1905–1906 годах по Рождеству Христову, предшествовал следующий эпистолярный обмен. В 1869 году де Катедраль написал письмо ректору колледжа Всех Душ и по совместительству вице-канцлеру Оксфорда Фрэнсису Лейтону:

My dear Leighton:

I trust you are keeping well and your office is flourishing. Since our last hasty exchange I have uncovered much that I considered altogether lost. Hence I must confess (with some alarm but not entirely without pleasant agitation) that my pursuit of Knowledge can no longer be contained in Paris. Some of the sources vital for my research must be – as I have now ascertained beyond doubt – located across la Manche.

I will therefore need to intrude upon your hospitality as previously discussed, and for an indefinite term, unless, of course, you are fettered by Commitments that must needs force you to disavow our prior Arrangement. In hopes that this is not so I remain, my dear fellow,

Your servant

E. de Cathédrale

P.S. Please see to it that the Sun Clock is removed. – E. dC[103]

Из повелительного постскриптума видно: де Катедраль не сомневался, что ректор пойдет ему навстречу. Ответ был таков:

My dear Friend,

That I should forsake our Agreement is, indeed, quite unthinkable. I would invite you to come at once, but before you do so, restoration works must be completed. Please be assured that thereafter you will have the Chamber of Thorn entirely to you. Your lodgings will be as agreed before, I will also endeavour to have Sir Wren’s clock removed from its current position.

Your faithful ally

F. Knyvett Leighton

Warden, All Souls[104]

Отступление о колледже Всех Душ, палате Торн и ее руководителе, а потом и о часах было сделано здесь неспроста. Когда Винсент Ратленд приступил к выполнению программы магистратуры, так и продолжая вести две темы – искусство ренессансной Венеции (точнее, его прерывистую связь с Римом и Флоренцией) и изобразительную традицию китайской тантры, в Оксфорде по-прежнему обретались совет Торн и его глава мэтр де Катедраль, переселившийся туда после 1870 года.

Мэтру уже давно было не сорок лет, но ни один человек в здравом уме не дал бы ему, скажем… семидесяти пяти. Когда ректор Линкольна Уильям Уолтер Мэрри, изучавший смутное прошлое маэстро Ратленда, подумал о том, что неподалеку находятся люди, «причастные тайн», он имел в виду де Катедраля и его Совет. Поэтому в 1906 году, когда Винсент Ратленд успешно перешел на второй год магистратуры и его ожидало увлекательное английское лето, на свет появилось следующее письмо в этой истории. Приведем его здесь.