Осколки наших грез - Кэрри Прай

– Что ж, твой принц уже в пути, – заключил он, щёлкая пальцами. – Он очень зол и надеется спасти тебя. Пока всё по сценарию.

Несколько секунд мы переглядывались напряжёнными взглядами, но вскоре пришлось выпустить пар и схватиться за голову:

– Какого чёрта ты сломал мой мобильник, Череп?! Он был совсем новым!

На лицо маргинала упала тень.

– Ты сама просила отыграть по максимуму! Я вжился в роль. И твой петух повёлся. У тебя ещё претензии имеются?!

Да, я пошла на позорную авантюру, на которую здравомыслящая девушка никогда не решиться. Я купила себе неприятности, ибо не нашла другого выхода.

– Ладно, проехали, – отмахнулась я, выругавшись. – Спасибо.

Парни переглянулись, явно не удовлетворившись короткой благодарностью.

– В жопу твоё «спасибо». Где деньги, лапа?

В сумке завалялся тонкий конверт. Достав  невесомое «вознаграждение», я протянула его парням. Открыв его, они скривились.

– И это всё? Ты сказала, что хорошо заплатишь. А тут десятка, не больше.

– А разве этого мало, чтобы в прятки поиграть? – огрызнулась я. – Свои последние отдала. Те, что на маникюр оставались, между прочим.

– Гони ещё пятёрку, лапа.

– Да вы совсем охамели! Где же их взять? Вы на тряпки не сморите, по факту я не богаче подзаборного беглеца. Отец меня не милует.

Череп сунул конверт в карман растянутых брюк и с хрустом проработал шею – данный знак стал тенью вызова.

– Или деньги, милочка, или безумная сказка превратиться в реальность.

Мой шаткий план в одночасье рухнул. В коленях появилась реальная дрожь. В груди поселилась реальная паника.

– Эй, ты чего, Череп? – руки на автомате вытянулись вперёд. – Ты ведь здравый малый. Давай не будем усложнять. Я вернусь домой и уже завтра отдам тебе остальные купюры. Обещаю, всё до копейки.

Парень хмыкнул. Мерзкий смешок подхватил его друг.

– Но это будет завтра, – он невинно выставил губу. – А значит, работа не окончена. Я порядочно доделаю её до конца.

Череп схватил меня за грудки, тем самым спровоцировав безобразного друга. Горло прорезала очередная волна крика.

Какой теперь будет план, дура?!

Почувствовав холод шершавых пальцев на теле, я потянулась к земле, чтобы ухватиться за камень, но возле зловонной мусорки валялись одни целлофановые пакеты и картофельные очистки.

Вот невезуха…

Рукав платья затрещал и скользнул по запястью.

– Не противься, лапа. Мы только тебя понюхаем.

Из глаз хлынули слёзы ярости. Когти впились в залысины. По правде, я злилась только на себя. И пусть сдаваться не собиралась, силы медленно покидали. За потоком жадных вздохов тихо плакала девичья душа.

– Убери свои руки, мразь! Ты не понимаешь, во что ввязываешься! – угрожала я, но без капли уверенности.

– Уже слышали. Переживём.

– Уроды!

Сгорая от омерзения я скатилась вниз по стене, до царапин карябая спину и голову, и только тогда почувствовала некую свободу от чужих прикосновений.

Где-то вдалеке послышался визг тормозов и собственное имя, но едва ли было здраво воспринято. В сознании мелькали вспышки отчаяния.

– А ведь я предупреждал! Предупреждал, сука!

Распахнув распухшие веки, я увидела Матвея, что так беспорядочно наносил удары палкой, а когда орудие переломалось о лысую голову, то перешёл на кулаки. Вскоре потасовка превратилась в расправу льва над шакалами.

Янковский не видел конца своей ярости, терзал так, будто от этого зависела его жизнь. Минуты обратились в часы.

Кто бы мог подумать, что он мог быть таким агрессивным? Кто бы мог подумать, что он с лёгкостью одолеет два мешка с железом?

– Петух, говоришь? Я не ослышался? – скалился он, придушив локтем мерзавца. – Так вот сейчас мы проведём урок анатомии. Хочешь разглядеть свои кишки?

– Не надо. Я понял, понял…

– Как это не надо? Мы ведь только собрались.

– Прости, – закашлялся маргинал. – Прости.

– Да брось. Я не держу на тебя зла. Просто хочу сломать твою шею.

Череп тем временем вскочил на ноги, одной рукой прикрывая рассечённую бровь, а другой бросая конверт с деньгами в воздух.  Несколько купюр рассыпались в пространстве, как осенняя листва. Это был второй отрезвляющий душ.

– Забирай свои деньги, Снежана! Нам нечего не нужно! Мы так не договаривались! Конченные психи! Вы оба!

Финишная фраза парализовала Матвея. Он расслабил кулаки.

Поймав момент, парни подались в истеричное бегство. Шлейф их прошлой смелости смешался с токсичными парами помоев.

Ничтожество…

Матвей медленно приподнялся на ноги и наградил меня леденящим взглядом. Сквозь смуглую кожу пробилась мелкая щетина, взбухшие вены на шеи пульсировали. И пусть ситуация не обнадёживала, тогда я эгоистично поняла, как сильно по нему скучала. Один час без него равен долгому веку.

– Ты всё подстроила, – прошептал он, давясь презрением. – Так?

Боль в теле заглушила новая – в сердце.

– Прости, но ты сам поставил мне условия, помнишь? « Не звони, если ты не в опасности», – стала заикаться я, поднимаясь с земли. – Если у нашей встречи есть цена, то я её заплатила сполна.

Янковский оглянулся, будто ища в реальности долю сна, и резко вернулся.

– Что, бл#ть?

– Матвей, мне нужно было тебя увидеть. Я хотела сказать…

Не успела я договорить, как тот вцепился в мою голову и хорошенько встряхнул. Его глаза налились кровью.

– Ты еб#нутая?!

В моей голове тарабанил его пульс. Стало страшно, как не было минутой ранее. Мне пришлось перебороть этот страх, дабы оправдать содеянное.

– Я хочу, чтобы ты остановился! В этом нет никакого смысла! Самосуд – это не выход! Если кто и виноват, то пусть ответить по закону! Умоляю, не ввязывайся в это! Подумай о других! Хотя бы раз!

Он оттолкнул меня, как смертельную заразу, и направился прочь, усмехаясь.

– Чума! Идиотка! Безмозглая дура! И я… дебил!

– Стой! – мёртвой хваткой вцепилась в его руку. – Пожалуйста, выслушай! Они не стоят этого! Я не знаю, что ты задумал, но наверняка ошибаешься! Пойми, это не твоя война, а ты – не воин! Не тебе вершить правосудие! Остановись!

– Пошла вон.

– Да очнись же ты! Подумай о матери!

Матвей вывернул руку, сильнее оттолкнув меня.

– Какой же ты баран! – бросила в слабом отчаянии, когда тот стремительно удалялся. Это был конец. – Я люблю тебя! – вылетело прежде, чем пришло осмысление.

Почему признаваться в чувствах так больно?

Янковский остановился и некоторое время стоял неподвижно, только