Игра в кубики - Марина Крамер

в прихожей… если совпадет состав почвы – мне точно конец. Но я не убивала Макса! Я не могла!»

– Я не знаю никаких Пострельцевых… и никогда не знала… – и тут в памяти всплыл какой-то фрагмент диалога об убитой девушке.

Вика умолкла и начала лихорадочно вспоминать, где и с кем она об этом говорила. Память понемногу подбрасывала картинок – огороженная территория клубного дома, лифт, две квартиры в подъезде, дорого обставленные комнаты… мужчина со шрамом… женщина с сердечным приступом… но фамилию вспомнить она, как ни силилась, не могла, хотя очень старалась.

«Вот если бы мне показали карточку… я бы даже по адресу сориентировалась… диагноз помню, а ни имени, ни фамилии…»

– Что же мне делать теперь? – негромко спросила она, глядя заплаканными глазами в столешницу.

– Самое лучшее – признаться.

– Как у вас все просто!

– А вы думаете иначе?

– Как я могу признаваться в том, чего не совершала?! – выкрикнула Вика, вскакивая.

– Вернитесь на место, Виктория Павловна, – спокойно и негромко велела следователь. – Не усугубляйте ситуацию, она и так не самая лучшая. Вы хоть представляете, что вас обвиняют в серии жестоких убийств? Представляете, какой срок вам дадут? В ваших интересах начать немедленно сотрудничать со следствием, и это зачтется при вынесении приговора.

Вике казалось, что она попала на сцену третьеразрядного театра и вынуждена участвовать в пьесе, сплошь состоящей из банальностей и штампов. Но, к сожалению, все это происходило наяву, и вместо сцены был обшарпанный кабинет, стол и следователь с карими глазами, прожигающими ее, Вику, до самых костей.

Она вернулась на стул и снова обхватила руками голову:

– Я не понимаю…

– Что именно вы не понимаете?

– Почему вы обвиняете меня? Именно меня, а не кого-то другого?

– Потому что пока все улики против вас.

– Да какие улики?! Скальпель? Это же смешно!

– Не думаю. У вас находят орудие, которым совершены четыре убийства, у вас есть мотив для убийства как минимум одной жертвы – какой тут смех?

– Серьезно?! – выкрикнула Вика, выпрямляясь. – Серьезно?! Ну, ладно, даже если допустить, что это я – хотя, конечно же, это не так – убила Макса… но остальных-то я даже не знала!

– Вы думаете, Чикатило знал всех своих жертв?

– Чикатило?! – задохнулась Вика. – Да как вы смеете… вы что же, сравниваете меня с ним?!

– Разве я так сказала? – в голосе следователя, казалось, вообще не появляется никаких эмоций, словно она бесчувственный автомат для задавания вопросов, а не миловидная женщина. – Я пытаюсь до вас донести, что этот факт не исключает вас из списка подозреваемых.

– Иными словами, если будет нужно, вы мне все-таки пришьете эти три трупа?

– Виктория Павловна, я считала, что вы умнее. Я хочу найти настоящего убийцу, а не посадить в тюрьму первого мало-мальски подходящего.

– Но вы ведь обвиняете меня!

– Если не найду никаких подтверждений, извинюсь и выпущу. Но что-то подсказывает, что я их найду, – твердо сказала следователь, и Вика поняла, что все хорошее в ее жизни практически закончилось.

У нее нет влиятельных знакомых, нет богатых покровителей, нет возможности нанять хорошего адвоката, который сможет доказать, что она невиновна. И это значит только одно – она проведет в местах заключения очень много лет, возможно, максимально из того, что положено по подобной статье.

– Сейчас вас отвезут в следственный изолятор, – сказала следователь, заполняя какие-то бумаги. – О вашей тете я все узнаю и вам сообщу до того, как вас увезут. Могу попросить адвоката, которого вам предоставят, чтобы он взял на себя эту миссию.

– «Миссию»! – усмехнулась Вика криво. – Как только мама Света узнает, где я, беспокоиться будет уже не о чем и не о ком. Но вас ведь это не волнует, правда? Вы ведь убийцу поймали.

Следователь пропустила ее слова мимо ушей и вышла из кабинета, куда тут же вошел полицейский и встал у двери.

«Так вот как это на самом деле выглядит, – подумала Вика. – Действительно, как в кино. Только я никогда не мечтала оказаться в главной роли».

Из глаз снова полились слезы, Вика вытирала их рукавом спецовки, всхлипывала и никак не могла успокоиться. Вернулась следователь, сказала, что мама Света по-прежнему в реанимации, но состояние стабильное. Вика неопределенно кивнула.

Когда двое полицейских вели ее в спецмашину, а затем захлопывали за ней металлическую дверь, она думала только о том, что может никогда больше не увидеть женщину, заменившую ей мать.

Журналист

Снова болела голова. Сколько Борис себя помнил, столько и страдал мигренями, порой выключавшими его из жизни на сутки-двое. Сперва ему не верили – мол, откуда у семилетнего мальчика мигрени, но когда он впервые потерял сознание на уроке, школьный врач настойчиво порекомендовала обследовать его. И начались бесконечные больницы, санатории, врачи, обследования. Точного диагноза так и не было, зато было сказано, что «мальчик нервный, впечатлительный, истеричный, к нему нужен особый подход». Эта фраза очень понравилась Борису, и он понял, что такое состояние делает его особенным, не таким, как другие. У него есть Тайна, которую он скрывает от всех, и это тоже выделяет его из массы одноклассников.

Со временем Нифонтов превратился сперва в красивого подростка без свойственных этому возрасту «подарков» в виде прыщей, лоснящейся кожи и сальных прядей волос, а затем в не менее красивого парня, по которому сохли практически все девочки в школе.

Борис выглядел неприступным, чуть отстраненным, смотрел на всех свысока – он подавал большие надежды, учился в Школе молодого журналиста, писал заметки в популярный молодежный журнал. Он всегда был модно и дорого одет, родители не жалели денег и покупали все, о чем Борис только задумывался. Но головные боли никуда не ушли, наоборот – с каждым годом они становились все более интенсивными, а периоды между припадками порой критически сокращались.

В такие дни Борис был вынужден лежать в зашторенной комнате, куда не входила даже мать, потому что любое движение воздуха только усиливало боль.

Мать… он так и звал ее – мать. Не мама, не как-то еще, только мать, словно она была виновата в том, что с ним случилось. Отца он не звал никак вообще, обращался обезличенно, старался избегать контакта. Как будто винил и его тоже.

Сегодняшнее утро началось с предвестников – сперва потолок номера расцветился радужными пятнами, а затем перед глазами замелькали мушки.

Борис чувствовал себя невероятно уставшим, болели все мышцы, но необходимо было срочно принять лекарство и попытаться купировать приступ.

Пошатываясь, словно пьяный, Борис дошел до валявшейся в кресле сумки и вынул таблетки, закинул три штуки