Третий источник - Виталий Вавикин

Она дергает за ворот свою блузку, отрывая пуговицы. Чашечки розового бюстгальтера поддерживают массивные полушария. Десяток мужчин одобряют ее начинания радостным воем. Волна безумия расползается по огромному залу подобно стихийному бедствию. Люди обнажаются по пояс, устилая своей одеждой пол под ногами.

Ханк расталкивает визжащие толпы, пробираясь к выходу. Он идет за Фибл. Идет за подругой Мириил. Стриптизерши на подиумах берут реванш за утраченное внимание. Они ласкают себя, извиваясь как змеи. Блестящие в бесконечных всполохах света пальцы погружаются в горячую плоть.

– Потанцуй со мной, здоровяк! – кричит Ханку рыжеволосая девушка.

Она смотрит ему в глаза, оттягивая соски на своей веснушчатой груди. Опускает руки ниже, к короткой юбке, и демонстрирует ему обнаженные гениталии.

– Я потанцую с тобой! – кричит какой-то парень.

Она прижимается к нему спиной. Стонет, когда он запускает руки ей под юбку. А по толпе уже прокатывается новый одобрительный возглас. Мастурбация на подиумах стриптизерш сменяется групповым сексом. Сначала робко – пара на пару, затем дико и как-то безумно.

Ханк закрывает глаза, пытаясь сориентироваться, где в этом хаосе находится выход. Чьи-то ловкие пальцы расстегивают ему ремень. Он отталкивает незнакомца. Молоденький парень падает на пол, зажимая рукой разбитый нос. Плачет, но снова ползет к Ханку, на этот раз на коленях. Реальность теряет целостность, распадается, рвется на отдельные лоскуты безумных картин. Пол не имеет значения. Возраст не имеет значения. Цвет не имеет значения. Даже количество. Только страсть. Дикая, природная страсть…

– Это неправильно! – шепчет Ханк. – Так не должно быть! – он мечется между слившихся в соитии тел, пытаясь разнять их. – Это неправильно! – орет в их раскрасневшиеся лица. – Остановитесь! – он хватает за кисть женскую руку с ремнем, занесенную над мужской спиной. Капельки крови стекают по бледной коже, путаясь в густых волосах. – Хватит! – кричит Ханк женщине. Она смеется ему в лицо.

– Нет, мама! Пожалуйста! – умаляет ее лысеющий мужчина. – Не останавливайся! Ударь меня еще раз. Я был таким непослушным мальчиком!

Пронзительный крик заставляет Ханка отпустить женскую руку. Он продирается к юной девушке, зажатой между тучных мужских тел. Он не видит ее лица, но слышит ее крики. Хрупкая спина выгнута. Разодранные колени оставляют на полу кровавый след.

– А ну хватит! – Ханк пытается оттащить насильников.

– Какого хрена?! – орет девушка. Ханк смотрит ей в глаза. Она улыбается. Мужчина под ней улыбается. – Хочешь присоединиться? – девушка хлопает себя ладонью по ягодицам.

– Вот видишь, – мужчина, которого оттолкнул Ханк, поднимается на ноги. – Ей нравится, – он снова занимает свое место.

– Я сказал, хватит! – Ханк прижимает ему к голове дуло табельного оружия.

Мужчина улыбается, гладит женские ягодицы, не обращая внимания.

– Глубже! – умоляет девушка.

– Хватит! – голос Ханка тонет в безумной какофонии подчинившей себе всех присутствующих оргии. По лбу скатываются крупные капли пота. – Хватит! – Ханк смотрит в глаза мужчине, но он продолжает улыбаться. Рука напрягается, готовясь отнять эту никчемную жизнь.

– Нет, – звучит в голове далекий голос. – Хватит смертей.

Ханк оглядывается, но вокруг никого нет. Лишь хаос и безумие.

– Фибл, – напоминает ему голос, и он думает, что безумие, должно быть, проникло и в его сознание. – Ей нужна помощь.

Он все еще готов нажать на курок.

– Ей нужен ты, – продолжает убеждать голос. – Нужен там, не здесь. Здесь без тебя ничего не случится. – И голос называет его по имени, которого Ханк не помнит, но знает, что оно принадлежит ему. Его собственное, ставшее вдруг чужим, имя.

Море. Бурлящее змеиное море. Его гигантские волны вздымаются ввысь. Тысячи горящих глаз. Тысячи острых, наполненных ядом зубов. Ка-доби спрыгивает с плеча художника и ныряет прямо в эту кипящую смертью пучину. Пара горящих глаз против тысячи глаз. Пара острых зубов против тысяч таких же зубов. Но тьма отступает. Крохотное мохнатое тельце извивается в чудовищном танце смерти. Черная змеиная кровь заливает белые камни, которыми выложен пол. Яд брызжет в пустоту. Море шипит, словно вода, попавшая на раскаленную сковородку.

– За ним! – кричит художник, ступая в крохотный пятачок свободного пространства внутри окружившей его тьмы.

Змеиные зубы щелкают рядом с ногами художника.

– Осторожно! – гладиатор сжимает голову бросившейся на них змеи.

Стальные пальцы разрывают чешуйчатую плоть. Черная кровь струится по рукам, брызжет в лица, заливает одежду. Крохотный ка-доби покрыт ей от кисточек острых ушей до кончика хвоста. Трехцветную шерсть скрывает черная, мерцающая в призрачном свете далеких огней жижа. Но они продвигаются вперед. Шаг за шагом. И жар от пылающих костров, окруживших колодец скорби, ощущается все сильнее и сильнее.

Суставы гладиатора скрипят, перекрывая змеиное шипение. Густой пот покрывает тело художника тысячами цветов и оттенков. Краска капает на пол. Оставляет следы. Они вспыхивают, отгоняя змей. Синее холодное пламя, которое не способно затушить даже бушующее море вокруг. Змеи горят в его объятиях. Извиваются, превращаясь в прах. Их убивает огонь. Их убивают зубы ка-доби. Их убивают тиски-руки гладиатора. И тьма отступает, чтобы уступить место более страшной и сильной стихии.

Звери. Они поднимаются из глубин колодца скорби. Дикие, голодные. И даже синее пламя не способно остановить их.

– Спаси мальчишку! – орет гладиатор художнику.

– Как, черт возьми, я его спасу? – огонь обжигает ему щеки.

Огонь, в котором стоят золотоволосая женщина и Кип. Он ласкает их, не причиняя боли.

– Ну же! – художник стряхивает в огонь капли своего пота, но синее пламя бессильно против этого жара.

Оно способно лишь складываться нелепыми мазками, формируя непонятные рисунки. Фигуры и лица, которые оживают, сгорая в испепеляющем жаре пылающего огня. Кричат, объятые пламенем, и тянут в муках к своему создателю худые руки.

– Я могу рисовать, – шепчет художник, вглядываясь в их искаженные болью лица.

Огромный зверь, выбравшись из колодца, бросается на гладиатора. Когти-лезвия разрывают кожу.

– Ребенок! – кричит художнику гладиатор, швыряя зверя обратно в колодец.

И художник начинает рисовать. Сначала робко, как младенец, которому впервые вложили в руки карандаши, затем все более и более уверенно. Он создает лица. Он создает тела. Сильные, крепкие. С холодными голубыми глазами. Они бросаются на помощь гладиатору. Вступают в смертельную схватку с созданиями смерти. Гибнут от когтей и клыков. Слишком решительные. Слишком отважные, чтобы признать свою слабость.

– Какого черта ты делаешь?! – орет на художника гладиатор.

– Я пытаюсь… – художник приближается к пылающим кострам, не обращая внимания на ожоги.

Два ка-доби. Два брата. Два танца смерти. Они убивают друг друга у ног художника. Зубы и когти выдирают клочья шерсти, разрывают кожу. Их движения практически неразличимы. Два слившихся воедино крошечных зверя. Водоворот смерти. Он то взвивается ввысь, то падает на пол. Художник закрывает руками лицо. Когти разрывают кожу на его ладонях. Густая разноцветная кровь капает на пол, обретает форму, лица, тела. Сильные, настойчивые. Они вскакивают на ноги и устремляются на помощь тем, кого художник уже создал.

Звери рычат. Крохотные, рожденные художником создания взбираются по их шерсти, забираются в уши, выцарапывают глаза.

– Тихое место, чтобы умереть, – шепчет художник, вскрывая себе вены.

Гладиатор пятится к стене под натиском огромного зверя.

– Последний бой, – художник рисует в воздухе собственной кровью. – Последняя картина…

Тьма выливается из колодца скорби. Нет. Не тьма. Десятки, сотни зверей. Но на каждого из них теперь уже есть свой голубоглазый боец. Сильный, смелый, готовый к смерти.

– Еще немного, – заставляет себя не терять сознание художник.

Он меняет формы. Меняет стили. И бескрайнее синее море заставляет отступать беспощадный огонь. Кип оборачивается и смотрит на разверзшееся царство смерти за своей спиной. Люди и звери убивают друг друга. Стихии убивают друг друга. Даже ка-доби, его друг, сражается с другим ка-доби. Смерть, смерть и еще сто раз смерть, но никакого бессмертия.

– Ты же обещала! – говорит он Метане.

– Я обещала лишь тебе.

– Нет! – он вырывает свою руку из ее ладони. – Спаси их!

– Ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь! – Кип топает ногой, пытаясь сдержать рыдания. – Останови их! Слышишь?! Останови их всех!

Дождь. Одинокая могила ютится под ночным небом.

– Зачем ты привел меня сюда? – спрашивает Инесс.

Уиснер молчит, вглядываясь в фотографию золотоволосой женщины.