Третий источник - Виталий Вавикин

Он медленно идет мимо заполненных лилово-розовой жидкостью камер, вглядываясь в лица добровольцев, спасших ему жизнь.

– Ты молодец, – говорит он сестре.

– Нужно освободить их, – напоминает Ланей. – Хотите сделать это сами?

– Нет, – Тиен притворно потирает грудь. – Не сейчас. Что если с этим телом что-то случится?

– Я обещала им, – голос Ромулы вздрагивает.

– Всего пару дней, – настаивает Тиен. – Просто для того чтобы убедиться. От этого все-таки зависит моя жизнь, а с ними все равно ничего не случится, – он смотрит на доктора. – Ведь так?

– Фактически да.

– Вот видишь, – Тиен прижимает к себе сестру. – Всего пара дней, – на его лице отражается усталость. – А сейчас, если можно, я бы хотел немного полежать.

Доктор Ланей смотрит, как Ромула уводит своего брата в отведенную ему комнату.

– Он уснул, – говорит она, осторожно прикрывая за собой дверь. Ее светлые глаза горят безмерной благодарностью.

– Я никогда не видел вашего брата до болезни, – осторожно говорит Ланей. – Вы не заметили в нем никаких перемен?

– Перемен?

– Что-то необычное. Несвойственное прежнему Тиену, – доктор старательно подбирает слова. – Все-таки эта процедура до конца не изучена и ее природа до сих пор остается закрытой для понимания…

– Вас смутила его эрекция? – обрывает доктора Ромула.

Ланей смотрит на ее губы. Улыбка чистая и открытая. Легкий румянец заливает щеки.

– Меня смущает вся эта планета, – признается Ланей.

– Обещаю, что не повторю прежних ошибок.

– Для кого-то эти обещания уже ничего не значат.

– Я скорблю о вашей жене вместе с вами, – Ромула берет доктора за руку и вглядывается ему в глаза. – Но поставьте себя на мое место. Разве вы не были бы счастливы, если бы жизнь дала вам шанс исправить случившееся?

Ланей молчит. Машины за окном продолжают прокладывать дороги. Белые ленты рассекают лес, петляя возле реки. Одна из них сворачивает в сторону. Семнадцать свежих могил выстраиваются в ряд. Третья справа. Трехмерное изображение рыжеволосой женщины улыбается Ланею с каменного надгробия. Зеленые глаза светятся счастьем. Бесконечный праздник над гниющим телом хозяина. Вечная красота, которой уже нет. Как нет слов, которые нужно сказать в ответ.

– Я вас обидела? – спрашивает Ромула.

– Нет, – тихо говорит Ланей. – Просто воспоминания.

Тиен вздрагивает и открывает глаза. Пришедшие сны кажутся знакомыми. Его разум слишком долго находится на этой планете. Она подчиняет себе тело, подчиняет душу. Но он обманул эту планету. Тиен улыбается. Сон все еще висит на глазах обрывками воспоминаний…

Его умирающее тело лежит в палатке. Мокрые простыни прилипают к телу. Медсестра, которая должна за ним ухаживать, не появляется уже несколько дней. Иногда Тиен слышит ее смех. Он сливается с голосами ученых. Дикие. Безумные.

Иногда, после того как сумерки подчиняют себе дневной свет, Тиен видит, как пляшут тени вокруг разведенных костров. Мужчины и женщины. Их образы плывут по стенам палатки. Обнаженные, страстные, слившиеся в пары. Они пробуждают инстинкты. Пробуждают забытые желания. Тиен плачет, ненавидя свое собственное тело. Болезнь высосала из него жизнь, оставив лишь душу. Но душа уже готова отрешиться от всего и окунуться в безумие. В это сладкое безумие, окружившее костры. Стать частью этих стонов. Но все, чего удается добиться Тиену, так это слабой эрекции, которой так и не смогла дождаться медсестра во время своего последнего визита. Тогда ее безумные ласки показались ему отвратительными, но сейчас он думает об этом как о самом прекрасном, что случалось с ним в жизни…

– Что ты здесь делаешь? – сонно спрашивает его Ромула.

Он стоит в дверях отведенной ей комнаты и держится руками за живот. – Тебе плохо?

– Немного, – Тиен проходит к кровати, осторожно садится на край. Сны. Он должен рассказать о них.

– Бедный, – Ромула гладит его густые, непослушные волосы.

Страдания искажают его лицо. Она видит гримасы боли в ночном полумраке, и оттого они кажутся более тяжкими.

– Я слишком долго нахожусь на этой планете, – Тиен прижимается губами к раскрытой ладони Ромулы.

– Как давно это у тебя?

– Как только я получил это тело, – он закрывает глаза, выдавливая слезы. – Помоги мне, – просит он шепотом, распахивая халат.

– Помочь? – Ромула невольно опускает глаза.

– Так больно, – Тиен сжимает ее руку. Опускает к своей промежности.

– Что ты делаешь?

– Не знаю, – Тиен вздрагивает, когда она прикасается к его телу. Ромула не двигается. Тиен направляет ее движения. – Так стыдно, – шепчет он. – Так больно.

– Тиен.

– Я люблю тебя, – он отпускает ее руку. – Так много сделано, – шепчет Тиен. – Так много пройдено, – он улыбается сквозь боль. – И эта планета… Она позволит нам жить вечно. Тебе и мне.

– Я не могу, – шепчет Ромула, машинально продолжая начатые им движения. – Это неправильно.

– Я знаю, – по щекам Тиена катятся слезы. Крупные, переливающиеся в темноте.

Он плачет тихо и беззвучно. Ее маленький Тиен. И она плачет вместе с ним. Плачет в глубине своего естества.

– Не нужно, – Ромула смахивает свободной рукой с его щек слезы. – Все это ничего не значит. Ты не виноват. Это не ты. Это твое новое тело.

Адель. Невысокая рыжеволосая девушка с зелеными глазами и проницательным взглядом. Ланей сидит за столом, сжимая ее фотографию в руках. Бумага мнется. Пальцы дрожат.

– Мы можем сделать это вместе, – говорит Тиен.

Ланей вздрагивает, оборачивается и говорит, что не заметил, как он подошел.

– Ничего, – Тиен смотрит на брошенную на стол фотографию. – Она была очень умной.

Ланей кивает.

– И очень красивой, – Тиен вспоминает дикие пляски у костра, позы, стоны. – Особенно голос, – он закрывает глаза. – Ее голос всегда отличался от остальных голосов. Всегда помогал мне отвлечься от осознания близкой смерти, – Тиен открывает глаза и смотрит на доктора. – Сестра сказала, что вы так и не решились посетить ее могилу?

Ланей молчит.

– Мы можем сделать это вместе, – говорит Тиен. – Они ведь умерли из-за меня.

– Они умерли из-за собственных просчетов, – в голосе доктора звучит обида. – Они позволили себе халатность, и это погубило их. Не ты.

– Но без их усилий я бы тоже погиб. – Тиен подходит к окну.

Утро медленно, даже как-то нехотя, перетекает в день, переваливается, словно старый, уставший путник, оставивший за спиной слишком долгую дорогу.

– Она не любила цветов, – говорит Ланей, снимая халат.

Они идут по дорогам, вымощенными белым камнем. Молча стоят возле надгробных плит.

– Я понял, что любил ее, только когда уже ничего нельзя было исправить, – Ланей смотрит на трехмерную фотографию Адель.

– На этой планете исправить можно очень многое, – голос Тиена звучит как-то неестественно глубоко.

Доктор молчит. В ушах звенит смех Адель.

– Она будет такой же, как и была.

– Нет.

– Она будет любить вас, – голос Тиена становится вкрадчивым, осторожным, словно каждый новый шаг делается по тонкому, хрупкому льду. – Она не будет совершать ошибок. Не будет беспечной.

Доктор молчит.

– Она сможет помочь вам продолжить исследования. С ней вы изучите эту планету. Победите ее.

– Она мертва.

– Но разве вы не мечтаете о том, чтобы это было не так? – Тиен сжимает его плечо. – Посмотрите на меня, доктор! Разве перед вами не доказательство победы над смертью?

– А как же Стефан и остальные? Они не согласятся.

– Мы подарим им вечность. Подарим сны, реальность которых будет самым желанным из того, что они смогли бы получить в этой жизни.

– У них есть родственники.

– Я все улажу, – Тиен смотрит на могилу Адель. – Думаю, она бы хотела этого. Думаю, она бы сделала это для вас.

Делархайд оборачивается, награждая промерзшую до основания планету прощальным взглядом. Перечеркнута судьба еще одного человека. Личные дела добровольцев лежат на его столе. Корабль взмывает в небо. Охранять тайны миллионеров всегда сложно, в особенности когда они поручают тебе выполнять всякую черновую работу. Делархайд наливает водку в стакан и закуривает сигарету.

«Что, интересно, происходит у этих Уиснеров?» – думает он, листая папку с личным делом Стефана. Жены нет. Детей нет. Родителей нет. Единственный родственник – сестра – на пропахшей кровью и спермой планете. «Почему Тиен хочет, чтобы я доставил эту женщину на Мнемоз?» – Делархайд вглядывается в фотографию Стефана. Профессия последнего добровольца вызывает отвращение. «По-моему, – думает он, – продавать свое тело намного хуже, чем продавать совесть».

Делархайд закрывает глаза, наслаждаясь смесью табаков в своей сигарете, и пытается не думать о предстоящей встрече. Он делает то, что должен делать. Занимается тем, что умеет. Он не обязан нравиться или не нравиться людям. Не обязан становиться их другом или врагом…