Кидала - Сергей Зверев

Приготовившись прыгать вниз, если Малкольм начнет штыковую атаку, невооруженный Мартынов вдруг услышал, что внизу головорезы хозяина пытаются вломиться в дом, но получается это у них плохо. Дубовый стул держал натиск… Можно было пройти через запасный выход с тыльной стороны дома, но эта дверь по приказу Харгривза была заперта в ожидании Мартенсона. Отпереть ее можно было только изнутри, однако сделать это было, по-видимому, некому. С удовлетворением отметив про себя тот факт, что в доме нет никого, кроме их с Малкольмом плюс двоих в комнате отдыха охраны, но они — не в счет, Андрей начал осторожно подниматься по лестнице.

— Стив, ты здесь? — спросил он, не слишком надеясь на ответ. — Или ты спрятался, чтобы напасть из-за спины?

Ответа не последовало, и Мартынов поспешил наверх. Быстро выглянув из холла верхнего этажа в коридор, он тут же нырнул за простенок.

Осмотр не дал никаких результатов — коридор был пуст.

Опустившись на колено, Мартынов выглянул еще раз…

И в этот момент раздался выстрел. Выпущенная из «кольта» пуля врезалась в косяк двери как раз в том месте, откуда несколькими мгновениями раньше выглядывал Мартынов.

— Стареешь, Стив, — проговорил Андрей. — Кто же из одного дупла два раза подряд выглядывает? Я же не белка…

Мартынов быстро перекатился по полу и оказался в комнате напротив выхода. Следующий выстрел был скорее угрожающим, чем прицельным. Так, чтобы советник не расслаблялся…

Президент «Хэммет Старс» в атаку не пойдет, это было ясно. Для атаки у него был подходящий момент, однако он его упустил. Значит, теперь он будет осторожничать…

Вздохнув, Мартынов осмотрелся…

Он с удовольствием забрал бы оружие у Харгривза и Олдена, если бы таковое при них нашлось. Видимо, руководство службой охраны дома решило, что достаточно и восьми вооруженных «узи» головорезов. Искать же комнату для хранения оружия и подбирать к ней ключи у Мартынова просто не было времени.

Скользя взглядом по стенам, он увидел флаг, очень похожий на голландский, и справа от него — герб.

— Запомните, гансы, — учитель Эдвардс тогда только что вернулся из подсобки и был от принятой рюмки благодушен и улыбчив, — флаг города Нью-Йорк раскрашен в оранжевый цвет — в честь Голландии, синий — в честь всех остальных колонистов и белый, почему — я не знаю. Этот флаг был принят в 1915 году спустя 250 лет после перехода города от голладского правительства к английскому, а потому не спрашивайте меня, ублюдки, при чем здесь Франция. Если говорить откровенно, то я вообще не понимаю, на хрена городу сдался флаг!.. Я сейчас вернусь…

Возвратясь, учитель Эдвардс за неимением в классе плаката с гербом Нью-Йорка принялся рисовать его мелом на парте. После четвертого по счету похода в подсобку получалось у него отвратительно для реалиста, но неплохо для экспрессиониста. В результате проштрафившимся учителем Эдвардсом был нарисован какой-то кошмарный рисунок — печать Сатаны, который он и принялся разъяснять прибывшим, к его великому неудовольствию, европейцам. Оценив его с того места, где за партой сидел Мартынов, он нашел его неудовлетворительным, после чего стер и снова ушел. Минут через десять вернулся и принес свернутый в трубку плакат.

— Я нашел его в кабинете директора этой долбаной школы, — объяснил совсем расклеившийся Эдвардс, из чего следовало, что в том кабинете он разыскал не только наглядное пособие.

Мартынов посмотрел на доску и увидел герб.

— Вот этот белый индейский орел, гансы, это символ штата Нью-Йорк, — объяснил седобородый негр Эдвардс. — Мореплаватель («мореплаватель» вышло у него очень плохо даже при том условии, что произнести по-английски seeman не так уж трудно) с навигационными приборами представляет собой сеттльмент… европейский квартал, словом… Бобр — символ Датской Восточной Индийской Компании — первого поселения в Нью-Йорке… Смотреть на ваши рожи не могу, гансы… А вот эти прилады: мельница, бочка и цветок — они представляют собой раннее развитие индустрии. Такие дела.

— А что это за педик с ушами, как у кролика? — спросил Мартынов, которого зацепило пренебрежительное отношение негра к ним, европейцам. — Эмблема Playboy?

Выражение «потемнел от гнева» к афроамериканцу Эдвардсу было не применимо, однако крик его донесся не только до первого этажа школы, но и, наверное, до школьного футбольного поля:

— Индеец на гербе свидетельствует, что коренные американцы уже жили здесь, ганс!

— Сам ты ганс, сука черножопая! — взорвался Мартынов. — Стоишь тут, блядь, рассказываешь мне про свою историческую родину!.. О какой родине ты мне басни плетешь, бухарик?! Аляску мы вам продали, бобр — датский! Манхэттен — голландский! Мореплаватель, и тот — европейский! — И сам ты, обезьяна, из Конго или Судана! Твоих предков сюда привезли, как коров, в трюме!.. У вас всех ни родины, ни флага, ни герба, вы — дичь транзитная, и, если бы не мы, вы давно бы уже съели друг друга! И ты меня будешь гансом называть, ты, который чудом спасся от линча в шестидесятых?! Тебе не в школе преподавать, а обувь прохожим чистить в Central Park!

Прибывшая охрана скрутила Мартынова, после чего он едва не повторил ошибку молодости, угодив за решетку прямо со школьной скамьи. Правда, теперь вменялась ему не карманная кража, а обвинение в рамках программы NO TO RASISM. Выручил, как обычно, Флеммер, договорившись и с окружным прокурором, и с судьей, и с Эдвардсом…

— Эндрю, — сказал он Мартынову, выводя его из кутузки, — еще сто лет назад мы стреляли из лука, но это не повод говорить негру, что он негр. И потом, ты не прав, мой русский друг. Американцы для мира сделали не так уж мало. Скажи-ка, разве не Уатт изобрел первую паровую машину?

— Нет, конечно. Ее сделал русский механик Ползунов за несколько лет до Уатта.

— Да что вы говорите? — иронично изумился Флеммер. — Выходит, и синтетический каучук — дело рук не Эдисона?

— Это тоже бесспорно, — усмехнулся Мартынов. — Кто, кроме русского ученого, мог открыть способ получения искусственного каучука из спирта, выгоняемого из картофеля? Лебедев — фамилия гения!

— Ага, и бензиновый двигатель не Отто сконструировал?

— Этот двигатель был построен русским моряком Костовичем.

— А рентген?!

— Иван Грозный, — напомнил Мартынов, погрозив Флеммеру пальцем, — прошу не присваивать его право открытия рентгеновских лучей! Он еще в середине шестнадцатого века говаривал своим опричникам: «Я вас всех в задницу имею и насквозь вижу!» Так что опоздал Рентген со своим аппаратом, опоздал…

Флеммер расхохотался, а Мартынов, доверительно склонившись к плечу невысокого зятя Малкольма, прошептал:

— Да, кстати, Рой… Уатт-то — англичанин, а Отто и Рентген — немцы, гансы, так сказать…

Они оба рассмеялись и направились в ресторан пить виски и есть крабов.

Эти воспоминания ворвались в голову Мартынова только из-за одного упомянутого эпизода…

На стене между флагом и гербом Нью-Йорка, города, который Малкольм считал родным домом даже здесь, в Вегасе, висел лук и колчан, заполненный стрелами.

Глава 8. Опять индейцы?

Когда детектив Чески и МакКуин прибыли на улицу Апачей, они тут же поняли, что их предположения относительно возможного пребывания здесь Мартенсона ошибочны…

Еще за пятьсот ярдов до дома Чески увидел столб черного дыма, поднимающегося вверх густыми клубами и расползающегося над Вегасом, как дождевая туча. Велев таксисту остановиться у эпицентра событий, Чески выбрался из машины, и первое, что вырвалось из его уст, было:

— Fuck…

Подойти к дому не представлялось возможным. Несмотря на то что за распахнутыми настежь коваными воротами виднелся невероятных размеров двор, включающий в себя зеленый газон, похожий на поле для гольфа, яблоневый сад и множество покрытых плиткой дорог, оказаться внутри этого рая было решительно невозможно. На дворе стояла густая невадская ночь, и мириады мелькающих проблесковых маячков создавали атмосферу живого участия спасательных служб и полиции в деле возгорания дома известного в США человека. Около десятка пожарных машин, несколько «Фордов» полиции Лас-Вегаса, три огромных микроавтобуса с надписью: «AMBULANCE» на капоте запрудили все пространство. В пешем порядке по двору носились какие-то люди в форме копов, брандмейстеров, врачей и еще кого-то, о принадлежности их к какой-то конкретной службе Чески не мог даже догадываться.

Пожарные лили воду и пену, копы писали и ковырялись в земле, парамедики грузили носилки с телами в свой транспорт.

— Что здесь происходит? — спросил Чески у стоявшего неподалеку и жующего жвачку тинейджера с велосипедом в руках.

— Ты что, слепой? Дом горит.

— Это я вижу. А почему он горит?

— Ты даешь, дядя… Почему горит дом — ты спрашиваешь. Да потому, что его кто-то поджег! Не от зажигалки же крышу снесло!