Долины и взгорья - Василий Павлович Щепетнёв

— Послушайте, зачем всё это? Таинственность, намёки, предупреждения?

— Вы, Чижик, пешка на доске. Но очень удачная пешка. Из тех, что может превратиться. А может и не превратиться, — ответила посланница очередной загадкой, и ушла.

Провокация? А смысл? Свои и без провокации могут отправить меня… да хоть в Сибирь. По распределению. И всё по закону, кончил институт — пройди год интернатуры и три — отработай на благо страны. В деревеньке Зипуны. Между Леной и Енисеем. Я, правда, институт ещё не закончил, год учебы, но это такой пустяк — год…

Чужие? Да зачем я чужим-то? У них и без меня шахматистов на две команды наберется, теперь ещё и Корчной с ними.

Или и в самом деле баронесса Тольтц моя бабка, и помогает по зову крови? А зачем мне помогать, у меня и так всё нормально. И к чему таинственность? Можно просто позвонить в номер. По телефону. Если нас прослушивают, то уж точно не КГБ. Да хоть и КГБ, что за печаль?

Заметили «Гамбит», как же. Даже обидно. Его и так заметят — музыка, исполнение, «АББА». Правда, если засевшие на Би-Би-Си, Голосе Америки, Немецкой Волне и прочих зарубежных голосах эмигранты начнут крутить на всех волнах «Гамбит», вреда не будет.

Я не знаю возможностей баронессы. Может, их и вовсе нет, возможностей. Хотя вот приходит же сюда таинственная посланница. Как-то проходит мимо портье, остальных постояльцев… Фантомасовщина. Я, кстати, купил в книжной лавке натурального «Фантомаса». В немецком переводе, во французском я слабоват. Купил, предвкушая — ан нет, ничего интересного. Занудное повествование о неуловимом преступнике, ни веселья, ни остроумия. Ну и ладно. В Союзе подарю кому-нибудь. Для стимулирования интереса к изучению иностранных языков.

Посчитав, что окислился достаточно, я вернулся в отель. Привык, почти месяц здесь провёл. Но хочется в Сосновку. К своим.

Тук-тук-тук.

Это Геллер.

— Заходите, Ефим Петрович. Нет, не сплю. До часа ночи я совершенно свободен.

— Мне… Мне страшно неудобно, но не могли бы вы одолжить мне две тысячи крон? Я в Союзе верну, рублями.

Странно. Днем я выдал ему — и Антону с Нордибеком, — обещанную премию. По две тысячи крон, чуть более двухсот долларов по курсу. На магнитолу хватит, если знать, где покупать. А мне адрес товарищ Андерсон подсказал.

Или Геллер считает, что ему, как гроссмейстеру, положено больше, чем мастерам Антону и Нордибеку?

Но я спорить не стал. Отсчитал две тысячи сотенными купюрами.

— Это… Подарок нужно сделать, — стал объяснять Геллер.

— Подарок? Кому?

— Товарищу Миколчуку, естественно. А то, выходит, мы купим магнитолы, а он нет… Неловко получится. Он обидеться может.

И в самом деле.

Почитай начальника пуще отца и матери, да.

Глава 13

6 сентября 1977 года, вторник

Атака трёх коней

— Вот постановление Совмина, Михаил Владленович. Ознакомьтесь и распишитесь.

Павлов восседал в своем министерском кресле торжественно и чудно, словно и не человек он вовсе, а олимпийский бог. Министерское кресло — не метафора, а самое что не на есть такое, по артикулу. Дифференциация кресел в зависимости от должности: у Миколчука кресло попроще, а у Никитина, занимающегося в шахотделе канцелярщиной, ещё проще. Посетителям же, всяким гроссмейстерам и мастерам, и вовсе предлагается стул. А некоторым и не предлагается, постоят, не баре.

Я взял. Всего-то три листочка желтоватой бумаги на скрепочке. Третья копия. Взял и стал читать. Внимательно — это мне ещё Суслик посоветовал на первом курсе. Читай, читай, что не понял — спрашивай, и пока не уяснил — ничего не подписывай.

Постановление было посвящено «Турниру Свободы», шахматному соревнованию вне ФИДЕ, которое решили провести американцы в пику ливийскому «Турниру Мира». С большим призовым фондом. Очень большим. Победитель получит миллион сто тысяч долларов США, остальные поменьше, но даже занявший последнее, двенадцатое место не уйдет обиженным. В проекте было прописано, что наш советский участник получит десять процентов призовых в валюте, но не более двадцати тысяч долларов, ещё десять процентов в чеках Внешторгбанка, а остальное рублями по курсу, за вычетом полагающихся налогов.

— Ознакомились? Вот дополнение, — Павлов дал мне ещё листочек. Собственноручно дал, я это оценил. Как скрижали Моисею.

Дополнение было простое: участник турнира, воодушевленный последними решениями, обязуется внести не менее половины сумм, полученных на американском турнире, в Фонд Мира или на иные важные общественные нужды.

— Иные важные общественные нужды — это что? — спросил я.

— Фонд Олимпиады. Строительство и реконструкция спортивных сооружений, — ласково улыбнулся Павлов. — Вы что-то имеете против Олимпиады?

— С чего это вы решили, Сергей Павлович? Спортивные сооружения — нужная вещь, а уж мир во всем мире…

— Тогда напишите, что с документами ознакомлены и согласны, и распишитесь.

Я предложенную ручку не взял.

— Вам что-то всё же не нравится, Михаил Владленович? — улыбнулся Павлов ещё ласковее.

— Дело не в «нравится — не нравится», Сергей Павлович.

— А в чём же?

— Эти важные, я бы сказал, исторические документы не имеют ко мне никакого отношения.

— Почему это?

— Я ведь не участник турнира, товарищ председатель комитета по физической культуре и спорту.

— Как не участник?

— Просто. Не участник, и всё.

— Но… — Павлов, похоже, ожидал всего: что я буду биться за суммы и проценты, унижаться, юлить, умолять. Но не этого.

— Насколько я знаю, от Советского Союза согласие на участие дал Борис Васильевич. Так что с этими бумагами к Спасскому, — продолжил я.

Приглашения были именными, из советских — чемпионам мира Петросяну, Спасскому, Карпову, и нам с Корчным, как претендентам. С учетом того, что Карпов и Корчной теперь наособицу, Петросян от участия отказался по состоянию здоровья (ему много лучше, но врачи посоветовали избегать перегрузок ещё хотя бы годик), теперь вот я отказываюсь, остаётся Спасский. А Спасский живёт в Париже. И он на эти постановления внимания обращать не станет. После того, как он отказался передавать государству гонорар за матч с Фишером, женился на русской француженке и переехал в Париж, к нему с такими бумажками не подступись. Пошлёт громко и прилюдно. И с чеками пошлёт, и с рублями пошлет, и с фондами, и Олимпиаду не пожалеет.

— Значит, вы отказываетесь от участия в турнире? — спросил Павлов несколько зловеще.

— Турнир этот частный, Сергей Павлович. Прихоть американских толстосумов. К международной шахматной федерации отношения не имеет. Деньги, конечно, хорошие, и при других обстоятельствах я бы, пожалуй, и поехал пропагандировать советские достижения в тылу идеологического противника, но сейчас на повестке другое.

— Что же другое, позвольте полюбопытствовать?

— Впереди — финальный матч претендентов, и победа в