Могу! - Николай Нароков

— Миша! — позвала она.

Миша, услышав ее голос, вздрогнул и тотчас же бросился к двери, но сдержал себя и стал идти спокойно. Софья Андреевна стояла около клетки Пагу.

— Подойди сюда! — мягко позвала она.

Он подошел, нерешительно обнял за плечи и тоже стал смотреть на Пагу, не понимая, зачем надо на нее смотреть.

— Видишь? — не сказала, а шепнула Софья Андреевна. И то, что она шепнула, а не сказала полным голосом, взволновало Мишу.

— Вижу! — тоже шепотом ответил он, не зная, про что она спрашивает.

— Давай сядем!

Они сели на диван. Софья Андреевна обняла Мишу и стала с ласковой осторожностью гладить его по щекам, по волосам, по рукам… «Это… Это пришло ее «завтра»! Да, это оно!» — думал Миша, закрыв глаза. Волнение охватывало его, и он взял Софью Андреевну за руку. Она почувствовала его волнение и ответно пожала ему пальцы.

— Знаешь, Миша… — слегка изменившимся голосом заговорила она. — Я очень хочу, чтобы… Уже несколько дней хочу, давно хочу!

— Чего ты хочешь?

— Это… Это… Мне трудно это сказать! Я…

Она прижалась щекой к его щеке и зашептала настойчиво, но неуверенно, убеждая, но не договаривая.

— Я тебя сейчас попрошу о чем-то… Ты сделаешь? Для меня! Для меня ты это сделаешь?

Миша не знал, о чем она хочет просить, но видел, что она не решается сказать прямо. От этого он насторожился. Еще ничего не зная, он уже знал, что она сейчас скажет что-то очень нехорошее и, может быть, даже страшное. Никогда еще она не была нерешительной, никогда еще не боялась своих слов. И Миша заранее затаил дыхание. Что такое? Он пытливо посмотрел на нее и увидел, как ее глаза забегали блудиво, словно прячась.

— Что?

— Нет, ты скажи раньше: сделаешь? Пообещай!

— Я… Что? Я сделаю, но… Чего ты хочешь? Что надо сделать?

Она повисла на нем, прижимаясь и вздрагивая.

— Ты пойми! Ты пойми! — быстро, горячо и путаясь в словах, забормотала она. — Пусть это странно и дико, но… я хочу! Все во мне хочет! Я еще никогда… Я сама не знаю, зачем мне это надо, но оно мне надо! Сделаешь? И ты не бойся, ты не бойся!.. Ты… сделай!

Миша застыл, сам не зная от чего. Сердце сжалось. Он напряженно сдвинул брови, посмотрел в ее глаза и попробовал сказать — «Да!» — но не решился на это слово и еще раз переспросил:

— Что? О чем ты?

Она прижалась еще крепче, что есть силы крепко. И, дыша ему в лицо горячим дыханием, шепнула быстро и отрывисто:

— Зарежь Пагу!

— Что? Что?

Миша и понял, и не понял. Он даже не испугался, потому что не испуг, а протест и возмущение охватили его. Он выпрямился. И она увидела: он сейчас скажет — «Нет!» А когда он скажет «нет», она от него уж ничего не добьется. И, не давая ему сказать это слово, она оторвалась и угрозливо, почти злобно сама кинула его:

— Нет? Нет?

Миша растерянно посмотрел на нее, плохо понимая и ее самое, и то, чего она требует.

— Но… Но… — чуть ли не жалобно залепетал он.

Она резко встала с места, а он все еще продолжал сидеть. И поэтому получилось так, что она смотрела на него сверху вниз. И оба они чувствовали, что она смотрит на него сверху вниз.

— Зарежь! — твердо и властно приказала она. — Если я этого требую, то ты… Сейчас же зарежь! Почему ты сидишь? Встань!

Миша послушно встал, не понимая ни ее, ни себя, но до конца зная, полностью зная, что он ни за что не может сделать то, чего она требует. Что-то отвратное, почти физически ощутимое, волной поднялось в нем.

Она стояла перед ним, смотря неподвижными, вцепившимися глазами.

— Если ты… — слегка задыхаясь, злобно сказала она, — если ты только не послушаешься, то я… Понимаешь? никогда! Даже прикоснуться ко мне не посмеешь! Ну? Сейчас же иди!

Миша слегка покачнулся, но не тронулся с места.

— Ты не идешь? — выкрикнула Софья Андреевна. — А! Ты не идешь!

И злоба, и гнев охватили ее. Но Миша видел в ней и другое: силу, которой в нем не было. И испугался того, что он не только не может, но и не смеет сопротивляться, а вот тут же, сейчас же сдастся. «Она сейчас уйдет!» — в страхе подумал он.

— Ну, и стой здесь! — жестоко, почти с ненавистью бросила Софья Андреевна и, даже не взглянув на него, пошла.

Миша стоял и смотрел, как она уходит, боясь каждого ее движения, боясь, что она вот-вот совсем уйдет. Но стоял неподвижно, не останавливая ее и растерянно не зная, можно ли ее остановить и как можно ее остановить. И когда она была почти у самой двери, когда она уже протянула руку, чтобы открыть ее и уйти, он неожиданно для себя бессмысленно выкрикнул, сорвавшись на этом выкрике:

— Я… Подожди! Я…

Она приостановилась, повернулась, глянула и сразу же поняла все, что было в нем. Быстро, чуть ли не бегом, подскочила к нему, охватила его руками, горячечно прижалась к нему и вцепилась губами в его губы. И тотчас же беспамятство овладело им.

Все, что было после этого, он потом помнил смутно. Неужели он согласился? Как он согласился и какие слова сказал? Он не помнил, как он вышел из дома, куда пошел и почему в его руках очутилась Пагу. Неужели он сам вынул ее из клетки и понес? Он не помнил всего этого так, как не помнил бы, если бы всего этого не было.

Но зато с особой силой и с особой мукой он помнил другое: Пагу была теплая, мягкая и, как казалось ему тяжелая. «Почему она такая тяжелая?» — быстро подумал он и сейчас же забыл, о чем спросил себя. Пагу сначала испуганно и нервно дергалась в его руке, резко вырывалась, но потом, видимо, устала, притихла и только слегка ворочалась.

Софья Андреевна шла в глубь участка за дом, где росли какие-то кусты. Она шла впереди: торопливо и суетливо. Быть может, она знала, куда идет, а может быть, и не знала, а шла наудачу, куда придется. И через каждые пять-шесть шагов оглядывалась: идет ли Миша? Миша шел за нею, держа Пагу обеими руками и зачем-то все время пощупывая ее пальцами. И если бы Софья Андреевна вгляделась в его лицо, она, может быть, не захотела, чтобы он шел за нею и даже остановила его сама.

С запада небо светило красноватым отблеском заходящего солнца, воздух был спокоен, и листья на деревьях не шевелились. Это был предвечерний час: безмятежный и умиротворенный.

За кустами, около сарайчика, Софья Андреевна остановилась.

— Вот тут? Да? Впрочем, все равно!

Ни она, ни Миша не знали: зачем, чтобы зарезать Пагу, надо идти в укромное место и там словно бы прятаться? Почему ни один из них ни за что не хотел, чтобы их видели?

Когда Софья Андреевна остановилась, Миша тоже остановился. Но если бы она шла дальше, он шел бы за нею. Сам он не мог ни идти, ни остановиться.

— Что ж ты? Ну! — почему-то шепотом подтолкнула она и отрывисто сунула ему в руку нож.

Миша, вряд ли понимая, что он делает, взял нож и бессмысленно посмотрел на Пагу. Он молчал, и лицо его, казалось, было спокойно. Софья Андреевна неотрывно смотрела на него, с обостренной жадностью старалась поймать каждое вздрагивание губ, каждое движение глаз. Его лицо было по-прежнему спокойно, но она не понимала этого спокойствия, и оно обмануло ее. И, торопясь увидеть, как Миша зарежет Пагу, она подтолкнула его:

— Ну! — нетерпеливо шепнула она.

Миша неловко взял Пагу левой рукой, обхватил ее пальцами и чересчур сильно сжал их. Пагу испуганно затрепыхалась, и Миша, чтоб не дать ей вырваться, крепко сдавил ее. Она забилась еще сильнее. Полуосвобожденными пальцами он приподнял ей голову, сжал в правой руке нож и стал неуверенно водить им нелепым движением по горлу Пагу, не нажимая и боясь нажать. Перья закрывали шею и не пускали острие ножа врезаться в кожу.

— Ты не так! — кинулась было к нему Софья Андреевна.

В это время Пагу крутнула головой и повела глазом. И этот глаз жуткой полосой проплыл перед Мишей. В глазе не было никакого выражения, даже страха и боли в нем не было: он был круглый и бессмысленный. И вот это-то и было до холода страшно.

Круглый глаз словно толкнул Мишу, и он покачнулся. Софья Андреевна подхватила его под локоть и удержала. Кажется, она хотела что-то крикнуть, но не крикнула, а только вздрогнула.

Миша водил ножом по перьям на горле, боясь надавить сильнее. Но когда Софья Андреевна схватила его под локоть, он надавил на нож и полоснул им. Пагу дернулась, рванулась и негромко закричала неожиданным, совсем не своим криком. И Мише стало до ужаса явственно: она живая! Он, словно испугавшись того, что она живая, словно спасаясь от нее, живой, быстро и сильно полоснул еще раз. Пагу дернулась так сильно, что он чуть не выронил ее. Теплое, даже горячее закапало ему на пальцы. Он поднял голову и увидел Софью Андреевну. Остановившимися глазами она смотрела на Пагу, на кровь и на запачканные кровью пальцы Миши. Потом перевела глаза и посмотрела прямо на него. Ее губы дрожали, и эта дрожь была уродливо похожа на улыбку. Быть может, наоборот: ее улыбка была похожа на дрожь? Она дернулась и нетерпеливо вырвала из рук Миши Пагу, оттянула ее почти отрезанную голову и коротко бросила сдавленным голосом: