Матрица смерти - Джонатан Эйклифф

Посчитано так: нас двое — ты да я,

Но взгляну вперед по заснеженной дороге -

Там он, третий, движется рядом с тобой,

В темном плаще с капюшоном...

Я закрыл книгу и подал ее Генриетте. Она заметила, что я прочитал.

— Это был сон Яна, — сказала она. — Человек в капюшоне, заманивающий его все глубже в кошмар. Он бормотал это во сне. Днем он никогда об этом не говорил.

Глава 18

Генриетта спросила, писал ли я родителям. И в самом деле, я почти не поддерживал с ними отношений: писал крайне редко и ни разу не звонил. Из Марокко я послал им коротенькое письмо, но такое письмо могло быть с успехом написано посторонним человеком: так далеко было его содержание от действительности, в которой я тогда жил. По возвращении в Эдинбург я опять не удосужился дать о себе знать.

Расспросы Генриетты вызвали у меня угрызения совести. В тот же вечер я отправился на переговорный пункт на Хоум-стрит и набрал их номер.

Трубка сняла мать. Я разговаривал с ней на гэльском языке, надеясь, что это смягчит мою вину.

— Это Эндрю, — сказал я. — Я вернулся в Эдинбург.

Я задержал дыхание. Мама, как канатом, лучше других могла вытянуть меня и вернуть к действительности. Я нуждался в ней больше, чем можно выразить словами.

— Эндрю, как я рада. Мы уже беспокоились, что с тобой что-нибудь приключилось в Африке.

— Нет, — ответил я. — Со мной все в порядке. Я вернулся уже несколько недель назад. Я хотел сначала прийти в себя, а потом уже звонить вам. Как вы там поживаете?

И мы начали говорить об островной жизни. Сплетни матери, как и Генриеттины чай с кексом отогнали подальше тревожащие меня тени. Жизнь в Сторновее текла своим чередом, принося лишь небольшие изменения: у одной из моих кузин родился ребенок; умер самый старый житель; на остров приехала индийская семья и открыла на главной улице обувной магазин. Последняя новость была самая экзотическая.

У меня кончились монеты, и мать перезвонила мне сама. Очереди к телефону не было.

Я немного рассказал о Марокко, обрисовав прошедшее лето как смесь отдыха с научной работой.

— Я рад, что вернулся домой, — сказал я. — Слишком уж долго я отсутствовал.

— А я рада, что у тебя все хорошо, — ответила она. — Возможно, мы скоро увидимся. Ну, а теперь с тобой поговорит отец.

Я услышал, как она положила трубку, затем шаги и приглушенные голоса. Через минуту трубку взял отец:

— Эндрю, наконец-то я слышу твой голос.

Он расспросил меня о моей работе, и я сказал, что жду, не подвернется ли что-нибудь подходящее.

— Почему бы тебе не приехать в Сторноуэй? — спросил он. — Ты мог бы прожить здесь зиму и заодно сэкономить на счетах за тепло.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Все же я пока останусь здесь. Мне нужно сначала разобраться с делами. Поехать домой... впрочем, это был бы легкий способ со всем покончить. Однако не думаю, чтобы это была хорошая идея. Возможно, когда я покончу с делами, приеду к вам на Рождество.

— Прекрасно. Хотя, послушай, ты не возражаешь, если я тебя навещу? У меня есть несколько дней отпуска. Могу приехать на следующей неделе.

Первым побуждением моим было сказать «нет», но я тут же одумался. В конце концов, почему нет? Разве не приятно будет повидаться с отцом? Я очень нуждался в его неизменном скептицизме.

— Да, — сказал я. — Отличная мысль. Почему бы не приехать вам обоим? Неподалеку много гостиниц, я вас там устрою.

Я дал ему свой новый адрес. Мне уже и в самом деле не терпелось повидаться с ними.

— Эндрю, вот еще что я хотел тебе сказать. Пока ты был в отъезде, звонил человек из городского совета Глазго. Он хотел связаться с тобой. Я сказал, что ты в Марокко, но что я сообщу тебе о его звонке, как только ты вернешься. Он хочет, чтобы ты позвонил ему. Его фамилия — Макферсон. У меня есть номер его телефона.

— А ты не знаешь, о чем он хочет говорить со мной?

— Он мне ничего не сказал. Но мне кажется, это что-то связанное с могилой Катрионы. Похоже, там побывали вандалы.

— Дай мне его телефон. Я позвоню ему завтра утром.

Джэми Макферсон работал в отделе горсовета, занимающемся парками и кладбищами. В голосе его послышалось облегчение, когда я объяснил, кто я такой.

— Доктор Маклауд, ну наконец-то вы приехали. Я писал вам в университет, на ваш факультет, и в Танжер, но, по всей видимости, письма не дошли.

— Нет, мне о вас сообщил мой отец.

— Правильно. Он говорил, что попросит вас мне позвонить, как только вы вернетесь.

— А что случилось? Отец так понял, что это имеет отношение к могиле моей жены.

Повисла пауза, во время которой он старался принять официальный тон.

— Да, — произнес он. На этот раз голос его звучал тише и торжественнее. — Правильно. Дело в том... — Он колебался, я чувствовал, что он старается подобрать слова. — Случилась неприятность. На кладбищах у нас время от времени бывают случаи вандализма. Обычно этим занимаются молодые оболтусы, в субботу вечером. Когда они проходят мимо кладбища, кого-то из них тянет забраться на стену, а после они совсем распоясываются. Кидают камни, сшибают украшения. В прошлом году разрисовали несколько еврейских могил. Свастики и тому подобное.

— И ее надгробие разбили? Вы это хотите мне сказать?

— По правде говоря, нет. Дело обстоит хуже. В августе могила ее была разрыта. Сожалею, но уж придется вам сказать. Останки вашей жены похищены.

На ближайшем же поезде я отправился в Глазго и провел весь день, мотаясь между отделением полиции и городским советом. Инцидент произошел в ночь на девятнадцатое августа. Утром могильщики обнаружили вскрытую могилу. Гроба уже не было.

Полиция немедленно начала расследование, которое зашло в тупик. Похищение гроба стало таким уникальным явлением, что полиция Глазго оказалась совершенно беспомощной. Это было не обычное преступление, вроде распространения наркотиков или изнасилования. Поэтому к нему оказалось невозможным подобрать ключи: ни списков подозреваемых, ни прецедента, ни свидетелей, готовых за несколько фунтов дать важные показания. У полиции на подозрении были лишь молодежные шайки, которые могли сделать это ради развлечения, да несколько потенциальных сатанистов.

Я решил умолчать о своих научных интересах. В полиции я представился как социолог и дальше не распространялся. Нет нужды говорить, что я им не сообщил ничего о своих подозрениях.

Я понимал, что персонально Дункан не мог участвовать в этой операции. Однако у него были друзья, кому он мог перепоручить дело. Девятнадцатого августа я выехал из Феса и отправился в Марракеш, я тогда закончил занятия с шейхом Ахмадом. Я вспомнил, как говорил ему: «Катриона умерла. Тело ее гниет в могиле».