Бегом на шпильках - Анна Макстед

Алекс недовольно качает головой и ухмыляется.

— Ты используешь ноги для толчка, Натали. Забудь про ноги. Представь, что их у тебя нет!

Ненавижу, когда у меня не получается быть идеальной ученицей с самого начала. А тут еще эти нудные напоминания о том, что дышать надо «правильно». Знаете, я всю свою жизнь дышала так, как мне удобно, и почему-то до сих пор не задохнулась. Чего еще вам от меня надо, а? В какой-то момент вдруг ловлю себя на том, что чувствую какое-то опасное спокойствие, из-за чего начинаю переживать, что работаю недостаточно упорно. Добавляю темпа в упражнение на низ спины, и Алекс тут же приказывает: не увлекаться! Цитирую: «Не надо убивать себя — это только кажется, что пилатес не требует особых усилий. На самом деле это не так, — на самом деле все очень серьезно: по чуть-чуть, но как можно дольше».

Я не верю ей, но, когда занятие заканчивается, чувствую себя изнуренной. Должно быть, от скуки.

— Это было здорово! — говорю я Алекс. — Мне понравилось!

— Слава богу, — а то я переживала, что совершила смертный грех: стащила тебя с беговой дорожки. Мне правда очень приятно. Послушай, — она смотрит на часы, — у тебя найдется время для чашечки кофе?

Наблюдаю, как Алекс пьет горячий шоколад, заедая пирожным с карамелью и изюмом. Улыбаясь, она говорит:

— На Новый год дала себе зарок включать шоколад в каждое блюдо. А ты?

— О господи. У меня этих зароков не меньше миллиона! Больше заниматься спортом, меньше есть всякой дряни, пить больше воды, тратить меньше денег, быть аккуратнее, — мм, уверена, там была еще целая куча всего, но я уже все позабыла. Кажется, они у меня где-то даже записаны.

Алекс улыбается.

— Моя сестра Луиза точно такая же, как ты, Натали. Дала себе обещание отказаться от чипсов, клетчатки, алкоголя, сигарет и заниматься спортом по четыре раза в день. Четвертого января она позвонила мне и сказала, что нарушила все пять обязательств в один день. Сказать по правде, Натали, я была искренне удивлена, что она продержалась так долго.

Я хихикаю, но про себя думаю, что вряд ли найдешь двух таких не похожих друг на друга людей, как мы с ее Луизой. Говорю:

— Полагаю, все дело в самоконтроле.

Вместо того чтобы вставить свое мнение, Алекс ждет продолжения. Я вдруг начинаю чувствовать себя как-то неловко и выдавливаю:

— Мне правда понравилось. Просто досадно, что я не смогла правильно выполнить ту штуку с «перекати-полем».

Алекс взрывается смехом и легонько стискивает мне руку.

— Натали. Не надо быть такой строгой! Ты справилась просто блестяще. Ради бога, это же твое первое занятие. К тому же у нас нет такого понятия: «правильное выполнение упражнений». Главное — делать все так, чтобы твоему телу было хорошо. Именно поэтому мне пилатесовский метод нравится больше других. Надеюсь, ты придешь еще не раз. Думаю, мне удастся тебя убедить! Еще несколько занятий — и тебя палкой будет не выгнать.

«Очень сомневаюсь», — размышляю я, запихивая сухой и девственно чистый тренировочный костюм в стиральную машину у себя дома. Хотя Алекс — просто душка. Мне кажется, что мы знакомы гораздо дольше, чем на самом деле. Вот она-то бы точно посочувствовала, если б я рассказала ей, что меня отстранили от работы. Вот черт! Я же совсем забыла. Плюхаюсь на стул в кухне и убиваю время, дергая себя за волосы и наблюдая, как они падают на стол. В десять минут шестого раздается телефонный звонок.

— Как ты, дорогуша, я звонила тебе утром на работу, но у Мэттью создалось неверное впечатление, будто ты заболела и осталась у меня, и я так разволновалась, что тут же тебе перезвонила, но твой мобильник был отключен, и я весь день места себе не находила, какие планы на вечер? — Не дожидаясь ответа, мама добавляет: — Я приготовлю тебе ужин, может, заедешь где-нибудь в половине седьмого, раз уж ты все равно не на работе?

После встречи с Алекс я и в самом деле почувствовала себя относительно уравновешенной. Но теперь все куда-то улетучилось. По пути в Хендон меня ослепил солнечный зайчик, и я подпрыгнула от неожиданности, решив, что это вспышка полицейской камеры, и я попалась на превышении скорости.

— Немедленно возьми себя в руки, Натали! — рычу я. Потом заставляю себя подпевать «Пет Шоп Бойз» и пытаюсь убедить себя, что мое увольнение — пока лишь угроза, а не свершившийся факт.

Однако стоит мне поделиться этой мыслью с мамой, она немедленно принимается возражать.

— Ох, Натали! — пускает она слезы, пользуясь костяшками пальцев вместо платка и уставившись на меня так, будто клеймо «Голодающая и бездомная» уже проступило на моем челе. — Как же ты теперь? Тебе же не найти другую работу!

С этими ободряющими словами мама водружает передо мной тарелку с картофельным пюре и печенкой, размером с парусную шлюпку. Перед собой же ставит: бокал белого вина, пакетик с соленым арахисом и обезжиренный шоколадный мусс. (Ужин явно не из рецептов «Весонаблюдателей», но мама воображает себя экспертом по калориям, ошибочно полагая, что может обмануть систему.) Вдыхаю воздух через рот, чтобы избежать запаха печенки. «Ты что, мама, забыла, что это Тони у нас любитель печенки, а не я?» — беззвучно ору я про себя. Что же до меня, то меня тошнит от одной мысли о том, чтобы съесть куриную печенку. Да, собственно, любую печенку, не обязательно куриную, — я непривередлива.

— Мам, — говорю я успокаивающе, — меня еще никто никуда не выгоняет. Может, все и обойдется.

Мама закусывает губу, словно не может понять, чем же она так провинилась, что Господь послал ей такую тупую дочь. Потом выпаливает:

— Может. Но никогда не обходится!

— А вдруг на этот раз обойдется? — говорю я почти неслышно, поскольку не доверяю своему голосу.

Мама швыряет на стол салфетку.

— Я знала, что этот твой Крис Пудель до добра не доведет! Но уже слишком поздно: Сол ни за что не примет тебя обратно!

Думаю о Соле. Хочется пронзительно завизжать: «Да у него сиськи больше моих! А язык вообще как у муравьеда!»

Поскольку вслух я ничего не отвечаю, мама резко меняет позу под названием «бедная я, бедная», и в ее взгляде появляется осуждение.

— Я ничего не понимаю, Натали, — говорит она. — Ты ведь даже не объяснила, что же такого ты там натворила. Должно быть, действительно что-то ужасное, раз Мэттью так с тобой поступил!

Я не вполне уверена, что она имеет в виду: то ли что мое преступление и в самом деле настолько тяжелое; то ли жалеет бедняжку Мэтта из-за душевных страданий, которые ему пришлось пережить, сдавая меня «Балетной полиции». Мну в руках салфетку до тех пор, пока та не становится невидимой человеческому глазу. И мямлю в ответ: