Нечто по Хичкоку - Д. Бростер

Парень и девушка были одногодками, уже давным-давно Вильгельм стал провожать свою одноклассницу Адель. Бывало, они и ссорились, но согласие между ними было чаще, и все шло к тому, чтобы детская дружба перешла в юношескую любовь.

Когда они, почти не разговаривая, дошли до лесопилки, возле которой, как спящие великаны, лежали бревна, Адель присела на одно из них и вздохнула, она почувствовала, что ей нужно немного передохнуть, ее ноги отказывались идти. Вильгельм озабоченно спросил, что с ней, потому что никогда такого не бывало.

— Меня засадят за машину на следующей неделе, а сегодня я училась весь день, видишь вот?

— Ага, тебя тоже хотят засадить за машину! — раздраженно сказал парень. — Вся деревня осуждает твоего отца. Мало ему одной машины, которую давно надо сломать к черту, так теперь еще одна будет грохотать в вашем доме!

Вильгельм точно так же, как и Адель, подумал, что эта машина превратит его подружку в такую же калеку, как и ее сестра.

— Этот тупарь! — крикнул он злобно. — И вся эта фабрика, провались она ко всем чертям!..

После вспышки гнева, направленного на тех, кто обижал его Адель, он совсем другим мягким голосом стал говорить девушке, какая она красивая и как несправедливо будет лишать ее красоты. Он стал настраивать ее против отца. Она не должна ему подчиняться. Вильгельм сказал еще, что он собирается поговорить со своей матерью, чтобы она нашла для Адели местечко на их мельнице. Голос Вильгельма становился все ласковее, а сам он, тоже подсев на бревно к Адели, придвигался к ней все теснее.

Адель молча слушала. Слова парня ей нравились. Особенно приятно было услышать о местечке на мельнице. В ее воображении одна за другой стали рисоваться картины: нарядные, чистые комнаты дома с резной старинной мебелью, широкие лестницы, просторные коридоры, в которых шаги раздавались празднично, начищенные латунные ручки дверей; оживленные лица крестьян, привозящих на мельницу мешки с зерном; птичий двор с множеством уток, гусей, индюшек; четверка лошадей в конюшне — столько добра! И она, Адель, — хозяйка всего этого богатства. Адель так размечталась, что не сразу поняла просьбу Вильгельма, слова которого она уже и не слушала:

— Можно я тебя поцелую?

Конечно, если ей предстоит стать мельничихой в будущем, то ничего странного нет в желании мельникова сына. Но что это за неуклюжие просьбы!

— Какой ты глупый! — сказала Адель. — Разве об этом спрашивают? Конечно, я должна сказать: нет.

Но Вильгельм не был глуп, он догадался, что «нет» означает «да», и хотел уже поцеловать Адель, но именно в этот миг из окна мельницы звонко раздалось в ночной тишине:

— Вильгельм, куда ты провалился? Я слышала твои шаги на улице.

— Я здесь, мама. Я хочу немножко посидеть на бревнах, мне надо немножко еще подучить мою роль для праздника.

Мать у Вильгельма была очень строгой хозяйкой дома, и сын боялся ее ослушаться. А сейчас она велела ему немедленно идти домой, сопровождая свое приказание, неодобрительными замечаниями в адрес всех этих новых порядков, этих праздников и репетиций, которые превращают нормальных ребят в бездельников и полуночников.

Вильгельм, прежде чем подняться с бревна, быстро притянул к себе Адель и прижал свои губы к ее губам. Она не противилась этому, но на поцелуй не ответила. Когда Вильгельм поднялся после этого, чтобы идти домой, она спросила его насмешливо:

— Ну что, теперь ты свою роль выучил?

Насмешка задела парня, и он хотел снова обнять девушку, но та быстро отпрыгнула и не далась ему. Понуро, как побитый пес, Вильгельм пошел к дому. Адель смотрела ему вслед, пока он не завернул за угол. Она услышала глухой стук двери, закрывшейся за Вильгельмом, и громкий голос его матери. Потом она снова села на бревно и стала обдумывать происшедшее. Ее разозлило беспрекословное подчинение Вильгельма своей матери, она расценила его поведение как измену себе.

«Я позволила трусу поцеловать себя, — подумала Адель. — Что я и вправду захотела стать мельничихой? Да я же и не люблю его».

Скорее всего в этом она была права, потому что у детей, вырастающих вместе с малых лет, ежедневно встречающихся друг с другом, их товарищеские отношения редко перерастают в любовную страсть. Истинная любовь возникает неожиданно, ее вызывает чаще всего встреча с неизвестным ранее человеком или с тем, с кем был надолго разлучен и вдруг встретился вновь, но уже изменившимся, незнакомым.

Когда Адель вернулась в «Лору», она все еще думала о том, как Вильгельм бросил ее одну и поспешил на окрик своей матери. Она не была огорчена, ни опечалена, она была только рассержена. И за это Вильгельму будет отплачено. Она решила, что ни одним словом не перемолвится с парнем до самого молодежного праздника.

Когда Адель вошла в дом и вдохнула его спертый воздух да еще с примесью неприятного запаха машинного масла, все эти детские заботы, волнения и неприятности сразу отошли на задний план. Она вернулась в суровый реальный мир, и тоскливое предчувствие сжало ей горло. Лежа в постели она долго не могла уснуть, хотя и была сильно усталой. Чтобы уйти от глухой тоски, обступающей ее со всех сторон, ей не оставалось ничего другого как развернуть перед собой иллюзорную цепочку событий ее возможной будущей жизни в семье мельника. Средство помогло, и девушка уснула.

Когда она проснулась утром, ей в лицо светили лучи весеннего солнца. Первая ее мысль была о предстоящем празднике. Он будет завтра. Как скоро! Сегодня можно жить весь день завтрашней радостью, можно быть хорошей, послушной. Будь, что будет!

Стойко провела Адель почти весь день за матильдиной машиной. Чтобы поддержать свои силы, напевала песенки или повторяла свою завтрашнюю роль. Когда Матильда хотела сменить ее за машиной, она не хотела уступать, и дело дошло даже до шутливой ребяческой потасовки, в которой Матильда, как более сильная, взяла верх. Она уселась за работу.

Тем временем возбужденная их похожей на игру борьбой Адель не успокоилась на этом. Она пробралась в кухню, взяла столовый нож и, пряча его за спиной, вернулась к машине. В какой-то миг она ловко перерезала приводной ремень, и машина, покрутив по инерции колесами, встала.

— Ах, боже мой! Что ты наделала? — испуганно вскрикнула Матильда.

Сама Адель в первый миг оторопело смотрела на дело своих рук. Потом она обняла сестру за шею и задорно сказала:

— Я — убийца! Я перерезала глотку этому зверю. — Она весело засмеялась и, подняв с пола перерезанный ремень, хлестнула им по умолкнувшей машине. Тут и серьезная Матильда не выдержала и засмеялась. Вот так произошло чудо — в «Лоре» сразу обе сестры сбросили с себя железное иго проклятой машины.

Это действительно было чудом для сестер, в сущности еще не ушедших от детства, да и не испытавших его радостей в полную меру. Они схватились за руки и стали плясать победный танец возле посрамленного чудища.

— А что скажет отец! — первой спохватилась Матильда.

— А, ерунда! Скажем, что ремень сам лопнул.

Матильда недоверчиво посмотрела на сестру.

— Да ничего! — не теряла лихости Адель. — Я сейчас отнесу ремень шорнику, чтобы отец не увидел, что он разрезан.

Когда Адель возвращалась от шорника, которому она намекнула, что с починкой ремня спешить не обязательно, уже начало смеркаться. У дверей дома она неожиданно столкнулась с отцом.

— Откуда ты идешь? — спросил лесник.

Адель не была подготовлена к непредвиденной встрече, и вопрос отца смутил ее. Лесник уловил ее заминку и повторил настойчиво вопрос. У него возникло какое-то подозрение. Адель не очень уверенно объяснила, что относила в починку ремень.

— Что?!

— Я говорю — ремень порвался, — ответила Адель уже с оттенком вызова, за которым у детей часто прячется, их смущение.

— Что ты городишь! Такие ремни не рвутся.

— Вот и порвался.

Отец пошел в комнату, чтобы разобраться в этом деле. Матильда только что зажгла лампу и Хайни-Йоггель с порога уже заметил замешательство и на лице второй дочери.

— Что вы сделали с ремнем?

— Я работала, а он разорвался…

— Нет, я работала! — вмешалась Адель.

— Ага! Вы обе работали, а ремень разорвался. Сами его разорвали, чтобы бездельничать!

Хайни-Йоггель принялся прикидывать убытки. Новый ремень обойдется все пять франков, на замену ремня уйдет время, а за это время не будет заработано ни одного сантима, считай — еще пять франков. Пять да пять — уже десять! И потом, что это за порядки! Что за выходки такие в серьезном деле!.. Хайни-Йоггель был вне себя от злости, он кинулся к Адели — это явно ее штучки, — но Матильда преградила ему дорогу. Отец отпихнул ее к машине, и она нечаянно наступила на шпульки и сломала несколько штук. Дополнительный убыток! Гнев Хайни-Йоггеля достиг высшей точки, но девушки, не дожидаясь повторных ударов, ускользнули от него и выбежали на улицу. Отец выругался им вслед и стал обдумывать, как поправить дело с наименьшими потерями.