Криминальный попаданец - Владимир Исаевич Круковер

«Стрёмника»[20] скрутили и передали группе прикрытия.

— Ты как? — спросил капитан.

— Я нормально, — ответил я. — Царапина. Потом перевяжу.

Окружили дом, в котором проходила сходка. Объявили в мегафон расклад. Воры не рыпались, выходили по одному, поднимали руки под фарами двух подъехавших «воронков», подвергались обыску и отправлялись в нутро машин.

Наконец и шпаненок вышел, мой невольный стукач. Вышел как-то смущенно, замялся на пороге, потом прошел, доверчиво протягивая мне руки…

Вот уже чего от шпаненка не ожидал, так это решительности с которой тот выхватив финку бросился со спины на начальника угро. Я стоял за пять шагов и никак не успевал. Но револьвер, хоть и не пристрелянный, не подвел — из трех выстрелов два оказались удачными. Действительно — самозводный. Целился я, естественно, в туловище. Первым промахнулся, вторым попал в плечо, третьим, в уже немного развернувшееся от удара пули тело, прямиком в сердце. Так и решился вопрос, заданный моему подсознанию недавно, в рюмочной: могу ли я убить человека.

— Ты что творишь! — обернулся на выстрелы начальник. И замолчал, увидя лежащее буквально вплотную тело с ножом в левой руке. Парень, видать, был левша.

— Никак не успевал я пешком, — сказал я. — Он по-подлому в бочину целился.

И капитан, и я прекрасно понимали, что удар в почки или печень гораздо опасней слепого в спину. Именно так пользовались заточками м обточенными напильниками воры, выраставшие на этих мерзких навыках с малолетней зоны.

— Да у тебя кровь! — воскликнул капитан.

— Ну да, то наблюдатель успел задеть. Ерунда, царапина…

«Царапина» я произнес замедленно и едва успел сунуть револьвер в карман, как почувствовал слабость ноги и то, что земля справа качается. Ну а потом стало спокойно. И в этом спокойно я четко увидел заключительные сцены своей жизни.

Оказывается, я после долгих мытарств стал все же вором в законе, профессиональным аферистом. (Ранний период моих приключений пока не вспомнился, было лишь понимание, что сидел в тюрьмах). И Горбачев, ввергший государство в хаос, очень нам ворам в этом помог. Так что я с группой товарищей организовал на подставных лиц пару финансовых пирамид; принял участие в риэлтерском бизнесе, став владельцем десятка квартир; вывез за рубеж мешок алмазов (не буду вспоминать, как они мне достались); одно время вел бизнес с Ташкентским аферистом Львом Летаевым, которому и продал эти алмазы. И даже некоторое время владел скважиной нефти и пробовался в депутаты. Надо сказать, что воры активно продвигали своих ставленников в демократическую власть и добились в этом успехов: пятая часть парламента работает на этих «новых бизнесменов» с перстнем, наколотым на пальце. Вернее, будет работать.

Итак, прожив вторую половину жизни в аферах и умножении капитала, заработал инфаркт и ревматоидный артрит. Сходняк снял с меня корону (да, имел счастье быть смотрящим в Иркутской области) и, вручив миллиардный общак, отправил на покой. Дом на Рублевке, личный кардиолог и личная ревматолог. Небольшой бассейн с «гуриями».

С временем сидеть на месте надоело. Избавившись по причине преклонного возраста от общака и прочих воровских обязанностей исколесил весь земной шар на собственной яхте с вертолетом. И вот в Израиле, куда заскочил полечить оставшиеся зубы (четыре штуки на которых держится челюсть) меня хватил инсульт. Платные врачи в Израиле хорошие. (Они везде хорошие, если платные). Откачали. В Москву вернулся самолетом, не советовали по воде из-за качки. И тихо угасал на своем Рублевском поместье, пока не решил заняться благотворительностью. Почему-то благотворительность распространялась только на животных и большей частью на собак. Так то у меня и на Рублевке жили две немецкие овчарки, которых я отлично отдрессировал. Так как из первой половины жизни помню лишь отрывки детства и армии, то ума не приложу откуда навыки собачника…

Вот так по кусам и вспомнил я заключительную часть своей восьмидесятилетней жизни. И окончательно убедился, что реальность этого мира, хоть и похожа на ту, в которой я умер, но несколько отличается. Например мой отец (действительно доктор) умер в январе 1955 года. А в этой реальности он жив и у него живой сын (мой двойник), который совершенно не похож на меня. Что вовсе не плохо. По крайней мере для меня, получившего вторую попытку. Пусть и в чужом теле, но ведь суть в сознании, а не в теле.

Я очнулся в уже знакомой больничке с пронзительным запахом карболки, который символизирует то, что я жив.

— О, очухался, — поприветствовал меня сосед. — А мы уж думали, что дуба дашь. Но вы, мусора, живучие падлы!

Я повернул голову. Слабость не позволяла вскочить, наверное много крови потерял.

— Ты кто? Назовись?

— Вор я! Съел!

— Ты не вор, а сявка беззубая.

Я наконец смог умерить скачущие в глазах мураши и разглядел соседа. То, что рукой он прикован наручниками к кроватной раме, утешало. Наверное, один из задержанных.

— Засвети погоняло и масть, — сказал я.

— Я на шухере стоял, чё не помнишь?

— А-а, так это ты меня подрезал. Сявка и есть, вора на шухер не поставят.

Пацан бессильно выдохнул, что-то проворчал и закрылся от меня подушкой.

Но тут в палату зашли коллеги и мне стало не до мелкого шпаненка. Раньше, как недавно узнал в результате частично восстановившейся памяти, у меня были только кореша. А вот коллег, друзей у меня не было. По крайней мере во второй половине бытия.

Ручей на перекате очень строг,

Река на перекате, как шальная.

Из множества проложенных дорог

Я худшую зачем-то выбираю.

Иду, иду… Устану — упаду…

Родиться б мне в прощающем году.

А я — в году потерянной любви,

А я — в году растерянной любви,

Растрепанной, но все-таки любви,

Дорогой худшей…

Ноги все в крови…

Иду, иду… Устану — упаду…

Родиться б мне в прощающем году,

В котором множество проложенных дорог

К прощению, конечно, примыкают.

По ним бы я дойти, конечно, мог

Туда, где обязательно прощают.

(Стихи мои)

Глава 19

Я верил, я думал, и свет мне блеснул наконец;

Создав, навсегда уступил меня року Создатель;

Я продан! Я больше не Божий! Ушел продавец,

И с явной насмешкой глядит на меня покупатель.