Журнал «Вокруг Света» №03 за 1990 год - Вокруг Света

Другой абориген отошел метров на тридцать и вонзил свое копье острием в покрытую травой землю. На конец древка двухметрового копья он насадил убитого вяхиря и вернулся на прежнее место. Затем повернулся спиной к своей цели, взял бумеранг и бросил его перед собой, то есть в направлении, противоположном цели, которую намеревался поразить. Его оружие упало менее чем в десяти шагах, коснулось земли, как в первом случае, затем взметнулось ввысь и, пролетев мимо своего хозяина, который стоял не шелохнувшись, устремилось дальше и ударило по птице с такой силой, что копье разлетелось на куски, словно стеклянное!..

Наши добрые друзья, с которыми мы познакомились только что, захватили подаренную им провизию, снова поблагодарили нас и скрылись под пологом леса.

Только обглоданные кости, остатки их пиршества, и поразительное оружие, подаренное ими, говорили о том, что нам все это не приснилось.

Глава VI

За двадцать дней мы прошли 800 километров без помех и закончили половину пути, несмотря на темп праздных вельмож. Река Купер-Крик, близ которой погиб исследователь Берк, осталась позади в пятнадцати лье от нас. Уже два дня мы движемся по земле, где не ступала нога европейца. Перед нами — еще не нанесенная на карту территория, простирающаяся примерно на 1000 километров. Мы — первопроходцы и потому тщательно отмечаем на карте каждую реку, измеряем глубину каждой впадины, и теперь те, кто будет путешествовать в этих местах после нас, будут знать, куда идти. Эта экспедиция аргонавтов XIX века принесет пользу не только тем, кто ее предпринял. Наше сотрудничество, сложившееся ради одной семьи, сочетается со значительным научным трудом: непроницаемая завеса, закрывавшая до сих пор тайны этого неисследованного континента, понемногу приподнимается. Мы — мирные завоеватели земли, которую цивилизация освоит заново.

Привыкшие к европейскому ландшафту, мы медленно осваиваемся с местной природой, которая снова и снова преподносит нам всяческие сюрпризы. Каждый день кажется, что перед нами — предел невероятного. Ничего подобного! Следующий день приносит еще более немыслимые чудеса, опрокидывающие все известные научные основы классификации, чудеса, происхождение которых наши усталые мозги усиленно стараются постигнуть...

Кажется, что эта земля, едва образовавшись, воплотила при своем возникновении все фантазии, которые свойственны капризным детям. Похоже, что этот уголок мироздания, где все разбросано в беспорядке, ожидает другого времени, некой геологической зрелости, одним словом, нового развития сотворенного.

Мы часто находим следы золота. Однако в этих местах почва бедная, не родит ничего, кроме травы, и совершенно непригодна для земледелия, хотя наипростейшая растительность приобретает сказочные размеры. Папоротник, например, достигает высоты в 150 футов. Человеку придется немало потрудиться на этих землях.

Родятся здесь почти исключительно односемядольные растения или же те, которые находятся на самой нижней ступени растительной лестницы. На всем этом огромном континенте хищников нет. Все животные травоядные. Но можно подумать, что добрая волшебница, создавая эти странные существа, исчерпала всю свою буйную фантазию и сотворила всех четвероногих почти на один манер. Начиная с гигантского кенгуру, рост которого достигает двух метров, и кончая мышью высотой в один дюйм, почти все австралийские четвероногие имеют сумку, в которой носят своих детенышей,— отличительная особенность млекопитающих только этой страны. У них по четыре конечности, но при беге они используют только две задние. Пожалуй, единственное животное, передвигающееся на всех четырех конечностях, самое странное — это утконос, наполовину утка, наполовину млекопитающее, которое откладывает яйца и кормит молоком детенышей.

Птицы также имеют непривычный для нас вид, начиная с огромного попугая ара величиной с курицу и кончая пестрыми попугайчиками, своего рода птичками-мушками. Я имею в виду, разумеется, лесных птиц, которые живут на деревьях. Окраска их перьев по разнообразию напоминает палитру художника, но их оглушительный крик создает ужасную какофонию.

И наконец, казуар. Это тоже птица, но она не летает. По обе стороны плеч казуара имеются зачатки крыльев длиной шесть дюймов, но лишенные перьев. Самец охраняет дом, растит потомство, приносит пищу, в то время, как самка разгуливает.

Слово «зелень» здесь нельзя употребить в его общепринятом значении, потому что есть деревья с листьями голубоватых, розовых, серовато-белых тонов, мертвые листья и т. д. Их расцветка как бы бунт против зелени европейских деревьев.

Пишу я эти заметки у подножия дерева, не отбрасывающего тени, в адской жаре. Здесь мы устроили привал. Наша пища состоит из куска сушеного мяса и чашки чая.

Радостный крик птиц будит нас на заре. Приоткрыв глаза, мы видим, как они безумно веселятся среди позолоченных солнцем крон деревьев.

Мы складываем багаж, и караван возобновляет неизменное движение на север. Столь желанная свежесть ночи сменяется еще более удушливой жарой, чем накануне. Солнце лишь немного поднялось, а кажется, что мы находимся подле огнедышащего жерла вулкана. Ни малейшего ветерка, листья на деревьях неподвижны и выжжены до белизны, поэтому кажутся окаменевшими.

Проходит три часа, и надо подумать о передышке, в которой так нуждаются измученные жарой лошади.

Мы входим в лес, который кажется стерильно чистым и радующим глаз. Повсюду трава и цветы, и среди этого цветущего океана возвышаются гигантские деревья, чьи кроны поднялись так высоко, что их едва видно.

Ни на одном дереве нет плодов, нет нигде и ручейка, который питал бы их корни. И какое странное, необъяснимое явление, свойственное только некоторым деревьям Австралии — а именно они окружают нас,— все их листья опущены вертикально, ребром к солнцу. Вместо того чтобы развернуть поверхность своих листьев между жгучим солнцем и нашими пылающими головами, они пропускают жар его лучей, который, кажется нам, доходит до самих мозгов. Над нами нет никакого прикрытия! Только эти проклятые листья, как будто прикрепленные к деревьям рукой злого гения.

Наконец, поскольку ничто не вечно, даже страдания, идущие впереди увидели полянку, к которой тут же все устремились. Мы уже дымились, как кратеры вулканов. А посреди поляны гордо высилось единственное дерево, настоящий гигант в сравнении с другими, и какое счастье! — его большие листья, серо-зеленые сверху и серые, как олово, с обратной стороны, росли нормально и отбрасывали тень, сулящую нам дивную прохладу.

Еще минуты три пересекаем последнюю полосу жары и вот-вот устроимся на отдых, который так заслужили.

Но какой неожиданный сюрприз преподносит нам зловредное существо, фантазия которого творит все причудливые явления в Австралии!

Том, старый слуга майора, в страшном волнении. Ведя за собой измотанную лошадь — полукровку Блэк, которую он, между прочим, любит больше себя самого, Том кричит, пытаясь нас остановить. Он протягивает руки, потрясает туземным копьем с костяным наконечником. Том, который обычно говорит на достаточно понятном англо-франко-туземном жаргоне, сейчас пришел в такое волнение, что смысл выкрикиваемых им слов нам совершенно не ясен.

Что случилось? Может быть, у него солнечный удар?

Майор, который лучше его знает, считает, что Том не мог прийти в такое состояние без веской причины. Он просит всех остановиться и подходит к своему старому слуге. Отчаянная пантомима Тома, показывающего на объект нашей мечты,— дерево посреди поляны,— и несколько слов, обращенных к хозяину, производят на последнего сильное впечатление.

— Что случилось, майор? — спрашиваю я.— Ради бога, пожалейте нас, пожалейте мисс Мэри! Ведь тень, майор, желанная тень!

— Мне очень жаль нашу дорогую мисс, но располагаться на отдых в этом месте нельзя. Бежим как можно скорее! Здесь нас поджидает смертельная опасность!

— Господи, почему?

— Вы знаете, что здешняя природа, нам совершенно неизвестная, не скрывает своих секретов от Тома.

— Конечно, без сомнения.

— Так вот, это дерево — вай-вайга. Теперь понимаете?

— Вай-вайга? А что это значит?

— Дерево птиц.

— Но, дорогой друг, здесь на всех деревьях полно птиц.

— Я никогда не видел такого дерева, но слышал о нем из наводящих ужас рассказов связных, вернувшихся с равнины Бюиссон. Они ничего не преувеличивают. Посмотрите лучше, что творится с Томом!

— По-моему, перед нами дерево, именуемое Уртика гигас, которое мне кажется совершенно безобидным.

— Символ смерти...

— Вы преувеличиваете.

— Ни в коем случае. Это дерево теперь известно некоторым натуралистам. Оно называется деревом птиц, потому что любая из них, прикоснувшись к его листьям, моментально погибает.