Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова

состояла, никто не знал лично из работающего тут технического, научного и прочего рядового персонала.

Меня Эля нисколько не боялась, а только я имела право выгнать её. Надо отдать ей должное, она ловко умела маскировать свои слабости. Работу же свою выполняла безупречно, внешне выглядела всегда блестяще, и даже училась вполне себе на сносном уровне. Вот только насколько хватит её феерической активности при подобной хищнической растрате собственного, пусть и завидного здоровья, сказать сложно. Я в отличие от всех прочих не считала, что позднее обучение ей ни к чему, а вот её излишества в самоуслаждении, это являлось, пожалуй, и проблемой не только её личной. Я одна искренне за неё тревожилась. Если бы её отловили в хмельном состоянии где-нибудь в центре города люди из охраны общественного порядка, она вылетела бы отсюда немедленно, и я оказалась бы бессильна её вернуть. Она прекрасно это осознавала, поэтому редко покидала территорию вокруг наших владений.

— Я тут… знаешь, — она мямлила, решая, а стоит ли меня посвящать в свои тайны?

— Если ты думаешь, что твои тайны меня волнуют, то успокойся и лучше займись своими прямыми обязанностями.

— Обязанности и без того сжирают почти всю мою жизнь. Я тут… с одним человеком сблизилась настолько, что уж и не знаю, давать ли ему согласие на посещение нам Храма Надмирного Света? Ведь тогда прощай свобода! А вдруг кого найду здесь?

— Инар Цульф? Разве ты сблизилась с ним здесь? Мне кажется, это произошло задолго до нашего вселения сюда. Да что мне до твоих знакомств!

Эля не подтвердила и не опровергла, — Может быть, и соглашусь. У него уже взрослые дети, а жена ушла от него сама. Вот представь себе, немолодые люди, а считают себя господами своей судьбы в отличие от тебя и меня. Мы, молодые и прекрасные особы, навесили на себя категорию «утиль», подчиняясь каким-то ветхим традициям, ничего себе не можем позволить, кроме работы. Ну вот, я и приняла его приглашение посидеть в шикарном заведении, обсудить, что и как. Довёз он меня после на своей машинке до «Мечты», дав наказ не высовываться из дома, пока я не просплюсь. Машинка-то паршивенькая у него, ты же видела, как и сам он весь из себя вялый и пыльно-сморщенный, хотя и умный. Запашок от него такой, как от слежавшегося прелого матраса. Не в буквальном, конечно, смысле так, а по восприятию если. Так-то он чистюля, и чувствуется, что привычен он ко всякой роскоши был, в том числе и женщин самых непростых имел когда-то, а вот чую я, что-то глубоко больное в нём угнездилось… Не удивительно поэтому, что жена в бегах. Откормленная им, — а он не бедняк, скажу тебе, не только и занимает видный пост, а давно и прочно богат, — она, нашив себе кучу платьев в одном столичном салоне, подобном нашей «Мечте», отправилась искать свежую и стойкую опору. И найдёт, так как её почивший папаша оставил ей фабрику по наследству. А мне мой папаша оставит только свои останки с правом их погребения за мой счёт. Мне же так хочется сильного и страстного партнёра, хотя бы и на часок — другой, поскольку я полна такой жажды, Нэя, такой не сытости. Осуждаешь?

— Куда же делась его прежняя роскошная машина с вызолоченными стёклами? — поинтересовалась я. — Была же у него она… и совсем недавно.

— Была. Но он вынужден был её продать, чтобы вложить деньги в одно дело, как он мне сказал. Да к его услугам любая здешняя роскошная машина, пусть они и собственность корпорации. Ты тоже на корпоративной собственности катаешься. Но он такой человек, что ему все эти показушные игры в личную значимость безразличны. Поди и пойми этих мужчин, что им важно. То говорил, я ценю личную свободу всякого, то уже говорит, что я не оправдала его надежд, став местным пугалом из тех, кем мамаши пугают невинных дочек, указывая, во что превращается девушка, идущая на поводу низменных влечений. Я ему, и шёл бы ты к невинным! А он: «Тебя я люблю, хотя и доставляешь ты мне одни хлопоты и переживания. У меня же лимит на страдания давно истрачен в прошлом». А чтобы не возгордилась, тут же и добавил: «И не потому я люблю тебя, что ты для меня лучше всякой, а потомучто лучшие мне недоступны. Ты же моя в любое время и в любой позе, каковая меня и устраивает». Представь себе, через раз и способен дать женщине то, ради чего и принимаешь все эти раскоряченные позы, а туда же, как полноценный самец!

— Прекрати! — потребовала я. — Есть же предел и бесстыдству.

— А чего мне стыдиться? Стыд мужики же и выдумали. Он в их уме только и находится, а у женщин ум не в голове обитает.

— Где же? — не удержалась я от недостойной дискуссии.

— Как где? В чреве её. У женщин все её думы и переживания, да и сама жалость всеохватная, только там и обитают. Туда душу нам впихнула Мать Вода, а душа и ум у нас в неразрывной связи живут. И ничего стыдного в этом нет. Женщина и рожает из этого чрева всех этих умников. А они, если женщину обижают, то оскорбляют во всякой женщине собственную же мать природу. У них ум с природой не дружит, а женщина виновата…

— Философ, — ухмыльнулась я, — сама додумалась?

— А я мужчинами во всех смыслах пользуюсь, уж коли они назначили себя хозяевами жизни, всегда надо уметь этих хозяев приручить. А сама же знаешь, чем именно мы и привязываем их к себе.

— А ум в этом никакой роли не играет? Если женщина животное в твоём понимании, как можно любить животное в человеческом смысле? Что-то я не наблюдала, чтобы малоумных кто-то любил…

— Ум, конечно, важен! Я же тебе и говорю, где наш ум сокрыт. В этом смысле женщины тоже одарены неравномерно. Да и всё в мире несправедливо, одним всё, а другим лысый шиш! Вот я говорю этому лысому шишу: «В таких местах ты жил, такую богатую жизнь познал, а женщину ублажить толком не можешь! А всё почему? Потому что твой же ум тело твоё иссушил»! «Я нормальный», говорит, «это ты вся истасканная, как растянутый носок с чужой ноги». И ведь продолжает лезть при этом! И так, и этак развернёт, всё тело мне истреплет, душу наизнанку вывернет… а ты не ценишь, что я претерпеваю ради нашего процветания. И ладно бы уж от красавчика какого, как