Бен Гурион - Майкл Бар-Зохар

Настойчивость и способность сконцентрироваться на одной-единственной цели являются главными чертами характера Бен-Гуриона. Он тоже одаренный человек, но его личностные качества и течение жизни сделали его полной противоположностью Вейцману. Вместо того чтобы поступить в Венский университет, он становится поселенцем в Палестине, где ни один учитель не помог ему развить свой ум. Там он занимается самообразованием, запоем читает. Он станет единственным лидером евреев отнюдь не по мановению волшебной палочки, он медленно карабкается по лестнице, вершиной которой станет его победа на выборах. Он еще с трудом излагает свои мысли на других языках, хотя изучает их, демонстрируя железную дисциплину. Постепенно он познает тайны западной культуры, но никогда не ассимилирует ее полностью. У него нет блеска, свойственного Вейцману, традиции высшего света ему чужды, он скорее сварливый ворчун. В 30-х годах это коренастый, полный человек со смуглым энергичным лицом. Он никогда не проявляет чувства юмора, его речи и статьи длинны и скучны, но он честен и прочно стоит на ногах, твердо опираясь на палестинскую действительность.

Все эти годы Вейцман видит Палестину издалека — из своей резиденции Мэйфэйр, и из-за этой отдаленности, отчасти вызванной его любовью к Англии, он не может понять, что настало время быстрых, стремительных действий. Слишком велика дистанция между комфортом лондонских салонов и лишениями, голодом, забастовками и безработицей, которые хорошо знакомы палестинским трудящимся. Гигантская пропасть разделяет прагматичный сионизм палестинских поселенцев от сионизма Вейцмана. Даже поселившись в 1934 году в Реховоте, в красивом собственном доме, расположенном рядом с научными лабораториями, он остается оторванным от проблем повседневной жизни. Мало кто из руководителей социалистического движения, чья точка зрения близка его позициям, становятся его сторонниками. Если некоторые восхищаются им, то другие жалуются на чрезмерную умеренность и постоянные колебания. Они не прощают ему того, что он позволил сионистам — представителям среднего класса диаспоры сохранить контроль над возглавляемым им движением.

Отношение Бен-Гуриона к Вейцману колеблется от глубокого восхищения до беспардонной критики. «Теперь вы король Израиля, — напишет он ему в 1937 году. — У вас нет ни армии, ни флота, вас не короновали в Вестминстере, но и без этого еврейский народ видит на вашей голове царственный венец Израиля». В том же письме (редкий пример излияния чувств) Бен-Гурион признается: «Всю жизнь я любил вас… всем сердцем и душой».

Однако в 1927 году, после XV конгресса сионистов, Бен-Гурион пишет в своем дневнике совсем другое:

«На этот раз мы стали свидетелями конца единовластного царствования Вейцмана. В последний раз он повторил свою фразу: «Либо взять, либо уступить». Надеюсь, что на следующем конгрессе эту фразу ему скажет большинство. И если он не подчинится большинству, то в составе Исполнительного комитета он не останется».

Краткую речь своего коллеги он расценивает как «проявление слабости и отсутствие веры». Год спустя на заседании сионистского Исполнительного комитета он выступает против Вейцмана и сионистского руководства, описывая в дневнике не только их «лживость», но и «жалкий и плачевный» характер выступления председателя.

Дневник Бен-Гуриона последующих лет заполнен едкими замечаниями в его адрес, которые показывают, что он не придает большого значения декларативным заявлениям председателя, его угрозам уйти в отставку и эффектным ультиматумам, выдвигаемым руководству или Исполнительному комитету. Поведение Вейцмана по отношению к британскому правительству он расценивает как «фатальное» и после доклада комиссии Шоу (но до выхода в свет «Белой книги») пишет: «Не знаю, кто — Пасфильд или Вейцман — заслуживает большего порицания». В 1931 году во время XVII съезда Бен-Гурион полагает, что Вейцман уйдет в отставку, но своего мнения не высказывает и вместе с остальными отдает ему свой голос.

Однако сразу же после избрания в президиум Соколова Бен-Гурион признает, что Вейцман был несравненным руководителем, о возвращении в должность которого можно только мечтать. И если он не желал признавать в нем лидера, то всегда видел официального представителя движения перед англичанами. В 1935 году он представил многочисленным еврейским руководителям в США свой план возврата ему президентства, подчеркнув: «Вейцман не будет учителем или лидером, и он это знает. Исполнительный комитет примет руководство на себя, он не сможет стать во главе и конечно, не станет его главой».

Бен-Гурион прекрасно знал свои слабые стороны. Во время поездки по США еврейские руководители настойчиво уговаривали его возглавить организацию, но он отказался. Вейцман был более полезен на британском фронте, и его престиж в еврейском мире был выше. Вот почему за два месяца до начала конгресса, несмотря на жалобы и критику, он приезжает в Лондон, чтобы попытаться убедить Вейцмана выставить свою кандидатуру на пост президента.

На пленарном заседании XIX конгресса он выдвинул грандиозную задачу: «Привести миллион семей, миллион экономических единиц, которые прорастут корнями в землю нашей родины». И это был не пустой лозунг. Пик иммиграции в Палестину пришелся на 1935 год, и Бен-Гурион был убежден, что сионисты должны приложить все свои силы для отправки больших групп иммигрантов, обустроить их и обеспечить средствами к существованию. Для этого следовало соблюсти три предварительных условия: Сионистская организация должна быть единой и эффективной, евреи Америки должны оказать финансовую помощь и Великобритания должна одобрить проект.

Бен-Гурион сразу принялся за дело. Все административные службы организации он перевел в Иерусалим, сведя число членов Исполнительного комитета до семи человек, что сделало его работу более эффективной. Получить поддержку американских евреев ему казалось делом не менее срочным и важным: «Америка, — пишет он находящемуся там эмиссару социалистического движения, — это огромная, гигантская сфера деятельности… Мировое сионистское движение не может существовать без мощного движения, имеющего поддержку в Америке. Там все — массы, сила, деньги. Если мы мечтаем о великом будущем, то без Америки о нем можно забыть». Завоевывая все больше и больше симпатий в Великобритании, он постепенно завязывает отношения с депутатами и министрами, учится ориентироваться в хитросплетениях британской политики, но из осторожности предпочитает держаться в тени Хаима Вейцмана.

В 30-х годах он активно ищет пути для установления перемирия с арабскими националистами. Это не в первый раз. В 1921 году он направил предостережение тем, кто культивировал «иллюзию, что страна Израиль была незанятой территорией и что мы можем делать там все, что угодно, невзирая на ее обитателей». Долгое время его идеи об арабо-еврейских отношениях были весьма простодушны, если не наивны. Только в начале 30-х годов он решится их пересмотреть (что окажется весьма болезненным) и постарается объективно оценить ситуацию.