Колумбийская балалайка - А. Логачев

— Чистый Петрушка, блин, — дал он наконец заключение. И прозвучало оно совсем недобро.

— Ногу ты, конечно, натрешь, — пообещал ему Борисыч, — но до жилья дотянешь… Если оно существует.

— А если змеи? — встрепенулся Михаил. — Анаконды, твою маму… Не-е, я в джунгли не ходок. Да вы че?! Тяпнет, падла, за ногу. Или другая какая падла, их тут полно.

Они сгрудились на пятачке примятой травы, все, за исключением Алексея: тот отправился на берег — посмотреть, что творится на море. К зеленому, с белыми жилами бечевы, свертку был прислонен автомат, дожидаясь, кто его возьмет. Второй автомат висел у Борисыча за спиной. Мелкое барахло было уже пораспихано по карманам. Фонарик оттопыривал бок камуфляжной куртки, которую Татьяна застегнула на все пуговицы. А платье заправила в штаны. Да, ее ноги теперь согревали и предохраняли брюки павшего часового, которые ей уступил из джентльменских побуждений бой-френд Михаил. Портили образ женщины-«коммандос» не покрытые кепи военного образца волосы и неуставные розовые тапки с сиреневыми цветочками.

— Да, туда, — Татьянин пальчик указал в глубину леса, — что-то не хочется.

И она присела на скатанную «резинку». Уже по тому, с какой готовностью подогнулись ее ноги, было заметно, что ей действительно не хочется продираться через тропическую чащобу.

— На хрена нам в джунгли, не пойму? А, Борисыч? — почесал в затылке Михаил. — Это Леха уперся в джунгли. Он придумал. Любка что предлагала? Берегом идти. А он? А мы чего? Так и будем ходить за ним гуськом? Он в джунгли — мы в джунгли, он в болото — мы в болото… Как кобели за сукой. Почему не пойти по берегу, а, Борисыч?

— Айда к самолету, пиплы! — не дал Вовик ответить Борисычу. — Посмотрим, что от него осталось дельного.

Вовик вслед за Татьяной сменил стоячее положение на сидячее, но сел прямо на траву, сложив ноги по-турецки.

— Вот к самолету точно нельзя. Кроме того, что незачем. — Борисыч снял кепку, отер ею пот со лба. Странно, но у него еще находилась в организме жидкость, чтобы выходить потом. — К самолету они обязательно пошлют отряд.

— А если засаду, батя? Устроить им встречу! Прикинь, сколько стволов мы хапанем, — в очередной раз взвился Михаил, враз забыв про нелюбовь к джунглям.

— Ты на себя посмотри, потом на остальных. И патроны пересчитай, — остудил его Борисыч.

— Жаль, шоколадку акула сожрала, — вздохнула Люба. — Вместе с курткой. Я б не отказалась от дольки. Да и пить охота смертельно… Что ж ты делаешь, горе ты мое, ну-ка дай…

Последнее относилось к Вовику, занявшемуся сооружением головного убора из Любкиного полотенца. Действовал он путем завязыванием узлов со всех углов (видимо, вспомнив, как работяги мастерят «головные покрышки» из носовых платков), и у него ничего не получалось. И тут на помощь ему пришла Любка.

Со стороны океана послышалось шуршание раздвигаемой ногами травы, шелест листвы на отклоняемых руками ветвях — возвращался Леха.

— Тихо, не штормит покамест, — доложился он по прибытии. — Катеров нет, вертолеты не летят. Даже странно… Но мы их дожидаться не станем.

— А чего тебя на джунгли пробило? — с затаенным вызовом спросил моряка Михаил, забрасывая автомат на плечо.

— В смысле? — Алексей потянулся рукой к палке, скрепленной с резиновым грузом. — Кто еще берется? Танюха, поднимайся с лодки.

— Сиди, — рукой надавив на плечо, остановил поднимающуюся подругу Михаил. — Она не полезет в джунгли.

— Какие джунгли, о чем ты? — Выпрямившись, Алексей взглянул Мишке в глаза. — Кто говорил, что мы лезем в джунгли? Что мы там забыли? Ты же первый обломаешь себе пальцы… — Замшевый носок Лехиного тапка обозначил движение к сандалетам спонсора. — Изорвемся в клочья… — Леха оттянул двумя пальцами и отпустил свой «Рыбфлот». — Может, там, дальше, джунгли и вовсе непроходимы. Уж точно иссечемся, исцарапаемся в кровь… — Лехин корпус наклонился вперед, Лехин палец поочередно ткнул Любку в открытое плечо и Мишу в безволосую, не защищенную майкой грудь. — Опять же змеи, сиканожки всякие, зверушки могут. Берегом пойдем, по самому краю леса. Не вылезая на песок, там нас легко засечь. Но и не забираясь в гущину.

— Ну вот, другое дело. — Любка отодвинулась и оглядела свою работу с чувством удовлетворения. Теперь непутевую голову Владимира украшала вполне сносная чалма.

Катер первым увидел Борисыч. У старика, полагаю, дальнозоркость. В тюряге он, помню, щурился и отходил подальше, разглядывая надписи на стенах.

Он шел первым и увидел первым. Я сразу же приказал сигать в кусты и заныкаться там. Кусты (а может, трава такая могучая, кто ее разберет) были рядом.

Мы старались перемещаться краем леса, старались избегать открытых мест. Но это получалось плохо. Трава погуще — Мишка и Танька боятся ступать, бегут на песок. В гущину кустов и деревьев не лез никто. Особенно после того, как вспугнули птицу. Та с таким шумом взвилась из ветвей, что все встали как вкопанные, а Мишка сдернул с плеча автомат.

Лично я не думаю, что в этих лесах ядовитое и хищное на каждом шагу. Но зарываться в чужую зелень с голыми руками и непокрытой головой меня тоже не тянуло.

Здешняя растительность упорядочена плохо. То трава мелкая, словно на газоне, то вся по пояс. То стоят деревья как деревья — пальмы или что-то в этом роде, а между ними редкие кустики, то одна густая, частая поросль, такая, что не пробиться. И тогда вспоминаешь мужиков с мачете, прорубающих себе дорогу в джунглях, чтобы просто пройти, куда нужно. Но нам легче, чем тем мужикам. Выворачиваешь на берег и обходишь гиблый участок по песку. Не по самому песку, разумеется, в нем ноги утопали бы будь здоров, много не находишь, а берешь ближе к лесу, где почва потверже. Воздух, как в бане, сырой, душный, лес полон жизни — треск, мявканье, вопли, стоны, шуршание…

Но что следует отметить — горы подбираются все ближе к воде.

Сколько по времени мы шли до того, как увидели катер, сказать трудно. Теперь время придется прикидывать по солнцу: Любкины часы ёкнулись после купания с акулой. Сколько дали по километражу, сказать тоже не просто. Мало, конечно. Что не удивительно. Боцкоманда подобралась словно нарочно — гальюны чистить, и то отправлять опасно.

Вова мало того, что слабак, так и с головой не очень дружит. К тому же голова у него еще и перегрелась. Но, следует отметить, держится пока мужиком, не стонет, не канючит, тащится за остальными. Правда, будь общий темп быстрее, рухнул бы он давно. И так, когда пришла его очередь тащить груз, мне пришлось его подменить. Нет, он, конечно, закинул палку на плечо, но стоило мне только глянуть, чтоб понять: два-три шага, и он в ауте. Кому еще его подменять, как не мне? Я ж у них тут самый семижильный. Неваляшка. По-хорошему, конечно, Вовик — это балласт, и по-хорошему таких оставляют где-нибудь, чтоб не пропасть всем вместе. И была у меня такая мысль: если с Вовиком чего случится, то…

Но потом пришла другая мысль…

Кстати, Танька Мишкина тоже тот еще балласт. К тому же ноет без конца. Из-за нее два лишних привала пришлось делать.

Борисыч держится неплохо, на сегодня его должно хватить, а вот завтра, боюсь, спечется. Годы должны сказаться.

Мишка тоже выдохся. Слаба дыхалка, непривычен к нагрузкам или давно отвык от них. И боты его… Вон ковыляет как… Как молодой солдат в карантине после первых марш-бросков. Но что штуку баксов зашхерил — за то ему капитанское спасибо. Без этой штуки я б не знал, на что и надеяться.

Вот Любка — баба крепкая. Что значит рабочая закалка. К тому же она говорила, что долго челночила по Польшам и Турциям. А это та еще работенка. Дохляк не осилит.

Короче, увидев катер, мы попрыгали в кусты, не думая о всякой вредной живности. И залегли. Я огляделся, прикинул — вроде никак не должны нас заметить с моря.

Кусты со всех сторон, кусты перед нами. Но на всякий случай пригрозил, чтоб не высовывались. Сам подполз чуть ближе, руками раздвинул траву, прижал ее локтями, чтоб не мешала. Прутики, стебли кустов позволяли разглядеть посудину, когда будет проплывать мимо. Она была еще далеко, точкой на горизонте, когда Борисыч свистнул и показал на нее пальцем. Что не рыбачья шлюпка, я разобрал сразу. Покрупнее штука. Может, конечно, большой прогулочный катер, да верится с трудом. Тем более — уж больно темен. Прогулочные катера красят в веселые тона, белые там, синие. Ну, поглядим.

«Хорошо… просто лежать… Я, наверное, не поднимусь», — услышал я сзади Танькин голос.

Я тебе не поднимусь, думаю.

«Где-то около часа идем, — говорит Борисыч, — километра три сделали, наверное».

«Надо было на „джипаре“ прорываться на другую дорогу, — потянуло Мишку на сожаления. И тут же он тревожно прошептал: — Танька, не шевелись!»

Последовал мощный шлепок. Танька охнула.