Занимательное дождеведение: дождь в истории, науке и искусстве - Синтия Барнетт

Что касается засушливых условий, то посеянная месяц назад пшеница была едва видна. Урия беспокоился за свой ранний розовый картофель. Округ Филлмор нуждался в грозе, причем срочно.

Когда после девятидневного труда он закончил стены, новое жилище для него и Мэтти было размером примерно со столовую в трехэтажных домах, какие на Востоке к тому времени стали последним писком моды. На Пасху он написал Мэтти и Элле, как скучает по ним. Обнадежил, что разлука продлится еще всего две-три недели, но все же добавил предостережение: «Предстоит еще выдержать много лишений». Сверх засухи и ветра он уже начал жалеть, что им с Мэтти придется так глубоко вкапываться в землю, чтобы добыть воду. Но покуда есть здоровье и силы, «мы будем постепенно добиваться своего, а уж потом счастливо заживем вместе».

В тот вечер словно бы в ответ на молитвы Урии с запада прогремел раскат грома. Сперва дождь шел равномерно. Ночью он резко усилился, взбаламученный штормовыми ветрами, которые оставили почти всю Небраску без телеграфной связи. Утром дождь превратился в крупу, крупа – в снег. Буря нагоняла унылую белизну.

Поселенцы, рассчитывая на долгую зиму, откладывали ремонт или строительство хлевов до лета. Теперь же, выбираясь на улицу, чтобы навестить соседей или проверить скот, они с трудом могли устоять на ногах. Глаза застила белая вьюга. Приходилось кричать, чтобы тебя услышали. Восемьдесят часов бушевала буря. На просторах Небраски до смерти замерзли тысячи лошадей, свиней, волов, коров вместе со своим потомством. Погибли, застигнутые бурей врасплох, несколько скотоводов и несколько сот охотников на бизонов. Не избежала этой горькой участи и горстка поселенцев в округах Небраски, причем некоторые из них, как это ни прискорбно, находились совсем рядом с домом, но из-за непривычных заносов не нашли дорогу. Так и осталось неизвестным число жертв среди постоянно растущих групп переселенцев, которые в тот момент находились в пути, укрываясь лишь в своих повозках и палатках.

Эта буря заняла свое место в череде погодных капризов, включая продолжительные осадки выше нормы, на равнинах в 70-е и 80-е годы XIX века. Время и место событий породили в английском языке новое слово – «blizzard». Как считалось, этот термин, обозначающий пургу, происходит от немецкого blitz – молния – или от похожего корня, английского диалектного префикса bliz – «бурный».

Прошло некоторое время, прежде чем разнеслась молва о событии, получившем название «Пасхальная вьюга». Редакторы газеты «Омаха рипабликан», несомненно, под давлением железнодорожников, «рекомендовали не сообщать миру всю правду о буре 1873 года». Молодой штат, до недавних пор считавшийся пустыней, еще только начинал преодолевать эту дурную славу. Железнодорожные компании скоро могли проложить рельсы до самой Калифорнии. Предполагалось, что на равнинах станут бурно развиваться города. В полях расцветут кукуруза и пшеница. Риск, которому добровольно подвергли себя переселенцы, наконец-то будет вознагражден. Меньше всего Небраске были сейчас нужны плохие отклики в прессе.

Урия Облингер и сам себе был цензором. В посланиях к Мэтти он описывал красоту берегов, оставшихся белыми после бури, и заверял, что, хотя их дом завален снегом, «дело обстоит совсем не так плохо, как я ожидал».

Оптимизма Урии не разделял брат Мэтти – Сэм. Он намеревался до конца года вернуться домой в Индиану. «Сэм, кажется, слегка обескуражен с тех пор, как воочию увидел бурю, – писал Урия, – но проку в этом нет, ибо это самая страшная буря, какую здесь когда-либо наблюдали, и едва ли она повторится еще».

Мэтти и Элла прибыли в свой дом в Небраске в мае 1873 года во время «изрядного дождя». Для посадки кукурузы слишком сыро, сообщала Мэтти в первом письме своим родственникам в Индиане. Дом из дерна оказался вовсе не таким удобным, как на красивой картинке. Мэтти явно недоставало полов. Но она ко всему относилась с большим юмором. «Совершенно серьезно вам говорю: никогда мне не жилось лучше», – писала она в июне. Дело было не в новизне, а в ощущении самостоятельности вдвоем с мужем: «всякая добытая кроха – для себя».

Урия засеял кукурузой 22 акра. На огороде пускали ростки помидоры и огурцы, бобы и кабачки, сто тридцать кустов капусты, дыни, свекла и самый красивый в округе ранний розовый картофель. Мэтти с восторгом рассказывала родителям о буйстве зелени в прерии, о разнообразии полевых цветов. «У нас тут в эту пору очень обильные дожди, – писала она, – но, по-моему, на них повсюду жалуются».

Урия с Мэтти и другие поселенцы не забывали, что живут в необитаемом доселе краю, который некогда называли Великой пустыней. Они искренне верили, что меняют климат. «Как будто нам судьбой предначертано помочь сделать так, чтобы место, некогда прозванное Великой американской пустыней, расцвело как роза», – провозглашал Урия.

В течение пяти лет расцвела и ферма Урии с ее тучными нивами, где зрели пшеница и кукуруза, овес и ячмень, а рядом бродили свиньи, коровы давали молоко теперь уже для трех маленьких дочерей. Впервые в жизни Урия ощутил достаток. В доме из дерна Мэтти планировала оштукатурить стены. Снаружи, в разрастающемся саду, супруги сажали персиковые, ореховые и сливовые деревья, ивы и тополя. В поселке построили школу, где Элла, их первый ребенок, стала лучшей в правописании.

И всему этому постоянно сопутствовал дождь.

Наряду с убежденностью в том, что «дождь следует за плугом», еще одно распространенное мнение гласило: подстегнуть дождь могут механические атрибуты переселения. Некоторые американцы были уверены, что протягиваемые на запад железнодорожные и телеграфные линии вызывают сильные грозы. Финансист Джей Гулд, в момент, когда он одновременно контролировал железнодорожные компании «Юнион Пасифик» и «Миссури Пасифик», а также телеграфную компанию «Вестерн Юнион», заявлял, что строительство железных дорог и телеграфных линий расширяет дождливую зону страны в западном направлении примерно на тридцать километров в год.

На самом деле нормой была засушливость. Но Мэтти не суждено было это узнать за те семь лет, в которые она пыталась наладить жизнь на равнинах с Урией и тремя их девочками. Она умерла при родах в 1880 году вместе с младенцем. Урия остался с девятилетней Эллой, пятилетней Стеллой и двухлетней Мэгги.

Весна выдалась сухой: картина по сравнению с тем годом, когда Мэтти приехала на равнины, была совершенно противоположной. Посевы Урии погибли. Он в равной мере пенял на отсутствие дождя и на самого себя. «Я с трудом себе представляю, как управиться, – писал он осенью родителям Мэтти, которых просил забрать одного ребенка. – Я чувствую, что невозможно и неправильно прожить еще один сезон так же, как этот, потому что таким путем я не смогу воздать должное ни себе самому, ни семье».

Вскоре влажные годы вообще закончились. Вернулся привычный засушливый климат. Если бы Урия и другие поселенцы умели читать по годовым кольцам на красных кедрах и желтых соснах западной Небраски, то увидели бы, что лет, когда осадков выпадает от 500 до 760 мм, бывает мало и случаются они редко. Среднегодовая норма приближалась к 330 мм. Периоды без дождя также были естественной частью природного цикла.

Конец 80-х и 90-е годы стали необыкновенно тяжелым временем для переселенцев, приехавших заниматься земледелием под прохладными дождями. Равнины снова выгорели. Блестящие кукурузные листья скручивались, высыхали и гибли в полях. Вились жаркие вихри. Роились земляные клопы. Банки отказывали в ссудах домашним хозяйствам и предпринимателям. С 1888 по 1892 год половина населения западного Канзаса и Небраски сдалась и уехала обратно на Восток.

Когда оставшиеся поселенцы впервые столкнулись с голодом, а затем начали умирать, уже нелегко было воспринимать погоду как Божий промысел. Молодой репортер «Линкольн стейт джорнэл» Стивен Крейн сетовал на безжалостную судьбу: «Фермеры, безоружные против этого страшного и непостижимого гнева природы, беспомощно взирали на то, как гибнут их надежды и чаяния, все ожидаемые плоды их труда. Словно бы на огромном земном алтаре их дома и семьи приносились в жертву гневу некоего слепого и жестокого божества».

Конечно, природа не пребывала в непостижимом гневе. В национальных масштабах усиливалось представление о том, что американцам судьбой предначертано обуздать природу и даже дождь: принести его в те части страны, которые считались слишком засушливыми, отняв у чересчур влажных. Таков был парадокс американского переселения, не только на Равнинах, но и в других местах – от засушливого калифорнийского побережья до исчезающих болот Флориды и реки Миссисипи. Вдоль Миссисипи, в третьем по величине речном бассейне мира, то же самое федеральное правительство, которое скупо отмеряло мелким фермерам 160-акровые делянки на слишком сухой для кукурузы земле, строило дамбы в расчете сдержать наводнения на земле, слишком влажной для городов или хлопчатника.