Завещание сына - Андрей Анисимов

Смотреть на экран Тимофею надоело. Но он решил довести дело до конца и расшифровать место действия каждого сюжета. Пришлось начинать сначала. Опять пьяное застолье, снова идиотские шутки и красные рожи. Но теперь майор останавливал кадр, как только в него попадали элементы пейзажа. На третьей пленке со свадьбой юнцов он нажал на «стоп» в момент, когда объектив зацепил окно. За лысым черепом, взятым с затылка, за стеклом, просматривалось несколько крыш и фрагмент здания. Волкову показалось, что он где-то видел это раньше. Отец Вольновича приехал из Питера. Тимофей предположил, что старинные башенки мрачного монстра принадлежат северной столице. Но нет, там он уже два года не был, а схожая картинка врезалась в память недавно. И вдруг в сознании всплыли слова «Башня смерти». Этим страшным именем величали в Перми дом родного для майора ведомства. В остановленном кадре он теперь без труда узнавал Пермское областное управление МВД.

Прокрутив еще несколько пленок, он обнаружил подтверждение своей догадке. Застолье пожилых «молодоженов» происходило в ресторане с большими окнами, глядевшими на Комсомольский проспект в Перми. Тот же бульварчик посередине. Тимофей даже успел по нему прогуляться. Проспект упирался в парк Горького, за парком текла Кама. Параллельно проспекту шел знаменитый тракт, по которому гнали арестантов в Сибирь. Волков забыл его название, но зловещую мостовую запомнил хорошо. Она располагалась неподалеку от улицы Ленина, где жили родители убитой Марины Строковой. Рядом и памятник вождю сохранился. Владимир Ильич тянул неизменную руку с Комсомольской площади. В Перми советские названия главных улиц никто не менял. Волков подумал, что в любом нашем городе есть парк отдыха имени Горького. Лет через сто потомки могут решить, что пролетарский писатель работал по совместительству Массовиком-затейником. С улицами Ленина или Комсомольскими проспектами тоже не все понятно. Окрестив октябрьский переворот акцией вооруженных террористов, в России продолжают величать улицы и площади именами красных главарей или их организаций, по-прежнему отдавая дань режиму, от которого отказалась страна.

Волков понял, что отвлекся и философствует, потому что устал от просмотра фильмов Вольновича. Он выбрался из зала и с облегчением вздохнул. Время обеда давно миновало, Тимофей проголодался, но перед тем как пойти в столовую, все же запросил из паспортного стола сведения о Геннадии Вольновиче. Быстро заглотав борщ и котлеты с картофельным пюре, вернулся в отдел и эти сведения получил. Компьютерная база данных давала возможность добыть информацию за столь короткий срок. Еще лет пять назад следователь о подобном и не мечтал. Вольнович родился в Перми и приехал в Москву именно из этого города. Понятно, что там он знал многих, в том числе и заказчиков. Наверное, и ездил по их вызову подработать. Тимофей достал сигарету, помял ее и начал припоминать свою недавнюю пермскую командировку. Мамаша Хлебниковой, Татьяна Николаевна, любила поболтать. Волков с трудом тогда сумел с ней попрощаться. «А чем черт не шутит?» – подумал майор, не такой уж большой это город, уселся к телефону и позвонил в Пермь. Трубку снял отчим Сенаторши.

– Говорит майор Волков из Москвы. Мы знакомы.

– Я вас помню, Тимофей Николаевич, – без особой радости отозвался хозяин.

– Я бы хотел пообщаться с вашей супругой, Татьяной Ивановной.

– Она на кухне, сейчас вызову.

В трубке замолчали, и Волков довольно долго слушал отдаленные голоса и шумы. Наконец женщина подошла к телефону.

– Здравствуйте, Татьяна Ивановна. У меня к вам небольшое дело. Вы случайно не знаете молодого человека по фамилии Вольнович?

Тимофей звонил без особой надежды на успех, но, видно, у него начиналась светлая полоса. Геннадия Вольновича Татьяна Николаевна прекрасно знала. Он учился вместе с ее дочкой в одной школе, но был на класс старше.

– Папаша у него адвокат. Их многие знали, – охотно сообщала женщина.

– У Гены с вашей дочерью случайно не приключилось школьного романа? – развивал успех Волков.

– Нет, Гена вращался в высоком кругу и зазнобы у его не чета моей Машке. Но все соплячки, знавшие красавчика, в его влюблялися. Кажется, и моя Машка по ем вздыхала. Но потом у ей появились другие ухажеры.

Волков поблагодарил и попытался закруглиться. Он выяснил, что хотел. Но Татьяну Ивановну остановить было не так просто:

– Я была довольна, что у Машки с им не сладилось. Гена избалованный. Он девчонок сменял каждую неделю. А посля этой истории враз из города испарился.

– Какой истории? – сделал стойку майор.

– Как же, об ем вся Пермь судачила. Гена на папенькиной машине в старичка пенсионера Макеева въехал. Отцовские связи помогли. Они откупилися, и Гена с папашей дали деру. Всем семейством укатили.

– Как въехал? Куда укатили?

– «БМВой» въехал. Макеев в инвалидном «Запорожце» пересекал, а Гена – на красный свет ему «БМВой» в бок. Дедуля насилу тогда выжил. Но протянул после аварии всего три года. А куда Вольнови-чи укатили, не знаю.

– Когда это произошло?

– Точно не скажу. Память бабья слабая. Давно. Лет пять-шесть тому… Ой, у меня, кажется, пирог сгорел.

Беда на пермской кухне помогла майору попрощаться с разговорчивой женщиной. Волков положил трубку и пружинистой походкой направился в кабинет начальника.

Дмитрий Захарович Рогач в шикарном замшевом пальто и сияющих лаком штиблетах смотрелся в вестибюле Управления куда солиднее, чем в сумрачной вилле Лесного городка.

– А где остальные? – строго поинтересовался подполковник и зачем-то посмотрел на часы.

– Я, бля, вовремя. В девять, как договорились, – заволновался бородач и тоже посмотрел на часы.

– Где остальные? – стальным тоном повторил Ерожин.

– Сукой буду, до часу ночи по твоим телефонам наяривал, ни одна, бля, падла трубку не сняла.

Петр Григорьевич протянул в окошечко бюро пропусков паспорт Рогача и, получив бумажку, повел его к себе в кабинет.

– Садись, сейчас проверим.

Ерожин проследил, как посетитель грузно опустился в кресло напротив, уселся за стол и, вынув из ящика телефонный список, набрал номер осторожного господина из Баковки. Номер не отвечал. Не ответил и «умирающий» из Апрелевки. Когда и философ-мусорщик из Внукова не подошел к телефону, Ерожин пожалел, что сам вчера не объехал все адреса.

– Ну, убедился, подполковник. Говорил же, нет их. Я если обещаю, всегда делаю. Мои оптовики про меня стишок сложили: Рогач рвач, но не трепач.

– Стишок – это хорошо. Выкладывай всю историю с самого начала.

– Да я уже все тебе сказал.

– А теперь подробно и под магнитофончик. Ты у меня свидетель. – Ерожин усмехнулся и невесело добавил: – Пока единственный. – Свояка, по родственному признаку, подполковник официальным свидетелем не считал.

Ничего нового рассказ бородатого толстяка к делу не добавил, если не считать имени уборщика виллы. Рогач рассказал историю, как две капли воды схожую с той, что Ерожин услышал от Николая Грыжина. Отпустив свидетеля, начальник отдела собрал короткое совещание. Сотрудники выглядели бодро, и лишь Коля Маслов старался в глаза Ерожину не смотреть.

– Нечего, Коля, красну девицу изображать. Накануне проворонили посетительницу, теперь упустил Сенаторшу, изволь объяснить, как такого опытного сотрудника девчонки вокруг пальца обвели?

– Петр Григорьевич, я руку под топор положу, не выходила она из квартиры. Не мог я проглядеть. Не первый год замужем, – оправдывался Маслов.

– Я должен заявить, что за все время нашей с Масловым совместной работы такое с ним впервые, – заступился за своего подчиненного Волков.

– Поверьте, Петр Григорьевич, здесь что-то не так, – поддержал друга Дима Вязов.

– Ну, навалились. Я же капитана Маслова с горчицей и хреном не ем. Я его призываю думать. Если он убежден, что упустить Сенаторшу не мог, должно же быть объяснение? Летать она не умеет. Черного хода в этой новой башне, по вашим словам, нет. Крутите шариками.

– Крутим, но пока ничего не накрутили, – улыбнулся Волков.

Начальник вчера вечером его много хвалил и больше всего за звонок в Пермь. Поэтому Тимофей пребывал в хорошем настроении и бодро отстаивал своего оперативника. Ерожин открыл стол, вынул из него кассету и вставил в гнездо. В кабинете зазвучал голос конгрессмена из Нью-Йорка:

«Машенка, дэвочка моя. Я позвоню пятый раз. Почему не говоришь с Микоэлом? Микоэл скучает…»

Они прослушали пленку, потом Ерожин перемотал ее назад, и сыщики внимательно выслушали воркование любовников еще раз.

Петр Григорьевич нажал на «стоп» и внимательно оглядел подчиненных:

– Никаких мыслей не возникает, господа детективы?

– Нет, – честно признался Маслов.

– Хорошо, я попробую, если найду время, помочь с этим ребусом. А сейчас ты, Тимофей, пили в больницу к папаше Вольновича. Если мужик оклемался, постарайся выжать из него как можно больше. Но осторожно. Вольнович-старший, как я понял, адвокат. Лишнего слова зря не скажет. Что нового по квартире убитого?