Пригоршня прозы: Современный американский рассказ - Рик Басс

Ну, и поехал я, Билли, его навестить. Далеко за городом, знаешь, где такие заведения всегда размещаются. А у ворот как раз стоял этот тип, рукой мне помахал, вроде он меня встречает. Я сначала подумал, что это кто-то из администрации. Но потом, пока я прогуливался по двору с Забавником, он мне еще пару раз попался и махал, и куртка на нем, смотрю, такая же, как на Забавнике. И улыбается все время… На обратном пути опять у ворот мне встретился и опять мне ручкой делает. Просто он как увидит что-то новое, да еще движется, ну, и машет. Вроде того типа в кафе, что мы проехали.

Билли оглянулся на Эрла и тут же снова уткнулся в свои записи.

— Правитель всей Африки, слышал ты что-нибудь подобное? — Эрл усмехается и встряхивает головой. — Но вообще-то Забавнику еще повезло. В смысле как это все для него кончилось. После больницы губы у него, конечно, сели. Он еще немного поиграл там и сям да и бросил это дело. Устроился работать литейщиком в Детройте, детей на ноги поставил. Не всем такое везенье.

Эрл всматривается во встречные огни за пеленой дождя. Он знал некоторых, кто попадал в психбольницу и никогда уже оттуда не выходил. И знал многих, ох как многих, кто умер, не дожив до пятидесяти. Да вот в марте этого года умер в Нью-Йорке Птица Паркер, ему тридцати пяти не исполнилось. А какие звуки издавал его сакс! Неожиданные, как падучие звезды, душу потрясали. Кто так играет, рискует жизнью не меньше, чем рабочий на сталелитейном заводе или угольщик в забое. Но выбор-то какой? Что может им предложить Эрл, руководитель многих? Разве только преподать урок на собственном примере. Он теперь позволяет себе всего одну порцию спиртного за вечер — одна часть виски на три части воды — и пьет по глотку из большой кофейной кружки, растягивает удовольствие. Скоро придется ограничить себя в сигаретах. А дальше видно будет, жизнь подскажет. Чтобы играть музыку, в которой смысл его существования, нужны ясная голова и здоровое тело.

За разговорами о работе и о женщинах — а неоконченная песня яркой лентой развевается над головами — уже оставили позади электрическое зарею над Колумбусом. Сандвичи и кофе кончились, сигарет осталось по три штуки на брата, а теперь, пожалуй, до самого Кливленда не встретишь работающего киоска. За руль сел Билли. Милях в двадцати от Колумбуса впереди на обочине — машина. Поломка. Капот поднят, в снопе их фар у заднего колеса — человек, возится на коленях, совсем парнишка, худой, белый.

— Проезжай, Билли. Этому голодранцу помогут без тебя.

Билли притормозил:

— Нет, Эрл, надо бы…

Эрл оборачивается к нему, нахмурив брови.

— Ты свое нежное сердце оставь при себе. Может, он куклуксклановец. Или ты забыл, что всего месяц назад приключилось с оркестром Пернелла в Теннесси? A-а, припоминаешь? Их избили белые батраки, одному там нос сломали, и их же в кутузку за нарушение общественного спокойствия и за то, что строили из себя музыкантов. Нет уж, пусть ему свои помогают.

Билли съехал на обочину и встал.

— Мальчишка же совсем.

— Ну, тогда только без меня.

Билли вылез из машины, а Эрл сразу сунул руку под сиденье. Ему было слышно, как Билли спросил:

— Подмога не нужна?

— А то! — громко отозвался парень. — У тебя, часом, домкрата нет? Тут двоим работы всего ничего.

Эрл достает из-под сиденья «дайнафлоу» замотанный в салфетку револьвер. Развернув, кладет в бардачок, оставляя крышку откинутой. И начинает вполголоса напевать неоконченную песню, поглядывая, как его друг Билли, улыбчивый Билли-простота, оказывает помощь встречному на дороге.

Билли принес домкрат из багажника «дайнафлоу», свинтил. От малого несет алкоголем, а разогнув спину, Билли видит в машине девчонку — запрокинула голову, пьет из горлышка. Им обоим лет по восемнадцать, не больше. Девчонка пытается что-то запеть, не получилось, пробует снова.

— Надо же мне было, дураку, без домкрата поехать, — говорит парень.

Билли только кивает. Они вдвоем подставляют домкрат под днище машины.

Парень велел девчонке выйти. Она вылезла и стоит робко в сторонке, придерживая пальцами воротник легкого пальтеца.

— Приятель-то твой что, приболел? — спрашивает парень.

— Просто нет охоты поразмяться на свежем воздухе, — отвечает Билли. — А она? Не болеет?

Тот сначала не понял. Потом ухмыльнулся:

— Да нет, она в порядке. Тоже просто не тянет на разминку. — Они, сблизив головы, сняли колесо и принимаются устанавливать запаску. Парень, понизив голос, объясняет — По правде сказать, мы с ней так наразминались, дух вон. — И смеется: — Хи-хи-хи!

Колесо надето, парень затягивает гайки.

— Классная у тебя тачка. Ты проповедник или держишь похоронное бюро?

— Ни то и ни это. Я музыкант.

Юнец тихо присвистнул:

— Это что же, музыканты столько загребают, хватает на такую телегу? Надо будет и мне подучиться музыке. Разъезжаете небось повсюду, знаетесь со столичными бабами и все такое прочее?

— Точно.

Парень оглянулся на девчонку и сказал громко:

— Но все равно, хоть весь мир исколесишь, а лучше моей Джози не сыщешь.

Она стоит, волосы встрепаны, юбка мятая, туфлишки старые, стоптанные. Некрасивая и пьяная. Завтра утром будет, наверно, петь на хорах в маленькой деревенской церквушке, а вечером под дробное стаккато радионовостей мазать бутерброды в закусочной.

Билли развинтил домкрат и собрался уходить.

— Ведь верно же, хороша куколка, а?

— Да, я тебя понимаю, приятель. У меня тоже есть милая вроде твоей, в Нью-Йорке живет.

Билли на ходу, не оборачиваясь, машет им рукой. Захлопнул багажник, сел за руль. Выехал на дорогу.

Эрл насвистывает.

— Ну как, облегчил душу? — спрашивает он, не поднимая глаз.

— А это еще зачем? — Билли кивает на револьвер.

— Да вот, вспомнил, что надо бы почистить. Целый год нечищеный лежит. — Потом, помолчав: — Отец мне говорил, что одними улыбками да добротой в этом мире не пробьешься. Иной раз, он говорил, протянешь руку помощи, а тебе ее раз, и оттяпают.

Билли прохватила дрожь.

— Убери, Эрл, прошу тебя.

— Ладно, ладно, успокойся. А знаешь, пока ты там играл в доброго самаритянина, я песню докончил. Вот послушай, свояк.

Эрл напел вступление, задержал ноту — и повел мелодию через ослепительный солнечный день, потом повторил в меркнущем предвечернем свете. Дальше она поднялась к переходу — к золотому крутому мостику, помедлила и снова метнулась к начальной теме, в которой теперь открылись новые возможности: запахи соснового бора после дождя и зеленый луг, а на нем пара косуль, замерших у опушки. И светлая улица, радуга нефтяного пятнышка на мостовой, и чей-то смех, как блестящая монетка, волчком кружащаяся у ног. Да, и это все тоже.

А вот заносчивая девчонка, гордо шагающая по улице, крутя аппетитными ягодицами под желтой тканью, — эта девчонка у Эрла потерялась. Вернется еще, конечно, вернется, чтобы пройтись в другой песне, в другом ритме. А здесь она только распалила вдохновение Эрла, чтобы он смог подключиться к замыслу Билли. Задала настроение.

Они поют вдвоем, от начала и до конца, убыстряя, замедляя. И при каждом проведении пробуют другие гармонии — здесь больше басов, там тромбоны выше. К тому времени, когда на горизонте проступили очертания холмов Медайны, у них уже проработаны почти все партии.

— Готово! — произносит наконец Билли и с облегчением шлепает ладонью по баранке.

— Здорово получилось, — говорит Эрл.

— Думаешь, нашим понравится?

Эрл смотрит в боковое окно и зевает. Может, еще удастся минут двадцать покемарить до въезда в город.

— Чего ты зря беспокоишься, Билли? Еще бы им не понравилось. Я бы на них посмотрел. Мы с тобой выложились, как могли. Сегодня после обеда пройдем с ребятами, потом еще раз — в Питтсбурге и, может быть, к Филадельфии подготовим новый номер. Я уже слышу, какое соло выдаст Стиляга…

Эрл откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза.

Мимо кляксами тусклых красок мелькают машины, деревья, убранные кукурузные поля. Каждые тридцать метров — рекламный щит. Одна реклама Билли понравилась:

Бритвенный крем

Нужен всем,

И не спрашивайте зачем.

Он радостно смеется и начинает насвистывать. Машина на полном ходу влетела в полосу утреннего тумана. Билли напрягся. Он ведет машину, пригнувшись к баранке, почти касаясь лбом переднего стекла.

— Эрл, проснись. Я должен тебе кое-что сказать.

— Отстань. Скажешь за завтраком.

Глаза у Эрла по-прежнему закрыты.

— Да нет же, срочное дело. Я сейчас только вспомнил. В Дейтоне, во время второго антракта. Я вышел подышать воздухом, сделать пару затяжек, ну, ты понимаешь. Люди подходили, говорили, как им понравилась наша игра. Ну, я с ними разговариваю и вдруг вижу, женщина, небольшая такая, в рыжем парике, стоит в сторонке и поглядывает, видно, хочет что-то сказать. Дождалась, когда рядом никого, и быстренько так ко мне подходит, будто птица прыгает: скок-скок, остановка, и снова скок-скок. Рассказала, что любит музыку, бывает, мотив какой-нибудь пристанет и не отпускает…