Темный мир. Равновесие - Марина и Сергей Дяченко

– Даша, что такое? Тебе не нравится?!

Слезы брызнули, будто я проглотила столовую ложку горчицы. Я прижала ладони к лицу:

– Нравится… Спасибо. Я просто очень… я, знаешь, рева-корова. Часто плачу, в кино, в театре, над книгой… Спасибо, Сэм, я просто не знала, что ты умеешь так.

Посреди комнаты накрыт был стол. Сэм не удержался и заказал в ресторане какие-то закуски, сыр, овощи, шампанское. Я кусала губы и пыталась вообразить: через несколько минут, когда из меня выкачают невидимое, неощутимое… необходимое… Когда меня нельзя будет любить – уйдет ли свет из этих его снимков? Уйдет ли радостное предчувствие, тепло, ирония, жизнь?

– Даша, ну я же вижу, что-то не так…

– Сэм… я очень-очень рада, что ты появился в моей жизни.

– Я тоже… а почему так трагично?

– Потому что…

– Стоп. Ты же не хочешь сказать сейчас какую-то ерунду, типа у нас тут имущественное неравенство и все такое.

– Нет, я…

– Ты посмотрела в Интернете про «расстройство привязанности», про амнезию у подростков и решила, что я…

– Да ты что! Нет!

– Тогда почему ты смотришь на меня, как Снегурочка на доменную печь?

Я улыбнулась сквозь слезы:

– Сэм… дело не в тебе. Дело во мне. Я…

Он посерьезнел:

– Ты больна?

– Нет.

– Тогда в чем дело? Ты под следствием? Тебя преследуют? Ты скрытая марсианка? Это все решаемо, ты же понимаешь…

Я быстро набрала телефонный номер:

– Пипл, сколько мне осталось?

– Три с половиной минуты, – сказал Пипл в трубке. Голос его вибрировал от напряжения, будто он держал на плечах груженый угольный вагон. – Мы работаем…

– Спасибо.

Я установила таймер на телефоне. Замелькали цифры.

– Через три с половиной минуты… чуть раньше… ты меня разлюбишь.

– Не смешно, – сказал Сэм после паузы.

Я кивнула:

– А уж мне как не смешно, если бы ты знал… Слушай. Меня нельзя будет любить. Через три минуты ты посмотришь на меня совсем другими глазами. Ты не сможешь понять, как вообще… почему разглядел меня в толпе. Все эти мурашки по коже, приподнятое настроение, смех без причины – все исчезнет.

– Почему? – спросил он, не сводя с меня глаз. – Почему ты так решила?

– Меня… Я… давай для простоты назовем это порчей. Меня… заколдовали. На мне порча. У меня отбирают… способность быть любимой.

– Знаешь, Даша, я думал, это я сумасшедший, а оказывается, бывают случаи покруче…

– Я не прошу, чтобы ты верил. Просто это случится через…

На экране моего телефона бежали цифры, навсегда отбирая надежду.

– …Через две с половиной минуты.

Я подошла к зеркальному шкафу. Дотянулась до амулета, сжала в кулаке, поглядела на свое отражение…

Кожа складками подрагивала на моем плешивом черепе. Кровь из глаз и ноздрей неровно запеклась, под окровавленной кожей проступали бугры, на виске темнел знак Тени – он был черный, с липким блеском, он был как печать на приговоре. Я зажмурилась…

А когда открыла глаза – Сэм уже смотрел на меня по-другому. Напряженно… и с удивлением. Будто не узнавал. Его любовь исчезала, удалялась, пропадала так быстро, что он и сам мог это воочию наблюдать. Только что здесь была я – и вот уже кто-то другой… чужой. Внешне все на месте – а внутри пустота.

– Что это? – прошептал он.

– Об этом я говорила. Теперь ты понял?

– Но… этого не может быть… я же тебя…

Он тряхнул головой, будто отбрасывая наваждение:

– Даша, давай выпьем шампанского? Попробуем этот сыр? Ты такого не ела… А вот смотри, что здесь есть…

В его суетливых движениях скользила вина. Это меня взбесило.

– Ты ни в чем не виноват, слышишь?! Не вздумай! Ты не можешь меня любить по принуждению!

У меня сдавило горло.

– Я… всегда буду тебя помнить, Сэм. А сейчас отпускаю. Ты свободен!

Я почти увидела улыбку облегчения, зародившуюся в уголках его губ. Я сняла с него вину и ответственность. Сейчас он скажет: «Останемся друзьями, если ты хочешь». И мы пожмем друг другу руки, как приятели, съедим его чудесный сыр и разбежимся навсегда…

Улыбка на лице Сэма перешла в гримасу.

– Нет, – сказал он отрывисто.

– Что?

– Нет! Мне плевать на колдовство, порчу, на все эти дела… Я все равно буду тебя любить!

– Но меня нельзя…

– А я буду!

Мой таймер закончил обратный отсчет. Дошел до отметки «Ноль-ноль» и запищал.

Ныряю в теплое море. Вижу огни на дне.

Погружаюсь в звезды лицом. Хватаю губами. Пью звезды.

Отталкиваюсь от черного дна и поднимаюсь вверх. Вижу свет на поверхности, выныриваю и дальше взлетаю. Небесные коралловые рыбы касаются моей кожи. Поднимаюсь выше – я стая птиц, захваченных вихрем. Разлетаюсь на части и собираюсь снова, оседаю по тугому канату смерча, выворачиваюсь наизнанку, вырываюсь из жерла вулкана – я лава, я цунами, я дикий белый прибой…

И снова ныряю в теплое море.

– Даша! Даша!

Приоткрылась матовая дверца душевой кабинки. Внутри стоял Гриша с баллоном краски в руках. Я зашипела, как пробитое колесо:

– Ты что? С ума сошел?!

Из комнаты слышалась нежная, сомнамбулическая мелодия, пригодная для транса и медитации, Сэм спал со счастливой улыбкой на лице и не знал, что у него в ванной в душевой кабине обнаружился сотрудник Доставки. Я плотнее запахнула мужской халат:

– Гриша, ты рехнулся?!

– Извини, извини… мне надо тебе сказать… Тут у нас такое случилось… Ты Тень вырубила.

– Как?!

– Зайди к нам на кухню на минутку…

– В чем, в халате?

– Мы тоже не во фраках… Давай, мы должны это обсудить!

– Может, позже?

– Даша, ну что тебе стоит? Пара минут… И вернешься к своему Сэму.

– Ты циничный.

– Пожалуйста.

– Блин…

Я проверила, надежно ли заперта дверь ванной. Хоть бы Сэм не проснулся и не стал меня звать.

– Я засекаю время. Пара минут.

Гриша торопливо нарисовал граффити на кафельной стене. Плитка исчезла, задрожали оплавленные края, заплясало марево внутри рамки, я зажмурилась, шагнула вперед и почувствовала, как под моими ногами вместо гладкого пола ванной возникает тряпичный половичок Лизиной кухни.

Но Лиза была не одна. На тесной кухне, невесть как умещаясь, сидели Пипл, Леша и, что самое интересное, Инструктор. Я, в халате Сэма на голое тело, почувствовала себя нагой на средневековой площади.

– Присядь, посвященная, – сказал Инструктор как ни в чем не бывало. – Ты догадываешься, что случилось?

Я сжала зубы. Что случилось-приключилось? Я переспала с мужчиной. А если без наносного цинизма – определилась моя судьба. В горе и радости, здоровье и болезни, буду рожать от него детей и нянчить внуков. Как-то так.

– Ты позвонила мне за три минуты до конца транзакции, – напомнил Пипл.

– Ну да. Короче, я сказала Сэму, что… я ему все сказала.

– Что?!

– Что меня нельзя будет любить, потому что я… меня заколдовали. Так, чтобы было понятнее. Я была в таком состоянии, что…

Я содрогнулась, вспомнив свое отражение в зеркале.

– И он начал… начал терять ко мне… терять нашу с ним связь. Я видела как… А потом я не поняла, что случилось.

– Конкретно – что ты ему сказала? – резко спросил Инструктор. – Дословно!

– Я сказала, что его отпускаю. Что он ни в чем не виноват.

Инструктор усмехнулся, будто только что узнал о выигрыше в лотерею, и победно глянул на Лизу:

– А я что говорил? Она реверснула канал! Слова равны действию. Она отпустила! От нее ждали, что она станет выпрашивать любовь, привязывать его к себе, провоцировать у парня вину… А она реверснула! Весь яд впрыснула обратно, то-то получилось с ноги по морде!

Я не поняла ни слова:

– Что получилось? Кто от меня чего-то ждал?

– Тень, – сказала Лиза. – Инструктор считает, что ты закоротила канал исключительно своей интенцией. А мы с Гришей… И Пипл, кстати, тоже… считаем, что там был и другой фактор.

– Не понимаю, – сказала я жалобно и представила, что если Сэм сейчас проснется – молчание в запертой ванной станет для него плохим подарком.

– Ты не заметила, что транзакция Тени не удалась? – с ухмылкой спросил Инструктор.

– Заметила…

– Во-от! Ты была обречена – но справилась! Редчайший случай в нашей практике, можно сказать – первый случай! Я тобой горжусь, Лебедева, хоть ты и дурочка бываешь иногда… А ты-то помнишь, как все случилось?

По моей спине прошла волна горячих мурашек. Я помнила.

– Инструктор… вы не очень-то правы. Я, конечно, его отпустила… Но он не ушел. Хотя мог. Я сказала: не вини себя, я отпускаю, ты свободен. Он сказал – я все равно буду тебя любить… мне плевать на любое колдовство. И в этот момент, когда он меня поцеловал, – в этот момент все и случилось…

Я вспомнила, как таяла в зеркале жуткая печать у меня на виске. Исчезала кровь и выравнивалась кожа, а мы целовались с Сэмом, как тогда в подземелье, только он об этом не помнил, а для меня два поцелуя слились в один…

Тостер, тихо звякнув, выкинул наверх два кусочка поджаренного хлеба. Я только теперь заметила, что Гриша и Лиза сидят, держась за руки, соприкасаясь локтями и коленями. От этого зрелища на душе у меня наступил июльский полдень.