Рожденный из камня - Семен Израилевич Липкин

бескормицы пахал, согнув свое драконье тело, а на суке исполинского дерева висел кожаный мешок с семенами проса.

«Хорошо обернулось мое дело!» — подумал Сосруко, помчался к дереву, сорвал кожаный мешок и ускакал. Бог недорода и бескормицы выпрямился, посмотрел единственным глазом на быстро удаляющегося всадника. А тот спустился к подножию горы, посадил к себе в седло поджидавшего его Бадына, и оба нарта помчались, опережая ветер. Сын Фука, глядя на них сверху, захохотал:

— Никуда вы, людишки, горная мелюзга, не ускачете от меня!

Злобный сын Фука не торопясь пошел домой, не спеша поел, решил и отдохнуть немного. А в это время Тхожей, на всем скаку, обратился к хозяину с такой речью:

— У бога недорода и бескормицы есть треногий конь. Видишь, как получилось: седок одноглазый, а конь треногий. Я и треногий конь родились от одной матери, от морской кобылицы Тхож. Я — второе дитя, а первенца увел сын Фука. Ни резвостью, ни быстротой, ни силой не уступлю я старшему брату, ибо и он и я отведали по три раза материнского молока, — сколько он, столько и я. Если же ты хочешь, чтобы я был сильнее старшего брата, отпусти меня к матери, на дно седьмого великого моря. Я отведаю в четвертый раз ее молока, стану непобедимым, недосягаемым для треногого и вернусь к тебе.

— В своем ли ты уме, милый Тхожей, — встревожился Сосруко. — Не близок путь до самого великого моря! Не то что назад вернуться — и туда не успеешь доскакать, как примчится на треногом сын Фука, и тогда мне и нарту Бадыну — конец.

— Ах, Сосруко, — обиделся Тхожей, — помни, что коню-сподвижнику надо верить.

— Хорошо, — согласился Сосруко. — Возвращайся поскорей. А мы, Бадын и я, будем тебя ждать под широким тополем.

Всадники спешились, а Тхожей ускакал к матери, к морской кобылице. Бадын и Сосруко направились к тополю, чтобы сделать привал в его тени, но и до края тени дойти не успели, как Тхожей прибежал назад. Сосруко сильно удивился, спросил:

— Почему ты вернулся? Ты раздумал скакать к матери?

— Я уже был у матери, на дне седьмого великого моря, я уже отведал в четвертый раз материнского молока, — проржал в ответ огнецветный Тхожей.

— Какой же ты быстрый! — восхитился Сосруко.

— Нет, я еще не показал своей быстроты: туда я шел шагом, а назад возвращался мелкой рысью. Только теперь вы оба, ты и Бадын, увидите мою быстроту. Садитесь на меня.

Сели на коня взрослый нарт и юный всадник, а Тхожей не торопится, идет шагом. Оглянулись воины — за ними несется во весь опор бог недорода и бескормицы верхом на вороном треногом коне. Треногий скачет во весь опор, Тхожей идет шагом, а не может старший сын морской кобылицы догнать младшего брата. Злоедушный бог рассердился, ударил треногого коня тяжелой свинцовой плетью. Пожалел сын Фука, что не было у него волшебной ременной плети: пригодилась бы она ему сейчас, превратила бы треногого коня в крылатого! Но, обладая одним оком, сын Фука был расположен к одноглазым чудовищам, вот и подарил он когда-то свою волшебную плеть тому самому одноглазому, который был властелином белой княгини, подарил, а сам остался с простой плетью, со свинцовой. Он крепко бил треногого коня, и дорогу огласил вопль старшего сына морской кобылицы:

— Эй, огнецветный, мы с тобой родились от одной матери, от кобылицы Тхож, узнаю тебя по твоей огненной масти, по твоей резвости! Видишь ли, слышишь ли, как меня избивает всадник? Пожалей меня, милый брат, остановись!

Но Тхожей продолжал идти шагом, а сын Фука все сильнее и сильнее хлестал свинцовой плетью несчастного вороного. «Эх, надо было мне отнять назад волшебную плеть у одноглазого великана, хозяина белой княгини, пригодилась бы сейчас!» — думал сын Фука, не зная, что одноглазое чудовище давно уже превратилось в ослицу, — не помогла ему волшебная плеть! А треногий конь завопил опять:

— Милый брат, пожалей меня, дай нагнать тебя!

Тхожей, вполоборота повернув голову, ответил старшему брату:

— Мне ли, младшему, учить тебя? Вспомни наставление матери: если глупый и злой седок бьет тебя, сбрось его и прибей к земле ударом своих копыт!

Вороной послушался младшего брата, рванулся под самые облака и сбросил сына Фука. Одноглазый бог недорода и бескормицы полетел вниз головой и разбился о камни пропасти, а из пропасти поднялось на поверхность земли пламя: это драконий хвост злоедушного бога ударился в пропасти о скалу и вспыхнула молния.

Не будет теперь на земле недорода и бескормицы, один урожайный год последует за другим, плодоносным, победил воин Добра злого бога! А вороной конь, почуяв волю, поскакал к седьмому великому морю, к своей матери, морской кобылице.

Долго ехал Сосруко, держа перед собой кожаный мешок с семенами благодатного проса. Вместе с ним был в одном седле нарт Бадын. Когда прибыли всадники в Страну Нартов, Бадын сказал:

— Многое понял я, глядя на тебя, Сосруко. Раньше я думал, что тот истинный человек, кто истинный нарт. А теперь я узнал, что тот истинный нарт, кто истинный человек, а тот человек истинный, чей подвиг не для почета и знатности, а для блага людей. Ступай домой, отдохни с дороги, а я пойду к богатырям-сподвижникам, я приду с заветным кожаным мешком, я расскажу о твоем подвиге — пусть позовут тебя на Хасу нартов, тебя, победившего бога недорода и бескормицы, тебя, вернувшего нартам благодатные семена проса! И пусть удостоят тебя самой великой чести, пусть первому тебе дадут отведать крутую кашу, приготовленную из нового урожая.

С ликованием, с почестями встретила земля нартов Бадына, пропавшего без вести и теперь вернувшегося из далекого далека. Бадын заслужил любовь нартов своею отвагой, к тому же принадлежал он к почтенному, всеми уважаемому роду, но вы зададите нам вопрос, вы, слушающие нашу повесть: разве Бадын победил бога недорода и бескормицы? Разве Бадын вернул земле нартов благодатные семена проса? «Это сделал Сосруко, — честно говорил Бадын своим друзьям, восседая на самом почетном месте на сходе богатырей. — Мы, нарты, — говорил Бадын, — должны гордиться таким воином Добра, как Сосруко, земля нартов должна быть ему благодарна. Он вызволил меня из позорного плена, и я не успокоюсь, пока мы не пригласим Сосруко на Хасу нартов, как равные — равного!»

Речь Бадына одобрил глава нартских пиров и бесед Назрей Длиннобородый. Но тут встал с