Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева

все в Комитете, отлично понимала, что, разумеется, никакой он не внук Савелию Савельцеву, как и трое остальных, и имена у всех, включая самого старика, выдуманные, да сколько они таких историй знают, в «Беженском Корабле» приёмышей больше, чем родных и кровных, все ж всё понимают…

– Ну, пошли, – повторила она.

Артём послушно пошёл за ней, стараясь не запачкать ботинки.

Чай накрыли в их горнице. Ларька уже показал свои игрушки, Лилька и Санька – тетради и альбомы с отметками.

– А ты как учишься? – встретили Артёма.

Ну, здесь ему стыдиться нечего. Артём уверенно взял с комода свои тетради. По русскому у него всё хорошо, а по арифметике только пятёрки, вот по английскому он в последний раз напутал, написал русскими буквами, а по истории и природе тетрадок нет, но и там всё хорошо.

Дед облегчённо перевёл дыхание и незаметно перекрестился под бородой. Кажись, пронесёт, они ж тоже не слепые, видят, как Тёмка по-хозяйски держится. А что табуреток на гостей не наготовлено, и чашки на столе разной масти… так не обессудьте, не ждали мы гостей сегодня. И так стол к лежанке подвинули, чтоб усадить всех.

– А почему ты в церковь со всеми не пошёл?

– Был я в церкви, – Артём совсем успокоился и говорил смело, всё же искоса следя за дедовыми кивками. – Хоть кого спросите. Всю службу отстоял. А… а если огород зальёт да закиснет, то и не взойдёт ничего, жрать же нечего будет.

Они смотрели на него, а он, чувствуя, что заводится и уже не может остановиться, сыпал и сыпал, где и что посажено, чему нужно солнце, а чему тень, что частая прополка не в тягость, если не запущено, и воды в меру должно быть.

– Это во «Флоре» тебя научили?

– И во «Флоре», и деда.

Артём перевёл дыхание, быстро оглядел улыбающихся гостей. Неужели пронесло? Пронесёт! И уже спокойно взялся за свою чашку. На столе мёд и конфеты, и варенье бабкино… так что… так что пронесёт – уже уверенно подумал Артём, разворачивая конфету. Ларьке явно хотелось наложить себе сразу всего, но Лилька следила за ним. Разговор пошёл о погоде, о видах на урожай. Говорил теперь, в основном, дед. Артём только поддакивал, когда на него смотрели. Бабка потчевала гостей.

– Ну, что ж, Савелий Иванович, завтра с Артёмом зайдите в Комитет.

Дед качнул бородой.

– Зайдём, как же, как же.

Ларька быстро исподлобья недружелюбно следил за гостями, ревниво провожая взглядом каждую взятую ими конфету или ложку варенья. У Артёма еле заметно напряглись глаза. А Капитолина Сергеевна спокойно, словно не замечая этого, продолжала:

– Так-то всё в порядке, ответы на запросы получены. Надо оформить документы. И ссуду вы получите, – она улыбнулась. – Безвозвратную.

У бабки дрогнула рука, и капля мёда – она как раз Тёме в чай хотела подлить – упала на стол. Ларька мгновенно стёр её пальцем, а палец облизал. Этого никто не заметил. Об этих комитетских ссудах – громадные деньжищи дают, но и отчёт могут спросить, а то и с проверкой нагрянут – говорили много. Если хоть вполовину слышанного отломится, это же… Артём опустил ресницы, скрывая заблестевшие глаза, и тут же подумал, что слишком уж обещают, вдруг подвох, замануха, а там…

Когда гости наконец ушли, бабка с Лилькой стали убирать со стола, а дед с Артёмом вышли покурить на крыльцо, он сразу сказал деду о своих опасениях.

– Всё может быть, – вздохнул дед. – Всё. А не идти нельзя. Деньги ещё не самое, а вот документы мимо Комитета не получишь.

Артём угрюмо кивнул.

Россия

Иваньково – Ижорск

Поезд на Ижорск был набит битком. Андрею и на этот раз досталось нижнее место. Верхний сосед сразу лёг спать и храпел, заглушая стук колёс. И двое напротив тоже сразу легли, не став ужинать. И Андрей, как только поезд тронулся, а проводница собрала билеты, взял себе постель, постелил и лёг. Какой большой был день. Баня, кино, потом он ещё гулял, обедал на вокзале, снова гулял. Перед глазами то мрамор – да, этот белый камень с розоватыми прожилками, как у дорогой рыбы, называется мрамором, – и кафель банных залов, то страшные чёрно-белые картины, странно, он же знает, что такое война, и под бомбёжкой не один раз побывал, а уж, как мина человека в клочья рвёт, тоже не раз видел, и убитых насмотрелся… выше маковки, и Горелое Поле ему известно, ещё когда слышал о нём, и… и такое видел, какого ни в одном кино не покажут, а вот в зале перед экраном страшно стало, тогда не боялся, а сейчас… Что же это за штука такая – кино? Странно. А в бане было здоровско! По-настоящему хорошо. Какой же он молодец, что сам себя отучил, заставил не бояться этого слова. Лагерь другой, и баня в нём другая. В первый же день опять же пересилил, заставил себя пойти и раздеться при всех. И пронесло, никто на него особо не пялился, а на номер и вовсе глаза не положили. Тогда-то и понял окончательно: что прячешь, то и стараются подсмотреть, а если не на виду, но специально не спрятано, то и проходит, будто так и надо. Хорошая вещь – баня. Когда на место осядет, каждую неделю будет ходить и париться. Конечно, не на такие деньги, а, скажем, на рубль, хотя… это какой заработок будет. Ладно, спать надо, больше всё равно нечем заняться.

На другом конце вагона надрывно плакал ребёнок и женский голос баюкал его неразборчивой монотонной песней, ещё где-то гудели мужские голоса, но слов тоже было не разобрать. Да Андрей особо и не вслушивался. Спать под шум он давным-давно научился. Что не доем, то досплю. А сытому спать хорошо. Обед в столовой был сытным: четыре блюда, да ещё ему, видно, из симпатии большие порции навалили. От пуза наелся. Даже ничего прикупать в дорогу не стал. А паёк стандартный. На сутки маловато будет, но там по маршруту станция большая, Ставрово, вроде, вот там в столовой и поест, если стоянка долгая, или на перроне прикупит, как в Новозыбкове, деньги ещё есть. Ох, хоть бы сотню до места довезти, кто ж знает, где и как придётся крутиться до ссуды, и как там Эркин устроился, и где самому приткнуться.

Андрей во сне нахмурился. Чем ближе к Загорью, тем мучительней было думать об Эркине, о… нет, не надо об этом, не рви душу. Всё будет хорошо, и думай о хорошем.