Сын Архидемона. (Тетралогия) - Александр Рудазов

– Лентяй по жизни. Сам себе противен иногда.

– Употребляешь ли в праздники время на чтение слова Божия и духовных книг, на молитву, духовные размышления и добрые дела?

– Добрые дела всегда стараюсь делать… если не сильно в лом. А вот остальное редко случается. Склад характера у меня неподходящий для духовных размышлений.

– Не согрешил ли когда–либо непочтительностью к родителям?

– Пока были живы – любил, чтил, уважал. Правда, тут есть один нюанс… У меня отец не совсем родной… ну так уж вышло, что мой биологический отец – демон. Запутанная история. Он меня зачал и свалил куда подальше, а спустя годы вернулся и прирезал всех. Мать, отца–человека, брата, сестренок… Потом много всякого еще случилось, но в конце концов я оказался вот в этом теле и встретился с моим биологическим батей. И убил его. Такая вот петрушка.

Торквемада на несколько секунд замолчал, обдумывая услышанное. Потом тяжело вздохнул, покачал головой и продолжил:

– Всегда ли сохранял в душе своей беспредельную сыновнюю любовь к своему отечеству?

– Всегда. Я патриот до мозга костей. Слава России.

– Не согрешил ли непочитанием начальников гражданских: ропотом, порицанием, пересуждением их действий?

– Да много раз. Я начальства всякого вообще не люблю. Хотя вот Путина поддерживаю всеми шестью руками. Обязательно бы за него голосовал, только у меня гражданства нету. На родине давно мертвым числюсь.

– Не согрешил ли непочтительностью к пастырям церкви?

– Тоже много раз. Епископа Каролюса в голос материл. Или вот Носящий Желтую Маску – в принципе, тоже жрец. Только не Бога, а Древних. Его я вообще терпеть не могу.

– Не допустил ли когда неуважения к старшим по возрасту?

– И в этом виноват. На возраст вообще не смотрю – только на характер.

– Не обращался ли когда несправедливо, грубо и сурово с подчиненными? Не притеснял ли их платой за труд?

– Да нету у меня никаких подчиненных, сказал же. Вот разве что слуги были в замке Лаларту… Их я и вправду платой за труд притеснял – вообще ничего не платил. Но там так принято.

– Не допускал ли ропота по отношению к тем, кому служишь? Не позволял ли себе небрежности при исполнении своих обязанностей?

– Тысячу раз, наверное. Даже вспомнить всего не могу.

– Заботишься ли о воспитании своих детей? Приучаешь ли их ко всему доброму и святому – к послушанию, любви к правде, молитве, трудолюбию? Внушаешь ли им любовь к Богу, ближним и Церкви Божией с ее спасительными обрядами и уставами? Обуздываешь ли дурной их характер разумными мерами наказания, соединенными с кротостью и справедливостью? Не подаешь ли им дурной пример своей жизнью?

– Да нету у меня детей, сказал же. Если появятся – тогда и начнем думать. Хотя откуда им появиться…

– Хорошо, тогда следующий вопрос пропускаем, раз детей нет. Отвечай, тварь, не подстрекал ли кого к побоям и вообще к причинению вреда для здоровья ближних?

– Да вроде как нет. Сам обычно справляюсь – нафига еще подстрекать кого–то?

– Не допустил ли кому умереть, хотя и мог бы спасти его от смерти?

– Было. Много раз. В Лэнге море рабов – и все постоянно умирают. И я, в принципе, мог там много народу спасти. А почти никого не спас. Конспирацию блюл. Зря, как выяснилось. Даже лучше было бы, если б я еще быстрее провалился.

– Не согрешил ли против шестой заповеди закона Божия, запрещающей не только лишение жизни ближнего, но и всякое оскорбительное слово или действие и ненависть против него?

– Даже не могу сказать, сколько раз согрешил. Руки буквально по локоть в крови. Конечно, в основном самозащита или чтоб спасти кого–нибудь… Но было неоднократно, что мог не убивать, а все равно убивал. А уж про оскорбительные слова и действия вообще молчу – я без этого и дня–то не прожил.

– Не раздражителен ли ты в семье и коллективе, с которым работаешь?

– Семьи нету. А в коллективе стараюсь быть спокойным, как танк. Иногда, бывает, срываюсь – ну так это ж со всеми бывает. Тем более, что здесь ко мне все относятся, как к дерьму последнему. Да и в других местах тоже. Неприятно, знаете ли.

– Оказываешь ли милосердие твоим ближним? Помогаешь ли им в нужде? Утешаешь ли их в горе и несчастии? Любишь ли их как самого себя?

– Самого себя я терпеть не могу. Так что да – ближних люблю так же, как себя, и даже сильнее. Помогать в беде стараюсь всегда – чтоб карма хорошая была и все такое. Я вообще добрый и хороший. В целом. Только настроение иногда плохое бывает.

– Старался ли примиряться с враждующими и содействовал ли к примирению находящихся во вражде? Не позволял ли себе когда–либо жестоко обращаться с твоими домашними животными? Не морил ли их когда голодом и не бил ли их когда без милосердия? Не мучил ли животных или птиц и не наслаждался ли их мучениями?

– Эх сколько вопросов–то разом… С враждующими примиряться стараюсь изо всех сил. Вот недавно с одним огром мы подрались, но потом все миром порешили – даже скорефанились немножко. Домашних животных у меня нет. Голодом никого не морил. Зверюшек и птиц никогда не мучаю – убиваю быстро и безболезненно. А потом съедаю.

– Не покушался ли когда–либо на самоубийство? Не сокращаешь ли жизнь свою невоздержанием, пьянством, излишними трудами и заботами?

– На самоубийство – неоднократно. Буквально каждые десять минут – предсуицидальное состояние. А жизнь… да хрен его знает, сокращаю я ее или нет. Я вообще не уверен, сколько буду жить. Может быть, вечно. А может быть, уже через пару лет состарюсь и помру. Сколько вообще живут яцхены, знаете? Я вот не знаю.

– Деятелен ли ты в деле своего спасения?

– Так сам себя не спасешь – никто не спасет. Конечно, деятелен. Всеми когтями цепляюсь. Когда хандра не накатывает, конечно. В такие минуты буквально сдохнуть хочется.

– Не считаешь ли грехом лечиться?

– Чего это вдруг? Не считаю, конечно. «Айболит» вообще в детстве любимой книжкой был. Лечиться, лечиться и лечиться, как говаривал классик.

– Не согрешил ли ты против седьмой заповеди закона Божия, запрещающей блуд, прелюбодеяние, всякую плотскую нечистоту?

– Падре, у меня нет половых органов. Вообще нету. До сих пор не выросли. Ну каким образом я могу согрешить прелюбодеянием? Вот вырастут, тогда посмотрим… если вообще вырастут когда–нибудь. Я уже разуверился, честно говоря. Фиг знает, что там эти доморощенные франкенштейны с моими генами намудрили.

– Не услаждался ли когда нечистыми плотскими помыслами?

– Да нет, давно уже нет. Чего зря мучаться–то?

– Не страдаешь ли нечистыми плотскими похотями?