Мир в подарок. (Трилогия) - Оксана Демченко

Он задавал.

Сперва ему объясняли, потом били, наказывали, выгоняли. И в конце концов обреченно смирились, спасибо учителю. Впрочем, он тогда уже умел драться и был признан имеющим редкое право на странности – все же гений, заслуживший право именоваться тремя уникальными в своем сочетании слогами А–эр–то: «универсальный – гений теории – воплощающий идеи в практику».

Позже дозволили и брать учеников, такое не часто допускают для айри, не входящих в число старейших. Но он – основоположник всех трех различных принципов полета, известных айри. Простейшего, для малых высот до восьми–десяти верст. Тьфу ты, привык – километров, само собой! Того самого, что поднимает в небо летающие лодки, подобные каплям. Низкоорбитального, сугубо вспомогательного, без сожаления сданного в доработку и практическое воплощение иным мастерам.

Ему и без прочих забот едва хватало сил и времени на продвижение и развитие третьего и любимого, – рассчитанного на дальний космос.

Пять сотен лет работы! Это было замечательно, пока жил в горах учитель. Но со временем все хорошее иссякло. Он думал тогда, наивный, что железными крыльями вернет себе полет. Напрасно. Звонкая радость дракона умерла, застыла камнем, как и его прежнее тело. Настоящий полет – в душе! Деяна увидела это с первого взгляда, а он, «гений», истратил на понимание простой истины семь сотен лет без малого. Триста лет назад стало совсем плохо. Его старый добрый учитель, главный свет для Аэрто в мире айри, ушел неизвестно куда. Друзья – да полно, бывают ли у айри друзья? – они оказались лишь шпионами старейших. Кроме двоих– Хиннра и Юнтара. Но Хиннр в последние годы жизни в горах слишком редко спускался с орбиты, он безмерно обожал свой корабль. А второй друг – тот и вовсе предатель! Ушел, можно сказать, вспоминая бриг Риэла, в боцманы к единственному звездному капитану народа айри. Уже полторы сотни лет Тоэлю остается лишь смотреть в небо звездными ночами, надеясь приметить огни их корабля. Характерные и яркие – два золотистых и мигающий пульсом лунно–белый. Сегодня смотреть некогда, да и небо с его звездами и золотой луной далеко, за многими ярусами холодных туч.

Внизу, в лагере – лишь бездушный синий свет прошлого перед ангаром.

Дверь скользнула вбок, выпуская знакомого уже недоросля–айри. Снова он задержался, с ухмылкой явного удовольствия принимая поклонение. Наверняка, ученик, сам перед старейшим спину гнет. А здесь – вот радость для ничтожества – ему целуют ноги. И снова к котлам? Нет. Замер на кромке светлого поля. Ждет.

Минуту спустя подъехали конники. Отчитались перед божком на незнакомом языке, привычно падая в ноги и бессчетно кланяясь, снова и снова твердя хором «уго–йхо». Отползли прочь, в тень. Айри развернулся и величаво двинулся к матово–белой стене. Когда опытный мастер касается контактного поля, уловить его мысль невозможно. Но этот – не мастер, а по чуткости сознания – тем более ничтожество.

Тоэль превратился во внутренний слух, мягко прикрыв глаза и повторяя ощутимый чутьем, как свой собственный, жест сородича, вплоть до порядка касания пальцами поверхности. Большой – основание ладони – мизинец – легкий удар тремя остальными… и образ–ключ. «Тайная для старейших», если он разобрал верно. Или «от старейших»? Осталось пойти и проверить. Ключ сознания, если прост, терпит многие неточности и небрежности. Еще когда он был Аэрто, порой забавлялся, обманывая коды и наблюдая белеющих от бешенства старейших. «Ах, здесь было заперто? Я так задумался, что и не заметил, простите, право, неловко вышло…»

Круг света опустел, люди разбрелись по своим холодным лежакам. Значит, прочие божества обычно не появляются в это время.

Тоэль уверенно миновал пространство, отделяющее его от стены, и быстро мазнул пальцами по контактной плитке, повторяя старую шутку. Отданные наспех, в задумчивости о большом и важном, приказы–образы старших обычно воспринимаются охотно и при наличии большой погрешности, система очень старая, многократно отлаженная, гибкая, ей невесть сколько веков. Вот и подстроилась к наиболее умным и распоряжающимся ею привычно, с полнотой права.

Он думал о полете, вроде бы мельком вспомнив необходимость указать ключ. Он не сомневался в своем праве на вход, у него слишком большой счет ко всем, кто вырастил здесь этот гнойник. И его впустили.

Ангар внутри был теплым, ярко освещенным и чистым. Аккуратным рядком выстроены три «капли» готовых ко взлету лодок. А за ними вторая стена, вертикальная, и дверь в основной блок. Тоэль миновал двор, на миг остановился, проверяя, есть ли иные айри поблизости. Ками прав, их тут немного, всего четверо. Незнакомые, молодые и довольно примитивные в своем сознании. Ученики кого–то из старейших. Обычное дело: кто встретил на земле только что утратившего крылья, тот его и считает своим подмастерьем до срока. Впрочем, иногда срок не наступает вовсе, если нет таланта, характера, способности и желания отстоять свое право жить независимо. Тоэль уверенно толкнул дверь и мягко ступил в коридор, стараясь не разбудить уснувшие на ночь звуки. Двое отдыхают, они дальше и левее. Там, похоже, жилой отсек. Один копается на складе, его тупое монотонное шевеление без единого блика творческой мысли заметно издали. Другой сидит и составляет некий отчет. Уже хорошо… Хоть в общих чертах понять бы, что здесь творится.

Тоэль скользнул вперед. Снова замер у двери, прислушался. Ученик так занят, что даже сопит от усердия. Вошел, в несколько беззвучных длинных мягких шагов достиг кресла и погасил сознание младшего. С кем не бывает? Устал, забылся сном. Даже сам потом не подумает иного. Одно легкое касание в нужной точке, любимая хитрость старого мастера Бир’ги.

Шар, на который ученик писал отчет, лежал в контактном гнезде – это старый способ передачи знаний айри, хранение образов и данных во внешней памяти, делающее их доступными каждому, умеющему такую запись читать. В гнезде шар пока молочно–желтый и матовый, то есть фактически пустой. На полке выстроились в рядок две дюжины ярких, прозрачно–искристых, заполненных. Разница внешнего вида – не более чем зрительный эффект, упрощающий возможность отличить использованный от незанятого.

Итак, посмотрим.

Тоэль устроился в соседнем кресле, бережно извлек первый по порядку шар из ряда и согрел в ладонях. Под прикрытыми веками знакомо замерцали блики, разбегаясь кругами волн и достигая берега его сознания. Некоторые, и набравшись опыта в восприятии подобного знания, не могут прочесть в день более двух–трех шаров. Их подводит не желающая напрягаться и впитывать новое ленивая память, вялый и разучившийся мыслить мозг устает, чуткость падает ниже порога приема, сознание двоится, цепляясь за бессмысленное и отыскивая в записи отпечаток личности ее создавшего. Тысячи отговорок, маскирующих недостаток усердия в работе над собой. Он сразу заставил себя читать много и сортировать информацию грамотно и быстро. А память – штука вполне тренируемая. С тех пор всегда глотал информацию жадно и не морщился, ожидая последствий. Две дюжины шаров – вполне приятно, мозг устал без нагрузки. Что тут? Дневник работ… данные, убогие выводы с кучей детских ошибок в логике и фактуре, выкладки первичного анализа, описание экспериментов во всей их мерзости… Ага, вот и зов, его вариации и схема сборки. Можно улучшить, если не быть убогим, разучившимся думать и искать. И, слава Богам, здесь собрались исключительно неумехи. Страшноватое знание, опасное и вредное умение, что тут еще скажешь!