Мир в подарок. (Трилогия) - Оксана Демченко

Второй замеченный Тоэлем дозор был неотличим от первого – пьян, шумен, и тоже пять воинов – двое приглядывают за местностью, трое отдыхают.

Третий оказался еще беспечнее: он ведь внутренний, откуда здесь могут появиться враги?

Следующий дозор оказался иного типа: группа из семи всадников на низкорослых горских лошадках с непривычно мощными задними ногами и приподнятым выше холки крупом. Тоэль мельком подумал, как меняют представление о правильном сложении лошади условия жизни. Высокий круп – это вечно перегруженные передние ноги, слабая выносливость и далеко не лучшая резвость. Но именно благодаря ему лошади обладают хорошей прыгучестью и способностью к работе в горах, на неровных тропах, особенно при подъеме с грузом на холмы. Еще айри подумал, как приятно, что пока нет собак с их нюхом и зрением. И запоздало вздрогнул: а вдруг у них не собаки, которых он высматривает по привычке, а, положим, свиньи или хорьки? Вроде бы таких не видно… Но расслабляться не стоит. Пьяное сознание караульных и его самого, как выяснилось, настроило на избыточную самоуверенность.

Помощники караульных оказались похожи на хорьков или даже – крупных белок.

Он рассмотрел их чуть позже, в пятом или шестом дозоре. Гибкие, пушистые, относительно некрупные и длиннотелые, на коротких лапках, пышнохвостые. С отменным нюхом и зоркими глазками на крысиной мордочке. Его присутствие «хорьки» заподозрили довольно быстро, но – без пользы для дела. Верещания, треска, щелчков и писка своих друзей, прирученных еще до прихода сюда, в сознательной жизни, люди слушать не желали. Пьяная бодрость требовала глядеть поверх голов и реагировать лишь на очень, ну о–о–чень явную и серьезную угрозу. А где, скажите на милость, сотня страшных великанов и морское чудище в придачу? Нет их! Вот и не нойте, паникеры!

Хорьков жестоко драли за хвосты, били по мордочкам и трясли за лапы, принуждая к молчанию. Самого крупного и бдительного зверька владелец ткнул в спину ножом, не сумев заставив молчать иными способами. Брезгливо сбросил с седла скулящего малыша, скрученного болью в петлю. И ускакал прочь, не обернувшись на отчаянные визги верного до конца любимца, так и не укусившего руку, кормившую его прежде. В лагере горцы забыли о прежней дружбе. Новая полнила их радостью и сознанием силы.

Когда дозор скрылся, Тоэль подобрал пушистого караульщика, дрожащего, перепачканного кровью, жалобно и обиженно всхлипывающего. Уже обреченного – ведь широкий нож разорвал верткое тело почти надвое, перебив позвоночник.

– Ничего, Крыс, – утешил его Тоэль почти беззвучно. – Ками тебя соберет, вот увидишь. Он умеет. А пока я тебя устрою здесь, лежи тихо. Ты умница, ты уж дыши, постарайся. Дождись меня, я быстро.

Крыс покорно затих и слушал, повернув ухо и стараясь приподнять мордочку, чтобы рассмотреть и обнюхать нового знакомого. Тоэль устроился в овражке, перевязал малыша, как смог. Уложил тельце в подобие лубка, наскоро собранного из куска коры, стянул края раны. Еще раз успокоил себя: Ками кроху наверняка вылечит. Пока можно лишь надеяться на его живучесть, опустить на траву и погладить, снова успокаивая и обещая не бросать в беде. Коричневый бисер глаз закрыли золотистые бархатные веки. Малыш любил ласку и привык к ней, ведь прежде хозяин никогда не обижал своего друга. И теперь умирать стало вдвойне обидно: чужой человек, наверняка враг, перевязал нанесенную хозяином рану и пожалел. Двигаться не было сил, и зверек остался лежать там, куда устроили добрые руки.

Тоэль приметил место. На обратном пути надо забрать раненного.

За непродолжительное время, пока он обходил дозоры и возился с Крысом, лагерь изменился до неузнаваемости. По крайней мере, три четверти людей свернули свои пологи и теперь строились в небольшие походные отряды по два–три десятка. Такими группами они уходили на восток. Тоэль разобрал: до трети каждого отряда составляли носильщики без оружия, более мелкие по сложению и с относительно светлой кожей. Их пинали и грубо подгоняли. Слуги? Пленные? Так или иначе, пьяны не менее, чем остальные, и попыток бежать не предпринимают. А еще странно и достойно внимания то, что в лагере почти нет женщин и совсем нет детей и стариков. Мужчины в большинстве молоды, крепко и ладно сложены, привычны к оружию. Примечательны их плотные шерстяные плащи, окрашенные в разные цвета и отделанные в разных стилях. Признак племени? Вывод напрашивается сам: здесь собрались воины нескольких вождей. Что же, пришли они сознательно и по доброй воле? Ох, слишком трудно все понять за несколько часов.

Вдоль русла реки поле оголилось, на месте пологов и шатров темнели проплешины вытоптанной земли. Тоэль поморщился. Как живут? Осень, сырость, горы – того и гляди, снег сорвется. А они спят на голой земле в холоде. Привычные? Скорее, пришли давно, еще по теплу. Вон и одеты кое–как. Перемрут они здесь через несколько недель, а божки и не поморщатся…

Все пологи оказались собраны в объемные вьюки, занявшие место на спинах носильщиков. И те начали свое перемещение к побережью. Число оставшихся в лагере Тоэль оценил в три сотни. Пока он приглядывался и считал, отряды перебрались за реку, окончательно освобождая путь почти до центра лагеря. Он улыбнулся вполне радостно, замечая, наконец, одну из намеченных целей разведки и принимаясь ее изучать. Кухня! Три огромных котла с пищей для оставшихся возле «гриба» – жилища айри. Варево кипит непрерывно. Люди подходят один за одним, им безразлично выдают одинаковые и явно очень небольшие порции. Молча и не глядя плюхают половником в чашки, взятые из горки посуды. Голодные торопливо и жадно жрут, выхватывая куски руками и обжигаясь. Ставят посуду в стопку, и в те же плошки, не мытые неизвестно как давно, жирные и заросшие грязью, снова плещут варево, и руки новых голодных тянутся к кипятку. Люди грязные, тощие, со спутанными неопрятными волосами и синюшно–бледные. Ушедшие на восток выглядели куда лучше. Эти, скорее всего, здесь давно, и близки к тому, чтобы «выгореть», как и предупреждал Ками. По мнению Тоэля, некоторые не дошли бы живыми до берега. Они дышали через силу, не закрывая рта, кашляли надсадно и горбились, обхватывали себя руками, стараясь унять озноб. Их стертые в кровь ноги много раз промокали и покрылись нарывами и язвами, руки непрестанно дрожали. Жалкое и страшное зрелище.

Тоэль вжался в землю. Вот и сородич. Совсем молоденький, лет сто, как без крыльев – отметил опытным глазом разведчик. Бога из себя строит, недоносок. И ему действительно поклоняются! Голодные и сытые вперемежку, побросав плошки, на коленях ползли к чужаку, пытаясь целовать ноги. Выкрикивали невнятное слово, катящееся одним вздохом над толпой: нечто вроде «уго–йхо».