Гайдзин - Джеймс Клавелл

— Знаете, вы все-таки должны поехать, мадам, я бы решил, что вам очень важно быть на похоронах.

— Я хочу поехать, но… — Её голос осекся, и новый приступ рыданий сотряс её тело. — Доктор Хоуг, он… он поедет вместо меня, я действительно не чувствую себя достаточно… будет лучше…

— Но, Джейми, вы-то тоже поедете?

— Нет, сэр. Я получил распоряжения от миссис Тесс Струан; есть вещи, которыми мне предстоит заняться здесь.

— Господи, благослови мою душу. — Без особой настойчивости сэр Уильям постарался разубедить её, потом вздохнул. — Что ж, если таков совет доктора Хоуга, говорить больше не о чем, он семейный врач Струанов. — Он поднялся. Не скрывая облегчения, они поблагодарили его и направились к двери. — Одну минуту, доктор Хоуг, можно вас на два слова. — Он спрятал довольную усмешку, увидев, как побледнели Джейми и Скай, и произнес с нажимом, когда они задержались у дверей: — Всего доброго, Джейми, мистер Скай. Филип, вы можете идти.

Дверь закрылась. Хоуг чувствовал себя как кролик перед коброй.

— А теперь, доктор, спокойно расскажите мне всю правду: как она себя чувствует?

— Она чувствует себя прекрасно, на поверхности, сэр Уильям, — с готовностью заговорил Хоуг. — Это поверхностное исцеление. Что там в глубине, никто не знает. Это может продлиться дни, недели, год или больше — потом кошмар вернется. Что случится тогда… — Он пожал плечами.

— Вы увидитесь с Тесс Струан?

— Да, сразу же по приезде. — Хоуг ждал, дрожа всем телом. Он боялся расспросов, зная, что не выдержит и подведет всех.

С задумчивым видом сэр Уильям встал, налил в бокал виски и протянул ему. Напиток исчез.

— Вы теперь долго не вернетесь сюда, если вообще вернетесь. Мне нужно знать, это останется между нами, каковы, с медицинской точки зрения, шансы на то, что она носит ребенка Малкольма Струана?

Хоуг часто заморгал. Виски и неожиданная мягкость тона успокоили его и сбили с толку — он не ожидал вопросов на такую тему. Он ответил с полной искренностью:

— Разумеется, это в руках Божьих, сэр. Но Малкольм был здоров, и она тоже, оба они прекрасные люди, вот только жаль, оба родились под несчастливой звездой — это так печально. Я бы сказал, что шансы очень хорошие, поскольку это было не случайное влечение, их объятия, должно быть, были очень страстными, настолько близкими к истинной любви, насколько мне когда-либо приходилось видеть.

Сэр Уильям нахмурился.

— Хорошо. Когда вы увидитесь с Тесс Струан… я думаю, нашей миссис Струан не будет лишней никакая помощь. А?

— Вы можете быть уверены, что я вступлюсь за неё.

Сэр Уильям кивнул и опустил руку в ящик стола. Конверт был запечатан и адресован «Конфиденциально и совершенно секретно, лично в руки сэру Стэнсхоупу, губернатору Гонконга, от сэра Уильяма Айлсбери, посланника в Япониях».

— У меня есть к вам официальное поручение, тайное. Я хочу, чтобы вы лично доставили вот это губернатору, сразу же, как только прибудете.

Он надписал внизу «Доставлено лично доктором Хоугом» и решил воспользоваться доктором, едва только узнал, что Джейми не едет пакетботом; на борту «Гарцующего Облака» не было никого, кому он мог доверять.

— Письмо должно быть вручено лично ему, никому другому, никто не должен знать, что вы курьер Её Величества. Это ясно?

— Да, сэр, разумеется, сэр Уильям, — с гордостью ответил Хоуг. Сэр Уильям знал, что Хоуг сейчас податлив, как тесто, и он может вытянуть из него все, что ему только захочется знать. Кто затеял эту безумную выходку, что им понадобилось так далеко в море, почему они вообще сделали то, что сделали, и что же в действительности произошло в Канагаве. Он улыбнулся про себя, наслаждаясь своим превосходством, и по своим собственным причинам не стал задавать ни одного из этих вопросов.

— Желаю вам счастливого плавания, и я с нетерпением буду ждать встречи с вами в Гонконге.

— Благодарю вас, сэр.

Хоуг поспешно вышел, чувствуя себя на седьмом небе от счастья, что сумел выбраться отсюда, не поступившись честью. Джейми и Скай ждали его на Хай-стрит, снедаемые тревогой.

— Ничего, честное слово, — возбужденно заверил их Хоуг, — он просто хотел задать несколько чисто медицинских вопросов, частного характера.

— Вы уверены?

— Готов поклясться чем угодно и умереть на этом самом месте. Скорее, мы как раз успеем пропустить стаканчик перед службой. У меня до сих пор ноги как ватные. — Они с радостными лицами зашагали к клубу, не заметив сэра Уильяма, который наблюдал за ними из окна.

Интересно, насколько счастливыми были бы физиономии этих олухов, прочти они мое письмо к губернатору, сердито подумал он. Пусть не думают, что соскочили с крючка, мы все ещё болтаемся на нем. Словно один гроб имеет какое-то значение, когда весь мир разваливается, Россия опять балансирует на грани войны, Пруссия облизывает бакенбарды над вспоротым брюхом Центральной Европы, потом ещё эти французы с их драчливой, раздутой до небес гордостью, в нашей индийской и азиатских колониях неспокойно из-за этих недоумков в парламенте, а мы тут сидим и ждем, когда японцы вырежут нас под корень.

Внешне письмо было самым обычным. После расшифровки оно гласило:

Срочно прошу выслать все возможные флотские и армейские подкрепления, поскольку ожидаю, что Поселение в любой день может быть атаковано самурайскими легионами бакуфу, и нам, возможно, придется оставить нашу базу в Японии.

Книга пятая

51

ЭДО

Четверг, 1 января 1863

Торанага Ёси вернулся из Киото в замок Эдо восемь дней назад, усталый и злой; от придорожной станции Хамамацу они двигались форсированным маршем.

Морщины на его лице стали глубже. Там, где люди раньше просто боялись его, теперь они трепетали от ужаса. Его гнев обрушивался на них, как удар плети. Во время путешествия он нещадно гнал их и себя, отводя для сна всего по нескольку часов, приходя в бешенство от любой задержки, постоянно недовольный гостиницами, банями, пищей, слугами и будущим. Капитану Абэ доставалось больше всех; и каждый из них понимал, что все это — лишь отчаяние и горе, вызванные смертью Койко, любимой.

Абэ договорился о сожжении её тела и тела Сумомо тоже, а потом они вскочили в седла и помчались галопом, покрывая лигу за лигой, и каждого неотвязно преследовала мысль, что столь доблестный воин заслуживал от победителя вежливого поклона перед погребальным костром, особенно если учесть, что этим воином была сиси и женщина, о которой скоро сложат песни и сказания, как и о том ударе, что рассек её пополам. Как и о Койко Цветке Лилии, той, что бросилась к нему и подставила свою грудь на пути первого сюрикена и тем спасла жизнь их повелителю, который потом подарил ей избавление от боли.