Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера. Книги 1, 2, 3. Самая полная версия - Алексей Львович Шерстобитов

посттравматическому синдрому разовьется в маниакальную навязчивость. Люди, хоть и разумные существа, но поступающие разумно не так часто, как хотелось бы! Другие самцы, опасаясь убийц, падают ниц перед подлым хищником, нанесшим удар из-за спины. Одним движением, да пожалуй, желанием, можно перебить хребет, напугавшему их, но они предпочитают закабалить свою волю, поменяв ее на доход с комфортом, на другие обоснования, лихо выстраиваемые мозгом приспособленца. Стыд поглаживает изворотливый ум, выдумывающий любые оправдания, звучащие помпезно и громко. Но ей-то до этого что?! Она не в состоянии думать сейчас о других, ведь и о своих детях она помнит только благодаря рефлексам, а не чувствам.

* * *

Незадолго до этой встречи с другом молодости, Надя умудрилась достать Генерального прокурора РФ.

Прошло несколько месяцев, но дело почти не двинулось с места, уперевшись в одни голые предположения, стена, наплывая со всех сторон, окружала метущуюся в муках душу. Надежды родственников и друзей на успокоение со временем энергичного противостояния в одиночку, не оправдывались.

Случилось это на помпезно отпразднованном дне рождении Александра Тобака в апреле 1995 года, куда в виде гостя, стараниями одного из друзей, прибыл Ильюшенко…

Вдова не стала ждать, пока ее представят, улучив удобный для себя момент, эффектно подошла к чиновнику, представилась. Зная о постигшем ее несчастье, он поинтересовался «как она», добавив о ее блистательной внешности.

– Вы бы еще сказали, что все произошедшее мне на пользу пошло… Я очень хотела Вас попросить мне помочь!

– Да, конечно, у меня работа такая, людям помогать. Чем помочь?

– Возьмите дело об убийстве моего мужа под контроль Генеральной Прокуратуры, пусть присвоят статус «бессрочно», переведут из Краснопресненской прокуратуры в город, и я требую лучшего, на мой взгляд, следователя – Супруненко Андрея Борисовича.

– Всего-то?.. – Нейтральная интонация подкрасилась пробежавшей по лоснящемуся лицу масляной улыбочкой «мартовского кота», почувствовавшего новую добычу:

– Ну давай не тут – шумно. Можем поужинать как-нибудь, там и «порешаем».

– Я могу Вас на ужин пригласить с Вашей женой, кажется, Ольгой… – Улыбка слетела, как стертая вонючей тряпкой, оставив соответствующую гримасу:

– Ну хорошо. Я постараюсь.

– Да Вам не надо стараться! Это 43 секунды!

– Извини, сегодня праздник большой (это была Пасха). Грех о делах… – Что означало: без постели нет и темы – у меня таких просителей – как грязи.

«Тварь! Будь ты проклят, свиное рыло!» – подумалось Хлебниковой. Проклятье оказалось не только кстати, но и действенным: через пару месяцев Ильюшенко был арестован за взятки. Радости от этого она не испытала, но уверенность в наличии справедливости на земле укрепилась: «Одним меньше! Значит, справедливость есть?».

Если нельзя прямиком, значит можно в обход! Раз прошел один, пройдет и другой. Упертости ей было не занимать, что было подкреплено еще одним качеством: когда человек перебирает в уме возможные варианты, то прежде отбрасывает кажущиеся невозможными, она же могла начать именно с них!..

Супруненко Андрей Борисович. От нервного перенапряжения его всегда спокойный, человечный взгляд показался ей наполненным миллионом осколков льда. Именно ему было «спущено» уголовное дело об убийстве Тимура, но, как и десятки других, лежащих неподъемной тяжестью на плечах следователя, оставалось лишь одним из многих, над которым он работал, не выделяя из числа прочих. Ускорить, упросить уделить особое внимание – остальное было не важным! В здание прокуратуры помог попасть снова Олег – безотказный, наверное, еще переживающий слегка остатки прежнего чувства, как и в те замечательные дни молодости. Проведя ее в здание, он поцеловал ручку и исчез, пожелав удачи, хоть и понимал, что та может сейчас изменить.

Супруненко Андрей Борисович…

У кабинета куча народа, люди входят, выходят, все суета сует, но войти ей невозможно, чтобы поговорить один на один. Выходит сам, но не один, возвращается обратно в глубокой задумчивости с кипой бумаг, не прокуратура – кабинет Ленина! Неожиданно появился снова, уходя, одеваясь на ходу – оказывается в тюрьму, допрашивать очередного подозреваемого, коих было не счесть. Через несколько часов вернулся и снова занят – все та же суета, накурено, никому нет дела ни до чего, хотя все великое всегда под рукой или ногами, нужно лишь заметить и захотеть разглядеть суть.

Уже в самом конце дня, много позже окончания рабочих часов, следователь «важняк» возвращается в кабинет. Устало посмотрев на «наседавшую муху», от которой не отмахнуться – ведь ей еще хуже, чем ему, буркнул:

– Долго Вы будете тут сидеть?

– Это от Вас зависит. Я хотела бы в Ваш кабинет попасть.

– Редкое для меня желание. Я знаю про Вас. Я не могу заниматься только Вашим делом! Поймите, пожалуйста, сегодня, как большинство других – это такой же «висяк»! Сейчас такое либо раскрывается сразу, что редкое исключение, либо… это ужасно, но раскрытие заказных убийств сейчас по статистике нулевое. Я не имею права отказываться от дела и не отказываюсь, но также я не имею права в ущерб другим, которые возможно раскрою по горячим следам, заниматься только вашим. Сейчас не время!.. Если я займусь Вами, то не сделаю чего-то более важного…

– А вы возьмите – раскройте… когда время придет.

– Поймите пожалуйста, заниматься вашим делом, смертью вашего мужа – это моя обязанность, как и по отношению ко многим другим, которые я сейчас веду, нооо… вы думаете, другие не хотят узнать кто убил и как ответит по справедливости?.. – Стоя в проеме, что-то вспомнив, перелистнул стопку бумаг, нашел искомое, поднял брови, иии… вспомнил о ней:

– Почему именно я?!

– Мне сказали, что Вы – лучший по Москве. И мне другого не надо… – В задумчивости пробегая глазами нужную строчку в верхнем листе, он сжал губы, затем словно вспомнив недовы-ясненый вопрос, глядя на нее:

– Я даю Вам… – Сдержанно досадуя на неудобство, созданное занятыми руками и необходимостью одновременно посмотреть на ручные часы, спрятавшиеся под лацканом пиджака, ухмыльнувшись про себя, неожиданно вежливо пригласил:

– Максимум 4 минуты. Я ведь не могу вас лишить возможности меня убедить в рациональности заняться им в ущерб другим.

Из кабинета вдова вышла через три… часа. Потом, уже по окончанию им возможной части розыскных и следственных мероприятиях, он признавался, что ждал слез, конвертов, чего угодно. Время шло, и он ждал, слушая, не перебивая – эмоциональный выплеск, легший в основу этого повествования, внимательно наблюдаемый следователем, стал самым лучшим исследованием сути произошедшей трагедии. Сюда помещались и предпосылки, и причины, и море предположений женщины, без налета надуманности или наигранности, только правда, звучавшая настоящей в подобные минуты, чем не воспользоваться опытный следователь просто не мог.