Чумные истории - Энн Бенсон

— Я проклинаю свою судьбу, Эрнандес, — говорил он. — Если бы не эта девчонка, я сейчас жил бы в Сервере, среди родных и друзей. Если бы не епископ, который поступил с нами совсем не так, как ты, совсем не по-христиански, я не боялся бы, что меня найдут. — Он опустил голову от стыда. — Мне не нужно было бы прятаться от тебя. Послушай, я убил его. Я ударил его в грудь ножом. Я видел, как жизнь вытекла из него красной лужей. Это гнетет мне душу. Мне еще придется искупить этот грех.

Эрнандес застонал, и Алехандро отер ему лоб.

— Но не случись всего этого, я не узнал бы тебя, друг мой. Это было таким большим счастьем, что я и представить себе не мог. Мне будет тебя не хватать.

На рассвете больной на мгновение пришел в себя. Шепотом он сказал: «Madre de Dios», закрыл глаза, грудь его поднялась в последний раз, и Эрнандес умер.

Алехандро сделал последнее, что мог сделать для друга, — закрыл ему лицо простыней. Потом пошел в свою спальню и упал на постель, не в силах даже раздеться.

В день душный и жаркий Папа Клемент сидел, обмахиваясь веером, в своих личных апартаментах. «Какой смысл в этом размахивании? — спрашивал он себя. — Здесь все равно нет свежего воздуха, с тех самых пор, как мерзавец де Шальяк запер меня, по моему же собственному приказу! Будь прокляты все шутники!» Он отер красный потный лоб влажной салфеткой, которую клал рядом с собой всегда, с тех пор как попал в заточение.

От тоскливых мыслей его отвлек тихий звон колокольчика. «О Господи Иисусе, хоть бы мне дали что-нибудь вкусненькое, что-нибудь сладенькое, а еще лучше — бодрящее! Как же я устал от здешней скуки!»

Но, к его огорчению, принесли всего-навсего свиток, хотя и необычно большой. С жадностью он его развернул, ошалевший от скуки в своем заточении, предписанном врачом. Он начал читать письмо, забыв даже взглянуть на печать.

«Ваше святейшество.

Великая печаль подвигла меня написать вам о событиях великой важности для Святой Церкви Христовой и Королевства Английского. Постигло и нас то страшное бедствие, которое бушует уже по всей Европе. Отделенные от Франции, мы надеялись избегнуть ее участи, но упрямцы продолжали пересекать пролив и принесли заразу и на наши берега. Началась болезнь в Саутгемптоне меньше месяца назад, а сейчас она уже прочно обосновалась в нашем прекрасном Лондоне и его окрестностях.

Печальный долг мой велит сообщить о смерти Джона Стрэтфорда, преданного Господу нашего архиепископа, который почил в бозе в Кентербери шестого дня августа месяца. Его преосвященство отошел в мир иной после пяти дней болезни, в присутствии своего врача и членов семьи, ныне безутешных.

Однако я намерен более рассказать об утрате, глубоко тронувшей меня и нашу добрую королеву Филиппу. Наша дочь Джоанна, которая выехала к своему жениху в Кастилию, также пала жертвой смертельной болезни. Она заразилась, вместе с несколькими ее спутниками, в то время, когда свадебный кортеж пересекал Бордо.

Кончина прекрасной Джоанны не только принесла нам невыразимое горе, но и поставила под угрозу наш союз с королем Альфонсо. Боюсь, едва ли отказ нашей дочери Изабеллы от брака с презренным сыном его доном Педро способен послужить взаимопониманию между нашими двумя королевствами, а вам известно, что я не был в восторге и от предполагавшегося его брака с Джоанной. Мы приложили невероятные усилия, дабы убедить Альфонсо, что Джоанна достойная замена своей сестре, и бедная наша дочь сама изъявила согласие, и да вознаградит ее Господь за ее благородство. Однако боюсь, как бы безвременная кончина Джоанны не разрушила в прах все наши усилия и не послужила причиной новой волны отчуждения между Англией и Кастилией. Утрата Джоанны нанесла неизмеримый урон, и нет средства его восполнить, кроме как сговориться о новом браке с одной из моих дочерей, однако королева слышать не желает о том, чтобы отпустить сейчас дочь, боясь, что больше они не свидятся. Мне удалось убедить ее величество позволить младшим отправиться в сопровождении нашего королевского врача мастера Гэддсдона в замок Элтхем с тем, чтобы там переждать мор. Однако она и слышать не хочет, чтобы к ним присоединились юный Эдуард с Изабеллой, и, говоря по правде, никто этого не хочет.

Министры мои и советники не могут прийти к согласию, все в смятении: никто не желает оставаться в Лондоне, боясь мора, который косит наш народ своей черной рукой. Придворные почти не посещают двора, и я был вынужден на неопределенное время распустить Парламент. У меня в Виндзоре нет под рукой нужных советников, дела опасно заброшены. Шотландия оживилась на границах, надеясь воспользоваться нашей временной слабостью, в тщеславии своем полагая, что они неуязвимы для чумы.

В искреннем смирении моем прошу у вашего святейшества совета, каким образом нам следует уладить наши дела. Особенно необходимо нам скорейшее прибытие нового архиепископа. У вас наверняка наготове есть достойный кандидат либо среди священства Авиньона, либо среди нашего же священства, способный служить Господу по мере сил своих. Оставляю решение этого вопроса в руках Господа и вашего святейшества, однако напоминаю смиренно, что нам желательно принять нового епископа как можно скорее.

Нунции ваши твердят, будто врач ваш умудрен опытом и знает, как предотвратить заразу. Он поистине указанный Господом защитник вашей святейшей особы. Я хотел бы, чтобы вы прислали нам и врача, изучившего способы предотвращения болезни, ибо опыта у нас нет, а мы не желаем для Изабеллы повторения судьбы ее сестры. Ее любит королева-мать, и так страдающая оттого, что дочери ее раньше нее отходят в мир иной. Если будет на то воля Божья, я предпочел бы избавить ее от новых страданий.

Ныне я занят тем, что обдумываю новый брачный договор для Изабеллы. У нас есть возможность породниться с домом Брабантов, поскольку герцог дал обещание женить старшего сына на нашей дочери. До сих пор я не решался скрепить договор из боязни ослабить нашу кровь, поскольку старший сын герцога близкий кузен моей дочери, а вашему святейшеству известно, что от подобных браков нередко родятся калеки и дураки. Стремясь сохранить чистоту нашей крови, мы, однако, не прочь породниться с Брабантами. Королева и я просим вашего совета в отношении этого союза. Изабелла же и поныне страдает от стыда за свой прежний отказ, о чем ей постоянно напоминает присутствие Брабантов.

Должен вам сообщить также, что королевство мое близко к анархии. Наша кампания во Франции замерла. Среди рыцарей моих разброд, и многие предостерегают меня от мора. Чума каждый день собирает свой урожай, не делая различия между чернью и знатью. Крестьяне из-за нехватки рук не могут привезти урожай в город. Ячмень остался стоять в полях, мед не собран из ульев, и питья медового нет. Никто не ходит за скотом, начался падеж, и нередко от той же заразы, и скелеты усеяли пастбища, оскверняя своим разложением травы и воздух. Страна наша в руках дьявола, и мы тщимся найти избавление от бедствий, но те с каждым днем множатся.

Вместе с королевой и всем нашим семейством ждем ваших наставлений. Молимся, чтобы дошло наше письмо быстро, ибо смертельная болезнь избирает своих жертв как заблагорассудится, невзирая на лучшие помыслы сильных мира сего. Простираюсь у ног вашего святейшества и прошу благословения. С глубочайшим почтением, самый преданный и послушный ваш сын и слуга,

король Эдуард».

Папа Клемент VI, дочитав письмо, задумчиво принялся обмахиваться пергаментом. События, перечисленные в письме, требовали размышлений, а благодаря стараниям личного врача Папы, Ги де Шальяка, у него для этого была масса времени.

«Месье ле доктóр» распорядился, чтобы никто не смел без нужды приближаться к его святейшеству, пока не закончится мор. Он запер Папу в его личных апартаментах, приказав постоянно поддерживать огонь во всех каминах и очагах. Окна были заперты, а двери открывались только по личному разрешению врача. Клементу ведено было носить платье с длинными рукавами и не снимать головного убора. Пищу ему приносили постную, малыми порциями, ибо врач его верил, что грех обжорства приводит к ослаблению организма и увеличивает восприимчивость к заразе.

Горестно почесывая подбородок, Клемент думал о том, что для человека, который любит мирское так, как он, отшельничья жизнь хуже смерти. Де Шальяк был тверд в своем убеждении, что заражение происходит от прямого контакта, однако не знал, каким образом, и потому попросту велел изолировать Клемента от всех.

Лишившись вдруг разом всех радостей жизни, Папа пребывал в раздражении, которого, разумеется, не исправило полученное от короля письмо. Он дернул за бархатный шнур колокольчика, висевшего подле его кресла, и дождался, пока войдет де Шальяк. Врач тихо опустился на колени и в знак послушания поцеловал протянутое ему кольцо.