Орион - Бен Бова

Поклонившись Великому хану, я направился к выходу.

18

Я так и не смог заснуть в эту ночь, хотя говорить о ночи как таковой, собственно, и не приходилось. Небо на востоке уже начало светлеть, когда я добрался до дверей нашей хижины.

Агла не спала, поджидая меня. Я успел в деталях пересказать ей большинство событий минувшей ночи, пока наконец, сломленная усталостью, она не задремала, положив голову мне на плечо. Я продолжал лежать с широко открытыми глазами, размышляя о том, каким должен быть мой следующий шаг.

Итак, мое появление здесь, в эпоху монгольского нашествия, в самом центре событий, было вполне оправданным и закономерным. Судьба мира решалась сейчас в Каракоруме. И Ариман был здесь, готовый привести в действие свой план уничтожения человечества. Он каждую ночь посещал Угэдэя, чтобы дать ему некий напиток, помогавший Великому хану спокойно спать. Что это могло быть? Лекарство? Вино? Медленно действующий яд?

Почему Угэдэй не мог заснуть без снотворного? Может быть, его терзали угрызения совести? Он признался мне, что устал от войн и бесконечного кровопролития, но, по иронии судьбы, вынужден продолжать непрерывные захватнические войны, чтобы предотвратить междоусобицу между самими монголами. По крайней мере, именно так выглядела политика Великого хана в интерпретации Елю Чуцая.

Я раздраженно потряс головой. Парадоксальность ситуации угнетала меня. Угэдэй, уже имея в своем распоряжении все богатства Азии, жаждал мира, а его братья и племянники продолжали сеять смерть и разрушения на равнинах Европы, Китая и Ближнего Востока. Как эти знакомые мне из истории события могли сказаться на пространственно-временном континууме? Что замышлял Ариман? Как я мог помешать ему, если не имел ни малейшего представления о его подлинных замыслах?

Конечно, у меня в запасе оставался самый простой способ разрешения проблемы. Надо убить Аримана. Подстеречь моего противника в его каменном храме и перерезать ему горло. Убить его, как он убил Арету, безжалостно и без колебаний. Но может быть, этого как раз и добивался Ариман? Он не скрывал от меня своего местопребывания. До сих пор, если не считать неудачной попытки покушения на мою жизнь, он не стремился причинить вреда ни Агле, ни мне. Он выжидал, не делая секрета из своих регулярных визитов к Угэдэю. Не исключено, что именно его насильственная смерть могла дать толчок к роковой последовательности событий, которые в конечном счете и должны были привести к реализации его зловещих планов.

Я чувствовал себя пешкой в великой игре двух могучих противоборствующих сил, суть которой я не понимал. Не оставалось ничего другого, как последовать примеру Аримана и выжидать, пока мне не удастся узнать чуть больше о замыслах моего грозного соперника.

Мои размышления были прерваны настойчивым стуком.

– Кто это может быть? – спросила Агла, приподнимаясь на постели.

Набросив одежду, я подошел к порогу. Испуганная Агла снова забилась под одеяло.

Отогнув кожаную занавеску, я увидел старого монгола в грязной, поношенной одежде.

– Крепко же вы спите, – сварливо проворчал он.

– Так или иначе, сейчас я уже не сплю, – резонно возразил я.

– Пир, наверное, затянулся до утра, – продолжал брюзжать старик, – а в результате простым людям приходится вставать ни свет ни заря, хотя у них и своих забот хватает.

– Кто вы такой, черт побери? – не выдержал я.

– Сапожник, кто же еще. А вы кого ждали – самого Великого хана? – Он протиснулся мимо меня в хижину, не спрашивая разрешения. – Посыльный Бейбарса приказал мне немедленно явиться к вам, чтобы сшить пару сапог. Как вам это нравится? Как будто у меня нет других дел. Но кого это волнует? Повеление самого Великого хана! Кому охота рисковать своей головой? Приходится подчиняться, нравится вам это или нет. Так что придется потерпеть и вам. Сапоги должны быть готовы уже сегодня к вечеру.

Он уселся на пол хижины и, все еще продолжая бурчать себе под нос, начал раскладывать перед собой инструменты и куски кожи. Несмотря на несносный характер, он оказался настоящим мастером своего дела. В результате к концу дня у меня появилась великолепная пара сапог, но, право, за все время моего пребывания среди монголов я не встречал худшего тирана, чем этот сапожник.

С этого дня я почти ежедневно бывал в шатре Великого хана. Угэдэю нравилось мое общество, и наши встречи становились все более частыми. Однажды он пригласил меня совершить с ним поездку верхом по окрестностям Каракорума.

– Вот это и есть настоящий дом монголов, – сказал он, когда мы оказались посреди бескрайней степи, на которой паслись бесчисленные табуны лошадей и стада баранов.

Глядя на его счастливое лицо, я не мог усомниться в искренности его слов.

– Монгол без лошади – уже не монгол, – продолжал Угэдэй, выпрямляясь в седле и с наслаждением вдыхая чистый, сухой воздух.

Наши совместные поездки скоро стали регулярными. Первое время Угэдэй еще брал с собой нескольких телохранителей, но уже после двух-трех вылазок за город он отказался и от этой меры предосторожности. С каждым днем он все больше доверял мне, и я отвечал ему полной взаимностью. Он любил слушать мои рассказы о народах и государствах Европы, об истории великих империй прошлого и их правителях. Особенно его занимал Древний Рим, и он был искренне огорчен, когда узнал, что коррупция, падение нравов в итоге погубили Римскую империю.

– У нас не могут появиться свои Тиберии или Калигулы, – заметил он. – Наши орхоны не чета римским патрициям. Раболепие не в характере монголов.

Со своей стороны Агла умоляла меня не слишком доверять дружбе Великого хана.

– Ты играешь с огнем, – предупреждала она меня. – Ничем хорошим это не кончится. Рано или поздно Ариман натравит его на тебя, либо он сам напьется и забудет все ваши доверительные беседы.

– Это не в его характере, – пытался защищаться я.

– Он Великий хан, – настаивала она, поднимая на меня свои бездонные серые глаза, – от одного слова которого зависит жизнь и смерть миллионов людей. Что для него значит жизнь отдельного человека, твоя или моя?

Я хотел объяснить ей, что она ошибается, но, заглянув в ее обеспокоенные глаза, полные любви ко мне, запнулся на полуслове и смог только невнятно пробормотать:

– Думаю, что ты все-таки ошибаешься.

Каждый из нас остался при своем мнении.

Время шло, а я все еще находился в неведении относительно замыслов Аримана. В середине лета пришла весть о победе Субудая над армиями короля Белы, а несколько недель спустя в Каракорум начали прибывать караваны верблюдов, груженные оружием и драгоценностями, военной добычей из Венгрии и Польши.

За все это время я ни разу не видел Аримана. Можно было подумать, что мы и существуем с ним в двух параллельных измерениях. Оба мы жили в Каракоруме, регулярно появлялись при дворе Великого хана, но наши пути никогда не пересекались.

Наступила осень, а с ней и сезон дождей. В прежние дни монголы в ожидании зимних холодов откочевывали к южным границам Гоби, но сейчас, когда Каракорум стал столицей, об этом не могло быть и речи.

Помимо всего прочего, осень – традиционный сезон охоты у монголов, и однажды Елю Чуцай пригласил меня в свой шатер и объявил, что Великий хан пригласил меня принять участие в этой потехе.

Шатер Елю Чуцая был небольшим уголком Китая, перенесенным в монгольский лагерь. Изящная антикварная мебель из дорогих пород дерева, инкрустированная золотом, перламутром и слоновой костью, шелка, драгоценный фарфор. Бесчисленные рукописи и карты. Жилище малоудобное для обитания, но вполне способное удовлетворить запросы старого философа.

– Великий хан, очевидно, испытывает симпатию к вам, – заметил Елю Чуцай, усаживая меня рядом с собой и угощая чашкой свежеприготовленного чая.

– Весьма неординарная личность, – заметил я. – Я бы назвал его необычайно деликатным человеком для властелина огромной империи, если к монголу вообще применимо подобное слово.

Елю Чуцай сделал небольшой глоток чая, прежде чем ответить на мою реплику.

– Он мудрый правитель, – согласился он. – Угэдэй позволяет своим полководцам расширять границы империи, пока сам утверждает законы Яссы внутри ее пределов.

– С вашей помощью, – любезно добавил я.

– За спиной великого правителя всегда стоял умный чиновник, – отвечал, улыбаясь, Елю Чуцай. – Собственно, мудрость владыки заключается в его способности правильно выбрать себе помощников. И все же, несмотря на близость, существующую между вами, – продолжал китаец, – Ариман по-прежнему пользуется большим влиянием при дворе Великого хана.

– У Великого хана много друзей, – отвечал я уклончиво.

Старый мандарин аккуратно опустил фарфоровую чашечку на драгоценный лаковый поднос рядом с чайником.

– Я бы не стал называть Аримана другом Великого хана. Скорее его врачом, – заметил он.