Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

Сзади завыли, заухали; слышно было, как за мной с хрустом ломится погоня. Что-то прогудело над моим плечом, и через секунду, пробегая мимо большого дуба, я увидел дрожащий в его коре метательный нож — хорошо знакомый. Возникший при виде его страх подстегнул меня, как удар кнута.

Я не сразу понял, что шум несётся не только сзади. А когда понял — было, как говорится, фатально поздно. До появившихся впереди негров оставалось метров пять, когда я их заметил…

Я шарахнулся вбок — странно, но мысль-то была вполне трезвой, проскочить между двумя сближающимися линиями облавы. Вернее, она казалась мне трезвой — на самом-то деле это и была настоящая паника. В следующую секунду я понял — не получится, и первый раз в жизни закричал от страха. Негры ответили усиленным хрипом и визгом — до них дошло, что я попался, чуть ли не раньше, чем до меня самого.

Вообще-то я не знаю, почему действовал так, как действовал. Я перебросил револьвер в левую руку, а правой выхватил палаш. Никакой особой смелости во мне не было — просто уж слишком страшно казалось просто так взять и умереть. Ну, как курице под топором, что ли…

С такого расстояния промахнуться я не смог бы даже с левой. Даже с закрытыми глазами.

Помню, что я вертелся и стрелял — казалось, очень долго, хотя ну сколько там времени нужно, чтобы выпустить пять пуль? Потом я ещё дважды нажал на спуск, и боёк щёлкал в уже пустые гильзы, а со всех сторон были чёрные, какие-то нечистые лезвия — топоры, ятаганы, короткие копья… Я взмахнул палашом, пронзительно взвизгнула сталь — снова и снова — а потом что-то очень сильно, но совсем не больно ударило меня в затылок.

В шалаше отвратительно воняло. Сквозь дырявые крышу и стену вкривь и вкось пробивались толстые и твёрдые лучики света. За такой шалаш следовало оторвать руки — немедленно и под корень.

Только чем отрывать, если ты валяешься в этом шалаше голый, связанный по рукам и ногам, голова болит, а тело буквально зудит от того, как тебя облапали эти вонючие твари?

Первые несколько минут после того, как я пришёл в себя, мне просто не верилось, что всё это произошло со мной. Только после того, как внутрь, откинув вонючую шкуру, заглянул негр и. потыкав меня под рёбра древком копья, что-то со смехом сказал наружу — только тогда я поверил.

Я не разревелся лишь потому, что окаменел и как бы раздвоился — сам про себя смотрел кино, сидя в безопасном кинозале, и кино было даже интересным, потому что ясно же: главного героя в любом случае спасут. Или даже если он погибнет, то под красиво-трагическую музыку, навалив вокруг себя кучи врагов, а за его гибель отомстят…

Только я-то, кажется, сейчас просто навалю кучу. Под себя. От страха.

Я напрягся, пробуя разорвать ремни. Ничего подобного; да и сделал-то я это скорее от отчаянья. Подтянув колени к подбородку, я увидел, что связан именно тонким кожаным ремнём, а не верёвками. Я попытался передвинуть руки вперёд через ступни, но обнаружил, что мне связали не запястья, а выше, середину предплечий. Тем не менее, я ещё какое-то время дёргался и рвался, шипя сквозь зубы — так было не до такой степени страшно, чем если просто лежать неподвижно и ждать.

Когда я вспотел и свёз кожу на руках и щиколотках, мне осталось только успокоиться. Точнее, успокоился я внешне. Внутренне у меня наличествовали все унизительные признаки страха — крутило и сжимало живот, ритмично подкатывало сладковатое желание помочиться, во рту был кислый вкус близкой рвоты, кровь бухала изнутри в виски. Плюсом было то, что прошла головная боль.

Лучше бы убили сразу, подумал я. Представил, как я валяюсь там, в лесу — со страшными ранами, подтёкший кровью, запрокинув оскаленное лицо — и заскулил. Нет, это было ужасно, всё было ужасно, любой выход, кроме одного — немедленно оказаться среди своих…

Я заставил себя оборвать нытьё. И только теперь обнаружил, что в шалаше не один. Вообще-то это было не так уж удивительно — я уже сказал, что внутри царил полумрак, сам шалаш — не маленький, а мне — не до соседа, лежавшего очень тихо. То ли он был без сознания, то ли наблюдал за мной — не поймёшь, но в тот момент, когда я обратил на него внимание, он был вполне в себе и наблюдал за мной левым глазом — внимательным и серым, похожим на прибитый росой пепел, под которым ещё есть огонь: не ройся — обожжёшься!

Мальчишка был моих лет, тёмно-рыжий и длинноволосый, лежал ничком, связанный точно так же, как и я. Щекой он прижимался к мятой траве. Видная мне щека была расцарапана — так, что кожа повисла рваными бурыми лоскутами.

— Ты кто? — выдохнул я, замерев на боку. — Ты наш, русский?

Он повозил щекой по траве и тихо, тоже со вздохом, ответил:

— Нэм руссу… ромэн…

— Румын? — это я понял. — Тебя тоже схватили? Слушай, а если попробовать перегрызть ремни? Ну, хоть на руках?..

Меня понесло. Румын со стоном привстал и тяжело сел, подогнув ноги. Он был весь в синяках, на правом бедре багровела сочащаяся кровью рана, к ней прилип разный мусор. Покрутил головой, и тоже что-то заговорил, дёргая плечом.

Мы друг друга не поняли. Да, собственно, я даже не успел узнать, как мальчишку-румына зовут. Шкура у входа сорвалась, внутрь, сгибаясь, протиснулись несколько негров и со своими обычными звуками потащили нас наружу.

Горел посреди круга из полудюжины шалашей костёр — возле него был вбит в землю столб примерно в два человеческих роста. Я почему-то думал — там будет, как в книжках, круг из вопящих и ритмично лупящих по земле дикарей. Но там было только двое негров — они стояли у костра и рассматривали нас.

Меня шваркнули наземь так, что захватило дух — но перевести его я не успел. Цепкая пятерня схватила меня за волосы, и я заорал от боли — меня волоком тащили дальше под злорадный хохот, потом — снова бросили, и сильный толчок в плечо перевернул меня на спину. Я оказался в перекошенном положении — мешали связанные руки — и смотрел снизу вверх на негров, втягивая воздух сквозь зубы. Румына швырнули рядом со мной. Я видел боковым зрением и его лицо — на нём был не страх, а ненависть.

— Этот новенький, — сказал кто-то, и я даже сперва не понял, кто тут говорит по-русски — посмотрел влево-вправо недоумённо. Лишь потом до меня дошло — говорит один из негров. — Говори, как тебя зовут?

— Олег, — кашлянул я. Сверху опустился ассегай и упёрся мне в живот. Я непроизвольно напрягся, с ужасом ощущая сосредоточенную на кончике острия смертоносную тяжесть.

— Хорошо, — наклонил увенчанную перьями голову негр. — Где твои товарищи?

— Я… — мне пришлось сделать над собой усилие. — Я один.