Нулевая гравитация. Сборник сатирических рассказов - Вуди Аллен

черно-белыми в кинотеатре «Мидвуд», «Лоус Кингс» или в «Бруклин Парамаунт». Кстати, меня зовут Джерри Сакс, – сказал он, протягивая ладонь. Она пожала его руку, и на краткое мгновение в хаотичном бессмысленном космосе он ухватился за что-то, что имело значение.

– Лулу Брукс, – сказала она.

– Лулу? Как Маленькая Лулу из мультфильма?

– Люсинда, но все зовут меня Лулу, – сказала она, сверкнув белоснежной улыбкой, которая заставила его впервые осознать, что ее лицо было одновременно невинным и чувственным. Еще одно противоречие в мире, в котором ему было не суждено разобраться.

– Мне всегда нравилась Маленькая Лулу, – сказал он.

– В детстве мне нравились рисунки и спартанская подпись таинственного карикатуриста, Мардж.

– Мне на ум приходит «Лулу снова в городе». Ты, наверное, никогда не слышал эту песню, но есть отличная запись Фэтса Уоллера. Ты что-нибудь знаешь о Фэтсе Уоллере?

– О, ты попала прямо в цель, – сказал он. – Я очень хорошо разбираюсь в джазовом фортепиано. Я знаю всех, от Кау Кау Давенпорта до Сесила Тейлора. Фэтс – один из моих любимчиков. Что меня удивляет, так это то, что ты знаешь его имя.

– Я просто обожаю его пение. Он и Билли Холидей поражают меня, – сказала она. – Мне нравится петь.

– «Ты смеешься надо мной» и «Как ты можешь смотреть мне в лицо?» «Будут внесены некоторые изменения», с Джином Седриком на кларнете.

– Я играю на пианино, – сказала она. – Я училась у Джона Мехегана, когда-нибудь слышал о нем?

– Нет… нет… я…

– Главным образом, чтобы аккомпанировать себе. Я люблю петь и выступать. Я бы с удовольствием сыграла в мюзикле.

– В какую школу ты ходила? – спросил он ее.

– Университет Брандейса. Но я бросила учебу, чтобы заниматься своей карьерой. Я неусидчива. Один из моих бесчисленных недостатков.

– Я бросил Бруклинский колледж, – сказал он. – Мне тоже не терпелось переехать на Манхэттен и взять город штурмом. Но не с мюзиклом. Я хотел написать «Продавец льда грядет» или «Фрёкен Юлия».

– Какую-то из твоих пьес поставили? – спросила она.

– Моя первая запланирована на осень, – сказал он.

– Есть ли там роль для двадцатиоднолетней избалованной недоучки?

– Теперь мне хочется, чтобы была. Нет, все персонажи старше. Взрослые и разочаровавшиеся. Но мать избалована.

– Я могу сыграть кого-то, кто разочарован в жизни, но я не цинична, так ведь? – сказала она. – Думаю, я все еще живу в иллюзиях.

– Держись за них. Мы нуждаемся в наших иллюзиях. Без нашего самообмана было бы сложно жить день ото дня.

– Эй, твоя пьеса такая же пессимистичная?

– О’Нил оказал на меня наибольшее влияние.

– Он взял свои взгляды у Ницше, – сказала она.

– О, так ты знаешь об О’Ниле, – сказал он.

– И Фрейд, – сказала она. – Фрейд был главным пессимистом.

– Пессимизм – всего лишь другое имя для реализма, – сказал он.

– Грустно, не правда ли? Нам нужны наши ложные надежды, чтобы жить.

– Мои иллюзии по большей части исходят от «Метро-Голдвин-Майер», – сказал Сакс. – Я все еще цепляюсь за мечту о том, что где-то есть пентхаус, в котором люди стреляют пробками шампанского и обмениваются ослепительными остротами.

– Хочешь посмотреть на настоящий пентхаус на Пятой? – сказала Лулу. – Хотя я не думаю, что он сможет соответствовать твоим фантазиям, основанным на каких-то картинах с Джинджер Роджерс и Фредом Астером в главных ролях.

– С удовольствием, – сказал Сакс. На долю секунды его разум вернулся к словам его еврейского дяди, чей мизантропический юмор всегда забавлял. «Если что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, – советовал Мойше Пост, – можешь держать пари, что это не так». И, слыша это эхо в своих ушах, Джерри вышел из парка вместе с Лулу, пересек Пятую авеню и вошел в здание из известняка, построенное еще до войны, мимо которого до этого дня он мог только проходить и восхищаться. Сакс вообразил, что швейцар посмотрел на него пристальным оценивающим взглядом, когда она провела его в вестибюль, – взглядом, как у Луи Пастера, когда тот вглядывался в свой микроскоп. Но почему он должен чувствовать себя неловко? Он выглядел презентабельно в своем твидовом пиджаке, свитере с круглым вырезом и вельветовых брюках. Не из-за чего стесняться. Так в чем же причина? Возможно, пять тысяч лет племенного чувства вины заставляли его сосредоточиться на том факте, что его ботинки нуждались в чистке.

Лифтер относился к Лулу с теплотой и дружелюбием, и возил ее вверх и вниз с тех пор, как она была маленькой.

– Мои родители дома, Джордж? – спросила она.

– Да, – любезно сказал он.

Двери лифта не открывались прямо в квартиру, но тем не менее это был самый великолепный дом, в котором Джерри когда-либо бывал.

Там была галерея, заставленная книжными полками, просторные комнаты с высокими потолками, широкая лестница, ведущая на второй этаж, а гостиная была винтажной, с оригинальной лепниной, и чудесный камин с полкой из сосны. Высокие двери, которые вели на террасу с видом на Центральный парк. Там был отделанный панелями кабинет с настоящим баром, за которым можно было стоять и подавать напитки. Квартира была безупречно обставлена в стиле, сочетающем традиционность и современность. Ковры восточные или сделанные на заказ, а стены увешаны рисунками и картинами, многие из них написаны художниками, которых Сакс знал. Там были подписанные карандашные наброски Матисса и Пикассо, Миро. Акварель Мари Лорансен, картина ван Догена. И множество снимков, сделанных отцом Лулу, Артуром Бруксом, профессиональным фэшен-фотографом.

Возможно, пять тысяч лет племенного чувства вины заставляли его сосредоточиться на том факте, что его ботинки нуждались в чистке.

– Это Джерри Сакс, – сказала она своей матери. – Мы познакомились в парке.

– Как ваши дела? – сказала ее мать, дружелюбная, изящная и невозмутимо красивая, бывшая модель Vogue. Пола Новак, ее фотографии, некоторые из которых были выставлены на всеобщее обозрение, демонстрировали, какой обворожительной она была в годы работы в журнале. Лулу не унаследовала худощавого модельного телосложения матери, она была более фигуристой, пышнотелой. Скажем так, девушка, возможно, выглядела бы слегка неуместно на подиуме, но довольно здорово, развалившись в стоге сена. Сакс был прав, когда при первом взгляде решил, что у Лулу восточно-европейская внешность. Пола оказалась полячкой из Кракова, вышедшей замуж за нью-йоркского еврея. Она была небрежно одета в брюки свободного кроя и черный шерстяной свитер с высоким воротом. Мать поприветствовала Сакса рукой, влажной от того, что держала хрустальный стакан «Баккара» с двумя кубиками льда и щедрой порцией розового джина Branneri. Ее муж уже собирался уходить, но тепло пожал руку Джерри и сказал своей жене: «Обязательно закажи столик на четверых в «Джамбели» на завтрашний