Объективная субъективность: психоаналитическая теория субъекта - Дмитрий Александрович Узланер

слышится голос субъекта бессознательного (это точно не местоимение «Я»), и в конечном итоге нашел его в грамматических конструкциях, отражающих сомнение или как бы несогласие говорящего с тем, что он сам говорит[243]. Если брать живую речь, то субъект бессознательного проявляет себя в тех паузах и запинках, которые встречаются в плавной речи человека, повествующего о своей религиозности.

2. Р: (3.0) как вам сказать (1.0) Я и верующая и ↑неверующая (1.0)[244]

Здесь субъект бессознательного проявляет себя в паузах, в интонации, которая пошла наверх в слове «неверующая». Между плавным течением означающих вдруг проскальзывают искорки субъекта бессознательного. Мы видим, как прорывается голос реального, ищущего — как всегда тщетно — собственной символизации. И именно это самое важное собственно субъективное измерение субъекта зачастую выносится за скобки в социологических исследованиях и их интерпретации.

Лакана можно прочитывать как антропологического пессимиста, для которого субъективность — это фикция, маскирующая работу деперсонифицированных структур и десубъективированных объектов. Однако в его работах — в связи с порядком реального — проскальзывают порой полуутопические намеки на возможность целостного неперечеркнутого субъекта, т. е. S, а не $. Приближение к полновесной субъективности достигается за счет «субъективирования», за счет принятия на себя ответственности за бессознательные оговорки, за причины желания. Взять ответственность за свои слова. Не пытаться никому понравиться, не попадаться в ловушку фантазий в своих попытках угадать, что же именно нужно Большому Другому. Встать на место Большого Другого. Задаться вопросом не о том, чего хочет Большой Другой, кто я в глазах Большого Другого, а о том «Чего хочешь ты?»[245] — или в нашем случае «А во что ты действительно веришь?». В этот момент происходит выход в пространство мысли, в пространство поиска человека, принявшего на себя ответственность за то, во что он верит/не верит.

Если реальное — это сбой символизации, а субъект проявляет себя лишь как иногда возникающая брешь в символическом порядке, то, значит, реальное любой религиозной идентичности — это всегда сомнение, это всегда ощущение невыразимости и неспособности ухватить «то самое» словами, услужливо вертящимися на языке.

Заключение

Оптика Лакана позволяет увидеть субъекта и, в частности, субъекта религиозного во всей его сложности и противоречивости: в воображаемом регистре субъект (эго-moi) и субъективность есть не более чем иллюзия, вытекающая из идентификации с эго как проникающим внутрь субъекта чужеродным объектом; в символическом регистре субъект ($) есть субъект перечеркнутый, колонизированный ничего не значащими означающими, к которым он пришпилен и безличной логике которых он подчиняется. Лишь в реальном регистре мы наконец-то сталкиваемся с субъектом в полном смысле этого слова, однако этот субъект бессознательного не может быть выражен никакими словами, он существует как брешь, разрывающая плавность символического порядка. Неспособность различать эти пласты, в совокупности составляющие многомерного субъекта, может приводить к искаженному описанию действительности, к принятию иллюзий и структурных эффектов за некое реальное фактическое положение дел и, наоборот, к полному игнорированию того, что только одно и имеет отношение к реальному, к тому, как оно все есть на самом деле.

Социология религии в своем позитивистском стремлении изучать общество и религиозного субъекта «как он есть» не учитывает того факта, что никакого субъекта изначально нет, вернее, он есть, но он есть лишь в своей негативности, как тот, кто пойман в игру зеркальных отражений (эго — другой) и символических структур ($ — Большой Другой). Субъектом можно лишь стать, но это становление субъектом прямо противоположно стремлению уловить человека в сети означающих, которые, как это ни парадоксально, не значат ровным счетом ни-че-го. Таким образом, оказывается, что Лакан не просто предлагает нам более объемную и сложную теорию религиозного субъекта, но еще и выводит нас по ту сторону социологии религии в пространство индивидуального — духовно-философско-теологического — поиска, в котором только человек и может отвоевать свое право быть субъектом в полном смысле этого слова.

Глава V

Взгляд и его роль в структуре субъективности (на примере селфи)[246]

В 2013 г. слово selfie было признано словом года по версии Оксфордского словаря английского языка[247]. Селфи — это

изображение самого себя с использованием мобильного гаджета, обычно смартфона[248].

Согласно исследованию 2014 г., более половины так называемых миллениалов хотя бы раз загружали свое селфи в социальные сети[249].

В связи с такой популярностью в последние годы наблюдается почти лавинообразный рост числа исследователей и исследований, нацеленных на всесторонний анализ этого культурного явления[250]. Имеющиеся на данный момент работы фиксируют гендерную, возрастную и прочую количественно-статистическую специфику селфи[251]; отмечают нарциссические склонности любителей фотографировать самих себя[252]; рассматривают селфи как инструмент саморепрезентации, коммуникации и даже коммодификации себя в виртуальном пространстве[253]. Несколько статей, посвященных селфи, были написаны и на русском языке[254].

Данная глава также посвящена осмыслению феномена селфи, однако несколько в другом ключе. Меня интересует, что феномен селфи способен сказать нам о человеческом субъекте и его/ее устройстве. В качестве точки опоры будет использована психоаналитическая теория субъекта Жака Лакана[255], в частности его размышления о взгляде и о том, какую роль взгляд играет в процессе конституирования человеческой субъективности[256]. Помимо самого Лакана я буду использовать как идеи тех, кто повлиял на идеи французского психоаналитика (в том числе Жана-Поля Сартра[257] и Мориса Мерло-Понти[258]), так и тех, кто, в свою очередь, отталкивался от интуиций самого Лакана, в частности Славоя Жижека[259].

Вместо анализа массива фотографий я возьму всего одну, которая и составит основу для размышлений. Я не даю ни изображения, ни даже ссылки на эту фотографию в Instagram, во-первых, по причине нежелания потревожить субъекта/объекта этого селфи, а во-вторых, в силу того, что меня интересуют не частные особенности данного конкретного селфи, но, скорее, присутствующие на нем важные структурные элементы, которые, собственно, можно обнаружить практически на любом подобном снимке. По большому счету, выбор именно этого селфи