Полный курс русской истории: в одной книге - Василий Ключевский

Княжеские съезды (XI–XII векл)

И хотя порядок наследования был сложным и более того – несправедливым, он продержался в государстве более полутора веков. За это время он превратился из необходимости в традицию, а традиции ломать очень непросто, хотя наступает время, когда они рушатся сами собой. Такое время пришло и для наследования по очередности и старшинству. В результате значение великого князя становилось все меньшим и меньшим, князья уже не столь рвались переходить по своей лестнице, а стремились удерживаться в имевшихся на данный момент городах, и только потому, что владение землей было общим для всего рода, они не имели права оставить земли за собой; города же еще меньше желали терять своих князей, но вынуждены были отдавать их и принимать назначенных. К концу XII века между князьями в силу всех перечисленных причин возникли такие отношения, которые ни братскими, ни родственными назвать никак не возможно. Первые признаки ненависти разделили потомков Ярослава – Мономашичей и Святославичей, автоматически эта вражда перешла и на их потомков: Изяславичей волынских, Ростиславичей смоленских, Юрьевичей суздальских с одной стороны и Давидовичей черниговских и Ольговичей новгород-северских с другой. Эта ненависть красной строкой проходит через все их взаимоотношения, точнее распри. Улаживать их приходилось на так называемых княжеских съездах. Как правило, если киевский князь не мог заставить своих «младших» князей прекратить усобицы, собирался съезд, где князья договаривались о мире и целовали крест, что не станут уничтожать друг друга. Правда, был замечательный повод не давать клятвы, для этого требовалось немного – просто не явиться на съезд: не давший клятвы, не участвовавший в съезде, не считался и клятвопреступником! Впрочем, даже участвовавшие в собрании князья иногда действовали в силу собственного разумения. Когда в 1100 году на съезде в Витичеве «…старшие двоюродные братья Святополк, Мономах, Давид и Олег (Святославичи), приговоривши наказать Давида Игоревича Волынского за ослепление Василька, постановили отнять и у этого последнего его Теребовльскую волость как у неспособного править ею. Но Ростиславичи Володарь и Василько не признали этого решения. Старшие князья хотели принудить их к тому силой; но самый видный из членов съезда Мономах, участвовавший в этом решении, отказался идти в поход, признав за Ростиславичами право ослушаться съезда на основании постановления прежнего съезда в Любече (1097), где за Васильком был утвержден Теребовль».

Усобицы прекращались и снова набирали силу. И в этом плане больше всего страдали города. Ибо, какие усобицы между князьями ни возникали, как они ни решались, наказывались города: их князья захватывали друг у друга и поступали так, как поступают с вражескими, то есть сжигали, разрушали, жителей угоняли в плен, а то и вовсе убивали. Князья же о своих городах страдали разве что в экономическом отношении. А когда князья переходили по лестнице, то часто случалось, что на смену своему князю приходил его противник, который мстил городу за прежнюю поддержку его соперника. От этого спасали только ряды князей с городами, то есть договоры, где указывалось, за что князь не будет изводить своих горожан и какого зла он помнить не станет, правда – князья частенько эти ряды нарушали. Единственное благо для земли было от князей, что, получив захолустное владение, они всеми силами стремились наставить в этом владении городов, так что вольно или невольно способствовали тому, что улучшали экономику своего края и несомненно приносили в свой медвежий угол хоть какую-то красоту и цивилизацию. А особая любовь и стремление к конечному пределу мечтаний – Киеву – вылилась в то, что, получив Киев, они начинали его еще больше обустраивать. И так очень скоро он стал красивейшим и культурнейшим из всех тогдашних русских городов.

Порядок совместного княжеского владения

Князья в каком-то смысле были бедой для тогдашней Руси. Но, как ни забавно, в то же время и благом.

«На Руси, – пишет Ключевский, – была тогда единая верховная власть, только не единоличная. Она имела довольно условное, стесненное значение. Князья были не полновластные государи земли, а только военно-полицейские ее правители. Их признавали носителями верховной власти, насколько они обороняли землю извне и поддерживали в ней существовавший порядок; только в этих пределах они и могли законодательствовать. Но не их дело было созидать новый земский порядок: такого полномочия верховной власти еще не было ни в действовавшем праве, ни в правовом сознании земли. Князья внесли немало нового в земские отношения Руси, но не в силу своей власти, а по естественному ходу дел: эти новости рождались не только из действия княжеского порядка владения, но и из противодействия ему, например, из вмешательства волостных городов. К числу этих новостей относится и то, что княжеский род стал элементом единства Русской земли. Естественное преемство поколений сообщило потомству Владимира Святого вид династии, платным сторожам Руси дало монополию наследственного правления землей. Это был простой факт, никогда не закрепленный признанием земли, у которой не было и органа для такого признания: при замещении столов волостные города договаривались с отдельными князьями, а не с целым княжеским родом. Порядок совместного княжеского владения и стал одним из средств объединения земли; но он был не актом их учредительной власти, а следствием их неумения разделиться, как разделились потом суздальские потомки Всеволода III… Русская земля представляла собою не союз князей или областей, а союз областей через князей. Это была федерация не политическая, а генеалогическая, если можно соединять в одном определении понятия столь различных порядков, федерация, построенная на факте родства правителей, союз невольный по происхождению и ни к чему не обязывавший по своему действию – один из тех средневековых общественных составов, в которых из частноправовой основы возникали политические отношения. Русская земля не делилась на части, совершенно обособленные друг от друга, не представляла кучи областей, соединенных только соседством. В ней действовали связи, соединявшие эти части в одно целое; только эти связи были не политические, а племенные, экономические, социальные и церковно-нравственные. Не было единства государственного, но завязывалось единство земское, народное. Нитями, из которых сплеталось это единство, были не законы и учреждения, а интересы, нравы и отношения, еще не успевшие облечься в твердые законы и учреждения. Перечислим еще раз эти связи:

1) взаимное невольное общение областей, вынужденное действием очередного порядка княжеского владения,

2) общеземский характер, усвоенный высшими правящими классами общества, духовенством и княжеской дружиной,

3) общеземское значение Киева как средоточия Руси не только торгово-промышленного, но и церковно-нравственного,

4) одинаковые формы и обстановка жизни гражданского порядка, устанавливавшиеся во всех частях Руси при помощи очередного порядка княжеского владения…»

Враги-союзники

Иными словами, то, что описал Ключевский, можно охарактеризовать и так: потомки Ярослава, боясь потерять будущую возможность порулить в Киеве, строго блюли единство земли и свою «лестницу», они ни на шаг не приблизились к своему туземному населению, но при помощи церкви вовсю занялись унификацией быта и гражданского порядка – унифицированными рабами управлять легче. Защищая свою «лестницу», они честно сражались с внешним врагами.

Правда, эта их «работа» была иногда вредной.

Все чаще, надеясь перескочить из какого-нибудь глухого городка на хороший стол, они использовали войска кочевников для решения своих проблем, то есть приглашали степных воинов резать «чужих» туземцев и жечь города своего врага. Половецкие орды, которые приглашались для этой цели, получали хорошую плату, а русские князья привыкали обращаться по хорошо известным адресам – в степь. Бить половцев и одновременно нанимать половцев – это такая национальная русская забава. Так что неудивительно, что к XII веку «поганые» стали ходить на Русь как к себе домой. Занимались Ярославичи и унификацией законов, потому что при том многообразии туземного населения, нужно было хоть что-то сделать с единством законодательства: переходя по «лестнице», князьям очень трудно было приспосабливаться к местным законам.

«Везде Русская земля, и нигде, ни в одном памятнике не встретим выражения русский народ», – удивляется Ключевский, предполагая, что не пришло еще время для такого понятия. Однако все было, наверно, куда проще: народ четко делился на две части – люди да холопы, и обе были для высшей касты господ туземцами. А князей интересовали только дела княжеские, которые перерастали в распри и кровавые войны. И напрасно взывал киевский митрополит к враждующим между собой князьям: «Молим вас, не погубите Русской земли: если будете воевать между собою, поганые обрадуются и возьмут землю нашу, которую отцы и деды наши стяжали трудом своим великим и мужеством; поборая по Русской земле, они чужие земли приискивали, а вы и свою погубить хотите!» Напрасно в «Слове о князьях» увещивал их другой церковный деятель: «Слышите, князья, противящиеся старшей братии и рать поднимающие и поганых наводящие на свою братию! Не обличит ли вас Бог на Страшном суде? Святые Борис и Глеб попустили брату своему отнять у них не только власть, но и жизнь. А вы одного слова стерпеть брату не можете и за малую обиду смертоносную вражду поднимаете, призываете поганых на помощь против своей братии. Как вам не стыдно враждовать со своей братией и единоверными своими». Князьям было не до Бориса и Глеба. К концу XII века разлады между князьями стали причиной фактического распада единой при Ярославе земли: «политические отношения XI–XII вв. во многом были возвратом к порядку, действовавшему до основания великого княжества Киевского. Русская земля первоначально сложилась из самостоятельных городовых областей помощию тесного союза двух аристократий, военной и торговой. Когда этот союз земских сил распался, составные части земли стали также возвращаться к прежнему политическому обособлению. Тогда знать торгового капитала осталась во главе местных миров, а аристократия оружия с своими князьями скользила поверх этих миров, едва поддерживая связь между ними. Борьба этих двух сил и была основным фактом, из которого развивались политические явления при Ярославичах: то была борьба двух прав, княжеского и городового, двух земских порядков, из коих один объединял землю посредством очередного княжеского владения, другой разбивал ее на самостоятельные городовые волости».