Гордость Советской Белоруссии. Книга I - Коллектив авторов

– У Ильи Репина под Витебском в Здравневе, была дача, где он написал ряд прекрасных работ вошедших в историю изобразительного искусства. У вас в Витебской области, под Браславом тоже была своя дача, где вы плодотворно работали на протяжении многих и многих лет. Расскажите, как она у вас оказалась?

– Это была не дача, а огромный крестьянский дом, точнее хутор, недалеко от деревни Масковичи, на краю прекрасного озера Дербо. В советское время сложно было заполучить какую-нибудь другую недвижимость кроме квартиры. Но поскольку я до этого уже около 20 лет почти ежегодно, при первой же возможности и зимой и летом приезжал в эти удивительные края, снимал жилье у крестьян и писал браславские пейзажи, храмы, людей, то меня там все уже знали. В том числе, что не мало важно для решения некоторых пикантных вопросов, и местное начальство. Знала и милиция, и прокуратура, и в сельсовете, и председатель местного колхоза – Брилевич. Там был целый клан Брилевичей, людей деловых, настоящих и ответственных тружеников. Да я и сам к тому времени был уже известным художником, которого стали примечать в директивных органах. Воспользовавшись этим, я обратился в Министерство культуры Белоруссии с просьбой посодействовать мне в покупке на Браславщине какого-нибудь дома, чтоб оборудовать там мастерскую для пленэра. Дом не под дачу, я именно под мастерскую. И когда такое разрешение было получено, правление колхозу «Дружба» Браславского района вынесло решение уступить мне заброшенный старинный хутор Ратюни, без права его перестройки и расширения. А там оказался не только огромный дом сложенный из многовековых сосен, масса других построек, но и 30 соток чудесной земли. Я как небезызвестный гоголевский Ноздрев оглядывался вокруг и в шутку сам себе говорил: «И это моё! И это!» Ноздрев малость привирал, а у меня действительно было бескрайнее, чистейшее озеро, ширь вокруг, огромный дом который я превратил в творческую мастерскую для себя, жены Натальи и дочери, которая там и состоялась как художница и где мы прожили около 40 лет.

– Теперь постранствовав по городам и весям и, наконец, поселившись в деревне под родным Витебском, я могу представить как вам работалось в этой сельской тиши.

– Спокойно, как никогда и нигде не работалось. Я фактически перерисовал там не только бесчисленные озера, но и все затоки. Люблю такой камерный мир, когда рядом заросшие заводи, а там серая цапля или аисты удят рыбу. Это мой пейзажный мир, хотя я и не пейзажист. Но этот пейзажный мир, как не удивительно имеет яркий, неповторимый характер, которого нигде более и не найдешь. Я там создал несколько десятков офортов к поэмам Якуба Колоса и Янки Купалы. Беларусь – удивительный конгломерат культур, концентрация разнообразных костюмов, предметов быта. То, что Якуб Колос видел на Николаевщине, тоже встречалось и на Браславщине. И мне легко было иллюстрировать их произведения. Я фактически писал всё с натуры. И не только быт, природу, которая как я сказал, была на расстоянии вытянутой руки, но и людей. Эта жизнь наедине с природой, не порождала ощущение одиночества, а наоборот дарила ощущение полноты, многообразия твоего существования. Мир без суеты, без богемы, без наслоения каких-то посторонних настроений позволяет творить с полной отдачей. Я люблю такой камерный мир, он вселяет в меня надежду, веру, что все в этой жизни не зря.

– Какие работы созданные на Браславщине вы хотели бы вспомнить сегодня?

– О-о, их много. Назову только несколько циклов картин посвященных тем восхитительным местам: это «Озерный край», цветные литографии «Льны Браславщины». А ещё десятки, если не сотни портретов местных крестьян, рыбаков, моих друзей Брылевичей – Игната, Антона… Я их всех перерисовал и не раз, и не два… По этим рисункам можно проследить как росли, мужали, менялись люди.

– А вы помните Ивана Кайдалова?

– Ещё бы не помнить. Это был молодой рыбак. Я и портрет его так назвал «Иван Кайдалов из Опсы». Есть там на Браславщине такое чудесное местечко – Опса. Я всех браславчан помню, хотя по фамилиям кого-то может и подзабыл. С некоторыми и сегодня поддерживаю дружеские отношения, до сих пор перезваниваемся. Только многие мои сверстники, к сожалению, ушли как говорится в мир иной.

– Я даже знаю, что кому-то из браславчан вы подарили машину.

– В прошлом году я действительно подарил одному своему старому товарищу машину. У нас такая, можно сказать кровная связь с этими людьми. Мы вырастили там детей, внуков. Мы были молоды. А сейчас мои браславские друзья, как и я, старички, деды и седые прадеды. Я уже почти год как не ездил туда, здоровье не позволяет. Но они ко мне приезжают. Вот этот натюрморт подарили.

– Но это же ваша работа!?

– В благодарность за машину, они мне привезли фрукты, овощи, которые вырастили на своих огородах. А я и запечатлел, все эти кавуны, огурцы, помидоры в этом натюрморте. Такой у нас получился бартер. Кстати, там же на Браславщине я работал и ещё над одним важным для меня циклом офортов под названием «Прогулки с Ганешем».

– Ганешем?.. Странная кличка.

– Это не метафора, не символ, так звали одного моего четвероногого друга. Я тогда только что вернулся с Индии и был очарован искусством этой древней страны, и в своих работах пытался передать логику пластики и красоту культуры её удивительно талантливого народа. Скальные храмы, фрески Аджанты, фантастические скульптурные работы, потрясающая сложность каменных орнаментов, миниатюры… Какие нужны были ясные одухотворенные умы, добрые, открытые сердца, чтобы во времена насилия, канонов и культовых догм создавать такое неповторимое многообразие гармонии, величия и красоты! Я пребывал в потрясении от этой поездки и бесконечно благодарен ей. Потому когда встал вопрос как назвать подаренного мне пса, сомнений не было – Ганеш. По индийским легендам, это покровитель путешествующих, странствующих. Я его в Индию не смог взять, но Браславщину мы с ним всю исходили.

– Вы рисуете такую идиллию. Но неужели на этой Браславщине у вас не было никаких проблем?

– Видно были. Но житейские проблемы, если они не связаны с здоровьем, как правило решаемы, рано или поздно решаются. Что касается творчества, то здесь немного бывает посложнее. Помню, сделал я графический лист одного хорошо близкого мне человека, жителя Браславщины минёра Дударенко. Этот старый солдат потерял на войне ноги, но не потерял веры в жизнь. Он никогда не сидел без дела, вырезал из липы ковши, ложки, миски, портняжил, обшивал всех. Назвал я этот портрет незамысловато – «Дударенко из Ратюнок» и предложил на республиканскую выставку. Но начальству, которое принимало работы, она не понравилось. Как это так, у человека, ветерана войны, не протезы даже, не костыли, а какие-то металлические штыри вместо ног. Я говорю, «но такой человек действительно живет рядом со мной, приезжайте на Витебщину, убедитесь. Видно протезов у нас на всех пока ещё не хватает». Нет, нельзя, это порочит нашу действительность. Но для меня, как художника, это даже не социальная проблема, которую надо было как можно быстрее решать, а пример человеческого мужества. Вот человек искалеченный войной, а сохранил потрясающую стойкость, веру в жизнь, в этот непростой и трудный мир.