Записки Планшетной крысы - Эдуард Степанович Кочергин

поверивший в художника, с его природным вкусом и смелостью, помог мне в этом.

Борисов репетировал Генриха с замечательной жадностью к работе. Все режиссёрские предложения и идеи он талантливо и с достоинством переводил на

О. И. Борисов (Принц Генрих) в спектакле «Король Генрих IV». 1969. Фотография В. Габая.

своё актёрское «я». Свобода настоящего художника позволила ему сотворить образ Генриха IV озорно — блистательным, даже хулиганским, и вместе с тем точным по философии и структуре постановки. Успех спектакля был громадным. Борисов вошёл в обойму лучших артистов БДТ и стал известным.

На гастролях в Москве шекспировская хроника также имела оглушительный успех. После спектакля за кулисы театра приходило множество знатных московских театральных бонз с поздравлениями Товстоногову и Борисову. Среди великих находился и замечательный сотрясатель московских театральных устоев Борис Иванович Равенских. Буйный режиссёр упал на колени перед Олегом Ивановичем.

Роль Генриха в БДТ — первая большая работа и первая огромная победа Борисова. После премьеры спектакля в труппе театра пожимали плечами: откуда такой артист нашёлся, где он раньше был? Выпустили джинна на свою голову.

«Дачники»

Спектаклем, где мы снова встретились с Олегом Ивановичем, были «Дачники» Максима Горького. В этой тяжёлой для меня, но в результате очень красивой постановке он играл роль Суслова — героя — циника, философа — обывателя, издевавшегося над всяческой общественной — политической деятельностью, требовавшего в противовес всей этой фигне — мигне: «Дайте нам просто хорошо поесть, хорошо отдохнуть… и вообще, оставьте нас в покое — к чему нам ваши идеи». Очень современные слова произносил герой Олега Борисова, предчувствуя нутром весь ужас распада и будущих революций.

Борисов играл Суслова в моей импрессионистической декорации неожиданно элегантно, был красив, пластичен — эдакий обыватель, за личиной которого скрывается, наряду с дальновидностью, предельное нервное неприятие либеральной болтовни.

Дуэт Олега Борисова — Суслова и Натальи Теняковой, несомненно, был одной из актёрских удач этого необычного спектакля.

«Тихий Дон»

Ощущение стремительной схватки в столкновении эпох и страстей вместе с естественным течением жизни.

О. Борисов

Третьим нашим общим спектаклем был «Тихий Дон» по Шолохову в БДТ. Пьеса создавалась внутри театра — Георгием Товстоноговым и Диной Шварц. Всё сочинялось по ходу репетиций, проверялось на выгородке в макетной театра или прямо на сцене — труднейшая, но живая работа. Выстраивался сценический эпос для солиста и хора, отсюда и отзвуки античной трагедии. «Казачий Гамлет» Олега Борисова, грандиозно сыгранный, как ни странно, был близок героям Достоевского. «Я видел в своём герое не только трагическую оторванность личности и мучительный поиск правды. Я хотел

К. Ю. Лавров (Петр Мелехов) и О. И. Борисов (Григорий Мелехов) в спектакле «Тихий Дон». 1977. Фотография Б. Н. Стукалова.

показать Григория человеком мыслящим, отнюдь не безоговорочно, бездумно принимающим новый уклад жизни», — говорил Олег Борисов.

Спектакль «Тихий Дон» строился по киношному принципу. В происходящее действие буквально врывались наплывы — воспоминания из прошлого. Фрагментарный характер воспоминаний в контрасте с массовыми картинами соединял главный герой — Григорий Мелехов. Воспоминания детства вклинивались в сцены боя, любовные встречи Григория и Аксиньи — с казачьим сходом и так далее. Олегу Борисову пришлось решать тяжелейшие актёрские задачи. Ещё, кроме всего, ему приходилось мгновенно перестраиваться — из лирического состояния переходить в трагедийное, буквально с переменой света, на глазах у зрителя. Думаю, что помог ему в этом опыт работы в кино. Физическая нагрузка — неимоверная. Он более трёх часов не уходил со сцены.

Как художник скажу: только он мог оправдать шолоховский образ чёрного солнца, возникший и перед зрителями на сцене, и в воображении Мелехова по возвращении в родную станицу после многочисленных трагических перипетий Гражданской войны, после смерти Аксиньи, в минуту величайшей растерянности перед жизнью. Сейчас представить тот спектакль без Борисова — Мелехова невозможно. Не было бы его — не было бы «Тихого Дона».

Наш спектакль был задуман как история крестьянского Гамлета эпохи великого перелома. И вопрос для него, строго говоря, не столько «быть или не быть», сколько — каким быть, во имя чего.

Кроткая

Я играл время, как бы вывернутое наизнанку, заглядывал в такие закоулки… куда, считалось, вообще не нужно смотреть…

О. Борисов

Декорации к спектаклю по повести Достоевского «Кроткая», шедшему на малой сцене БДТ в постановке Льва Додина, я сочинял, уже волей — неволей учитывая, что роль ростовщика — закладчика в нём исполнит Олег Иванович. Сложнейшая в постановочном плане вещь, труднейшая роль: сплошные монологи, рассказы — исповеди героя, практически нет действия — только пересказы событий. Короче, всё зависело от того, как будет сделана и сыграна роль Борисовым.

Олегу Ивановичу удалось сыграть неимоверно. Он от начала и до конца спектакля вёл нас по лабиринтам изломанной жизни и сознания героя, изменяясь на протяжении сценического времени с такой фантастической органикой и так просто, что достаточно условное решение инсценировки превращалось в абсолютную реальность происходящего, где зритель, сопереживая героям, содрогался. Неслучайно постановка «Кроткой» стала одним из театральных шедевров тех лет, а роль Борисова — одно из ярчайших событий в познании образов Достоевского. Кто — то точно определил идею всего спектакля: «Пагубность насилия одного человека над душой другого» или короче: «Анатомия насилия на благо».

О. И. Борисов (Он) и Н. В. Акимова (Она) в спектакле «Кроткая». 1981. Фотография Б. Н. Стукалова.

Интересно, что Борисов вжился в мои понравившиеся ему рисунки к образу Закладчика, показанные за полгода до премьеры, и когда надел готовый костюм, сшитый по этим эскизам, вдруг оживил их собою и стал буквально похож на них — мистика прямо какая — то, фантастическое лицедейство!

«Кроткую» смотрел Питер Брук и сказал, что актёр Борисов олицетворяет то необыкновенную широту, то сжимается до размеров паука, и всё это у него на глазах — как пружина. Прямо по Достоевскому, у которого часто встречаются пауки.

Михаил Козаков после спектакля спросил Олега Борисова:

— Как ты потом восстанавливаешься?

— Очень просто, грамм двести водочки…

— А знаешь, что ты воплощение самого Достоевского? Это никому ещё, кроме тебя, не удавалось.

Кстати, о водке. Более вкусной, чистой водкой меня не угощали ни в одном доме — только у него, Олега Ивановича. Из нашей магазинной водки он производил свою, «борисовку», каким — то собственным рецептом очищая и настаивая на специях. А ежели говорить о закусках, то более гениальных солений, чем изготавливаемые у