Дом с характером - Диана Джонс

Чармейн была прекрасно знакома с этим столом. Потеряшка была бы от него в восторге. На него ставили всю выпечку, у которой были какие-нибудь несовершенства: поломанное печенье, кривобокие булочки, потрескавшиеся пирожки, а также все товары из кондитерской, которые не распродали за день. Работники пекарни могли брать все это домой, если хотели. Мистер Бейкер взял холщовый мешок – такими всегда пользовались работники – и принялся проворно набивать его выпечкой. На дне очутился целый торт с кремом, за ним последовал слой пирожков, затем полетели булочки и пышки и, наконец, большая ватрушка с творогом. Мистер Бейкер поставил разбухший мешок на стол и стал рыться на полках.

– Ну вот, нашел. – Он вытащил потрепанную коричневую тетрадь, потемневшую от застарелой копоти. – Так и знал, что она у меня осталась! Это записи с той самой поры, когда я начинал мальчиком на побегушках в ресторане на Рыночной площади. Тогда я был таким же невеждой, как ты сейчас, так что это именно то, что тебе нужно. Хочешь, дам тебе заклятья к этим рецептам?

– Чары?! – ахнула Чармейн. – Папа!..

Взгляд у мистера Бейкера стал ужасно виноватый – Чармейн никогда в жизни не видела его таким. Даже веснушки на миг растворились в красноте.

– Знаю, знаю, Чармейн. У мамы было бы семьдесят ударов. Она бы кричала, что волшебство – это низко и вульгарно. Но я родился колдуном и не могу сдержаться, когда готовлю. Мы тут, в пекарне, все время колдуем. Будь хорошей доброй девочкой, не рассказывай ничего маме. Пожалуйста! – Он вытянул с полки тонкую желтую тетрадку и печально перелистал ее. – Вот они, все здесь, эти чары, – простые, незатейливые, а сколько от них пользы! Хочешь?

– Конечно хочу! – воскликнула Чармейн. – И маме я, естественно, не скажу ни словечка! Я же знаю ее не хуже тебя.

– Умница! – просиял мистер Бейкер. И проворно сунул обе тетради в мешок, рядом с ватрушкой, и вручил его Чармейн.

Папа с дочкой улыбнулись друг другу, словно заговорщики.

– Приятного аппетита, – сказал мистер Бейкер. – Удачи.

– И тебе, – сказала Чармейн. – Спасибо, папа! – Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в припудренную мукой веснушчатую щеку под самым колпаком, а потом двинулась прочь из пекарни.

– Везет тебе, – окликнула ее Лорна, когда Чармейн взялась за ручку двери. – Я сама положила глаз на этот торт!

– Там было два таких, – ответила Чармейн через плечо и вышла в кондитерскую.

К собственному удивлению, она обнаружила, что Тимми сидит на мраморно-стеклянном прилавке с Потеряшкой в объятиях.

С нотками оправдания в голосе Тимми объяснил:

– Когда ты ушла, она очень огорчилась. Выла как резаная.

Может быть, мы и не станем врагами на всю жизнь, обрадовалась Чармейн, а Потеряшка выпрыгнула из объятий Тимми, скуля от восторга. Она заплясала вокруг ног Чармейн и вообще подняла такой шум, что Тимми, очевидно, не расслышал, как Чармейн сказала ему спасибо. Чармейн позаботилась о том, чтобы как следует улыбнуться и дружески кивнуть ему, и вышла на улицу, а Потеряшка по-прежнему сновала и скулила у ее ног.

Кондитерская и пекарня были на другом берегу реки, напротив набережной. Чармейн могла бы перейти туда, но по Верхней улице было ближе – ведь Потеряшке пришлось идти пешком, так как руки у Чармейн были заняты мешком с провизией. Хотя Верхняя улица была одной из главных улиц города, на вид она была совсем не такой. Она была узкая и извилистая, без широких тротуаров, зато лавки, стоявшие по обе стороны, считались лучшими в городе.

Чармейн медленно шла по улице, разглядывая витрины, чтобы Потеряшка не отставала, уступала дорогу припозднившимся покупателям и просто прохожим, вышедшим прогуляться перед ужином, и размышляла. Мысли ее метались от радости – у Питера больше не будет никаких предлогов готовить отвратительную еду, – и удивления. Папа – колдун! И всегда был колдуном. До этого момента Чармейн втайне терзалась угрызениями совести из-за своих опытов с «Книгой Палимпсеста», а теперь обнаружила, что их как рукой сняло. Наверное, я унаследовала папины колдовские способности! Как здорово! Теперь я уверена, что могу насылать чары. Только почему папа всегда делает так, как скажет мама? Он настаивает на том, чтобы я была приличной, точно так же, как мама. Ох уж эта педагогика… Чармейн обнаружила, что все это ее изрядно потешает.

Тут позади нее раздался оглушительный стук копыт, смешанный с каким-то рокотом и гулкими криками: «Дорогу! Дорогу!»

Чармейн оглянулась и обнаружила, что улица забита всадниками в какой-то форме, которые скакали так быстро, что уже настигали ее. Пешие прохожие попрятались в лавки или вжались в стены по обе стороны улицы. Чармейн развернулась, чтобы подхватить Потеряшку. Она споткнулась о чье-то крыльцо и примяла коленом мешок с едой, но успела поймать Потеряшку и не уронить при этом мешок. Сжав в охапке Потеряшку и мешок, она прижалась спиной к ближайшей стене, а мимо носа у нее пронесся лес лошадиных ног и человеческих сапог в стременах. За ними галопом мчалась целая кавалькада коней – вороных, холеных, в кожаной сбруе, – а над их спинами щелкал кнут. Следом прогромыхала огромная разноцветная карета, сверкающая стеклом, золотом и яркими гербами; на задке ее колыхались два лакея в шляпах с перьями. Следом за каретой оглушительно прогрохотала галопом вторая вереница всадников в форме.

Но в конце концов они все миновали Чармейн и скрылись за ближайшим поворотом. Потеряшка заскулила. Чармейн привалилась к стене.

– Это еще кто? – спросила она у женщины, прижавшейся к стене рядом с ней.

– Это – кронпринц Людовик, – отвечала женщина. – Едет, наверное, с визитом к королю.

Она была светловолосая и с яростью во взгляде и чем-то слегка напомнила Чармейн Софи Пендрагон. К себе она прижимала маленького мальчика, который напомнил бы Чармейн Моргана – если бы производил хотя бы какой-нибудь шум. Мальчик побелел от испуга, и Чармейн подумала, что и сама выглядит примерно так же.

– Выдумал тоже – так нестись по такой узкой улице! – сердито выпалила Чармейн. – Чудом никого не задавили! – Она заглянула в мешок, обнаружила, что ватрушка сломалась и сложилась пополам, и рассвирепела от этого еще пуще. – Не мог, что ли, проехать по набережной – там шире?! – сказала она. – Он что, вообще о людях не думает?

– Не больно-то, – отозвалась женщина.

– Жуть берет, как подумаешь, что будет, когда он станет королем! – продолжала Чармейн. – Король из него выйдет просто ужасный!

Женщина посмотрела на нее со странной многозначительной усмешкой.

– Ты этого не говорила, я этого не слышала, – заявила она.

– Почему? – спросила Чармейн.

– Людовик не любит, когда его критикуют, – сказала женщина. – А выразить эти чувства ему помогают лаббокины. Лаббокины – слыхала, девочка? Надеюсь, кроме меня, тебя никто не слышал. – Она перехватила мальчика поудобнее и ушла.

Чармейн думала об этом, пока брела по улице с Потеряшкой под мышкой и тяжелым мешком в другой руке. Оставалось, пожалуй, только уповать на то, что ее король – Адольф Десятый – проживет еще долго-долго. А иначе придется устроить революцию, думала она. Мамочки, какой долгой кажется сегодня дорога до дома дедушки Вильяма!

Однако в конце концов она все же добралась туда и с облегчением плюхнула Потеряшку на садовую дорожку. Питер оказался дома, в кухне, – он сидел на одном из десяти мешков с грязным бельем и хмуро глядел на большой красный кусок сырого мяса на столе. Рядом красовались три луковицы и две морковки.

– Не знаю, как это приготовить, – сказал он.

– И не нужно, – сказала Чармейн и сгрузила на стол свой мешок. – Я сегодня заходила к отцу. А тут, – добавила она, выуживая из мешка обе тетрадки, – рецепты и чары к ним.

Тетрадкам досталось даже больше, чем ватрушке. Чармейн вытерла их о юбку и протянула Питеру.

Питер невероятно оживился и соскочил с мешка с бельем.

– Вот это дело! – похвалил он. – А мешок с едой – еще лучше!

Чармейн достала сложенную ватрушку, смятые пирожки и сплюснутые булочки. В креме на торте, который лежал на самом дне, виднелась вмятина в форме коленки, а некоторые пирожки от него подмокли. От этого Чармейн с новой силой разозлилась на принца Людовика. Пытаясь сложить пирожки из разрозненных кусков, она рассказала Питеру, как все было.

– Да, мама говорит, у него задатки настоящего диктатора, – сказал Питер – несколько рассеянно, так как он углубился в тетрадки. – Говорит, она именно поэтому решила уехать отсюда. Эти чары – ты знаешь, когда их полагается насылать, до того, как готовить, или во время, или после?

– Папа не сказал. Сам разберешься, – сказала Чармейн и направилась в кабинет дедушки Вильяма найти себе почитать утешительную книгу.

Читать «Волшебный посох» было интересно, но от него казалось, будто мысли раскалываются на тысячу кусочков. От каждой ветви посоха отпочковывалось еще по двенадцать ветвей, а от каждой из них – еще по двенадцать. Еще немного, и я сама превращусь в дерево, думала Чармейн, роясь на полках. Она выбрала книгу под названием «Путешествие мага», так как понадеялась, что это приключенческий роман. Так в некотором смысле и оказалось, но очень скоро Чармейн обнаружила, что это подробнейший отчет о том, как один волшебник шаг за шагом осваивал свое искусство.