Бетон - Томас Бернхард

рассчитывать на помощь германского консульства, но консульство совершенно ее подвело, там приняли за наглость, что Анна Хердтль сильно им докучает, и молодая женщина отказалась от попыток наладить диалог; затем она попала в руки пронырливого адвоката из Пальма-де-Майорки, который хотя и всё уладил, но стоил ей не только состояния, но и, сверх того, взятого в Мюнхенском банке кредита. Но самым странным во всём этом деле было то, что полиция вообще не допрашивала Анну Хердтль, ей только прислали счет из похоронного бюро. Много позже дочь Каньельес сказала мне, что на мгновение ей показалось, что это могло быть и убийством, хотя эта мысль показалась совершенно абсурдной, и тогда мы перестали об этом думать. Но дело в том, что балконные решетки в отеле Париж в Санта-Понсе имеют высоту всего семьдесят сантиметров и фактически запрещены по испанскому законодательству, поэтому весьма вероятно, что молодой Хердтль вышел на балкон всего на минуту – подышать воздухом или выкурить сигарету и, возможно, находясь в так называемом полусне, перевалился через балконную решетку и упал вниз, прямо на бетонную дорожку. Тем временем было заведено дело, сказала молодая Хердтль, уже вставая и собираясь идти на кладбище, но она не имела ни малейшего понятия о том, что это за дело. Она привезла из Мюнхена фотографию мужа, на ней был запечатлен молодой темноволосый мужчина, каких миллион, ничем не примечательный‚ худое лицо с печальными чертами, скорее южный тип, подумал я, чем баварский. И тогда не мне, а юной Каньельес пришла в голову идея или чудовищная дерзость спросить у Хердтль, не будет ли она возражать, если мы сопроводим ее на кладбище. Не знаю, какую цель преследовала Каньельес, вероятно, она хотела обрести какие-то доказательства, так сказать, непосредственное восприятие трагедии, о которой мы наконец узнали пусть и многое, но всё-таки из довольно беспомощных намеков. Мы втроем поднялись к отелю Jaime III, а затем взяли такси до кладбища. Кладбище в Пальма-де-Майорке огромное и выглядит чрезвычайно странно, а потому с первого взгляда зловеще, по крайней мере в среднеевропейском понимании, оно уж больше походит на Северную Африку и пустыню, и я подумал, что не хочу быть погребенным здесь, хотя всегда считал, что мне всё равно, где меня похоронят. Молодая Хердтль уже не понимала, к какому входу на кладбище должно было подъехать такси, и, конечно, оно остановилось как раз там, где было самое оживленное движение. Поэтому молодая женщина торопливо блуждала то в одном, то в другом направлении, постоянно теряя нас по дороге, всё время сжимая в руках фотографию покойного мужа, и никак не могла найти место захоронения. Наконец я предложил ей всё-таки спросить, где находится могила ее покойного мужа, у людей, стоявших около холодильной камеры морга, от которого исходил неописуемый запах разложения. Но она была совершенно не в состоянии этого сделать. Я забрал у нее фотографию и назвал номер места захоронения одному из мужчин в сером пластиковом плаще, и тот указал в определенном направлении, куда мы и пошли, молодая Хердтль впереди, мы следом, ситуация вряд ли могла быть более неловкой и отвратительной, но мы хотели, чтобы всё было именно так, это было вызвано в большей степени любопытством, чем сочувствием, вероятно, даже жаждой острых ощущений, чему, на самом деле, очень способствовала молодая Каньельес. В конце концов мы оказались перед одним из тысяч мраморных, залитых бетоном четырехугольников, на котором можно было четко прочесть недавно высеченное имя Изабелла Фернандес. Теперь на глазах у Хердтль выступили слезы, она попыталась прикрепить фотографию мужа к мраморной доске, но поначалу у нее ничего не получалось. Однако у меня в кармане случайно оказался остаток ролика клейкой ленты, и я приклеил фотографию к мрамору. Молодая Хердтль ранее написала карандашом под именем Изабелла Фернандес имя своего мужа, Ханс Петер Хердтль, и хотя дождь немного размыл имя, но буквы еще читались. Бедные люди, сказала она, или те, с кем неожиданно случаются такие несчастья, какое пережила она, не могут быть толком поняты и, умирая, в тот же день попадают в такой надземный бетонный блок, который часто рассчитан не только на два, но и на три или четыре тела. С залитых бетоном мраморных плит повсюду свисали маленькие и большие пластиковые букеты. Всё кладбище было пропитано запахом морга. Сначала я подумал, что нужно бы оставить Хердтль в покое, но потом мне пришло в голову, что будет лучше, если мы отвезем ее обратно в город на такси, мы в смущении отвернулись, когда она разрыдалась в голос, и смотрели вниз, на пустыню за кладбищем. Прошло минут пять, силы ее оставили, и она дала понять, что хочет вместе с нами покинуть кладбище. Мы вышли и, поскольку нигде поблизости не наблюдалось ни одного такси, вызвали машину через сторожа сумасшедшего дома, расположенного в большом, заросшем пальмами парке позади кладбища. Мы вернулись в город, но потом решили отвезти молодую женщину, которая производила теперь самое печальное впечатление, какое только можно представить, в отель. Опять она выбрала самый ужасный отель, подумал я, но, очевидно, ей не оставалось ничего другого, так как у нее теперь попросту ничего нет, кроме ужасного несчастья, у нее нет иного выбора, кроме как отправиться в этот ужасный отель Зенит, самый захудалый во всем Кала-Майоре, куда чаще всего ссылают семидесяти-девяностолетних немецких вдов из Германии их дети с задней мыслью окончательно от них избавиться, причем задешево. Полный пансион в течение двенадцати недель в таком отеле стоит меньше, чем полнедели сносной жизни в Германии. Каждое Рождество десятки тысяч немецких вдов находят под елкой так называемый подарочный сертификат на зимние каникулы, так называемое долгосрочное проживание, которое предлагают туристические бюро во всех самых отвратительных отелях Майорки, и их отправляют в путешествие на Майорку, из которого, потаенное желание их детей и спонсоров купонов, они, по возможности, не вернутся, а если и вернутся, то только в качестве так называемых joschi, что на жаргоне туристических бюро означает упакованный в охлаждающий мешок труп. Разумеется, мне знакомы и такие Майорка и Пальма. Проживание в Зените – это одно из самых удручающих занятий: завтракать в зловонной так называемой столовой, мрачном душном подвале с разбитой, грязной пластиковой мебелью, куда направляются с трудом передвигающиеся, полумертвые старики и старухи, чтобы съесть свой завтрак и насладиться так называемым видом на море, глядя на него сквозь непреодолимые бетонные стены высоких многоквартирных домов, построенных прямо на расстоянии пяти метров от окон. Вы живете здесь? – спросил я, когда