Семейный позор - Шарль Эксбрайя

— А Бруно?

— Он хотел отомстить за своего друга Пишранда… И я понимал, что рано или поздно парень до меня доберется — он ведь не из тех, кто бросает дело на полпути… Но я рад, что не убил Бруно, Элуа…

— Не по своей воле ты оставил его в живых, подонок!

Адоль поднял голову, и Великий Масли увидел залитое слезами лицо.

— Помоги мне выпутаться, Элуа… только ты один можешь…

— Послушай меня, Дьедоннэ: Перрин не заслужила мужа-убийцы, Пэмпренетта выходит замуж за Бруно, а я не хочу, чтобы в мою семью вошла дочь человека, запятнанного кровью…

— Так ты считаешь, я должен уйти?

— Да, ты уйдешь, Дьедоннэ.

— Куда?

— Это уж мое дело.

— С драгоценностями?

— Без.

— Ты хочешь меня ограбить?

— Нет, на этих побрякушках чересчур много крови, Дьедоннэ.

— Но на что же я тогда стану жить?

— Там, куда ты отправляешься, такие вопросы уже никого не волнуют.

— Я не понимаю…

Элуа подобрался, напряг все мускулы и нанес в подбородок Адолю самый сокрушительный удар из всех, что ему когда-либо приходилось раздавать в жизни. Дьедоннэ буквально взмыл над лодкой и без чувств плюхнулся в воду. Маспи наблюдал, как он камнем идет на дно, потом быстро включил мотор, чтобы, когда тело обреченного всплывет на поверхность, оказаться подальше отсюда.

Смертельно бледная Перрин, окаменев на стуле, слушала рассказ Маспи о гибели мужа.

— Он мне все выложил, бедняга… Имея столько покойников на совести, Дьедоннэ просто не мог больше жить… да еще эта рана на руке… там уже все начало гнить… Несчастный так быстро прыгнул за борт, что я даже шевельнуться не успел!

— И вы не пытались…

— Нет.

— А я-то считала вас его другом!

— То-то и оно, Перрин… Я вовсе не хотел, чтобы однажды утром Дьедоннэ повели на гильотину… И каким бы это стало бесчестием для вас… для Пэмпренетты… По-моему, я поступил правильно, Перрин…

— Я тоже так думаю, — немного поколебавшись, ответила она.

— Пусть все думают, что мы вернулись вместе, вы предложили нам перекусить… потом я пошел домой, а Дьедоннэ снова куда-то понесло… А в полицию заявите послезавтра.

— Послезавтра…

— Может, его найдут, а может — и нет.

— Но как же драгоценности?

— Я сделаю так, что полиция найдет их не у вас дома, а совсем в другом месте… Не падайте духом, Перрин… у каждого в жизни бывают трудные минуты… Дьедоннэ просто бес попутал… А вы теперь переберетесь к нам, и заживем одной семьей…

— Элуа… насчет этой девки… Эммы… он что, и вправду хотел уехать с ней?

— Забудьте об этом, Перрин… Мертвым надо прощать… всем мертвым…

Она упрямо покачала головой.

— Нет, никогда я ему не прощу, что хотел меня бросить!

Маспи спускался вниз по Монтэ-дель-Аккуль, раздумывая, что каждому дается печаль по его мерке. Перрин, несомненно, огорчило, что ее муж оказался убийцей и грабителем, но по-настоящему потрясла только его измена… Несчастная!

По правде говоря, когда Перрин сообщила об исчезновении мужа, никто особенно не рвался разыскивать Дьедоннэ Адоля. Ее заверили, что проведут расследование и обо всем сообщат, а потом вежливо выпроводили. И память о Дьедоннэ погрузилась в лавину бумаг еще надежнее, чем его тело — в воды Средиземного моря.

Больше всего забот эта история доставила опять-таки Великому Маспи. Снимать пояс с драгоценностями итальянца он не решался и с каждым часом все тревожнее обдумывал проблему, как принести все это в полицию, не навлекая на себя подозрений в убийстве Ланчано. Не говоря уж о том, что, если его вдруг арестуют под тем или иным предлогом и обнаружат пояс, на будущем можно ставить крест.

Спасение неожиданно явилось к Элуа в образе Тони Салисето. С тех пор как исчезли его подручные, корсиканец маялся, как грешная душа. Ему так хотелось кому-то выплакаться, что обрадовала даже встреча с Маспи. Каид предложил ему выпить. И вот, когда Тони стал вспоминать Боканьяно, Элуа вдруг посетило озарение.

— Славный был малый этот Луи… и преданный… верный как пес… Эх, и зачем твой папаша прихватил с собой ружье?.. Надо ж было пристрелить моего единственного друга… Заметь, я на старика не в обиде, но все же… Разве это достойная смерть для Луи? Он заслуживал лучшего…

— Гильотины?

— Не шути над мертвыми, Маспи! Это не принесет тебе счастья!

— Боканьяно жил вместе с тобой?

— Нет… снимал комнату на улице Мариньян, в доме двести пятьдесят четыре… Но вообще-то ходил туда не часто… Так, пристанище, где можно отдохнуть часок-другой…

— А родственники у него есть?

— Нет… по сути дела, я был его единственным родичем…

Хозяйка дома, у которой снимал комнату Боканьяно, встретила Великого Маспи не слишком любезно.

— Вы ему родня?

— Да, двоюродный брат, приехал прямиком из Аяччо. Луи заплатил вам за комнату?

— Да, до следующей недели, так что вам надо бы забрать оттуда барахло…

Элуа вытащил несколько тысячефранковых банкнот.

— Это вам за беспокойство.

Домовладелица тут же заулыбалась и рассыпалась в благодарностях.

— Ах, как приятно встретить понимающего человека…

— Вы позволите мне заглянуть в комнату? Очень хочется взглянуть, как жил мой бедняга кузен…

Женщина хотела проводить Элуа, но он вежливо отказался, скорчив печальную мину.

— Нет, мне надо побыть одному и собраться с мыслями… мы ведь вместе росли…

Хозяйка отступила, растроганная видимым волнением гостя.

— Я… я понимаю вас. Простите…

Маспи недолго пробыл в комнате корсиканца. Вниз он вернулся с легкой душой, но напустил на себя скорбную задумчивость человека, которому только что довелось размышлять о смерти и бренности человеческого существования.

— Бедный Луи… — вздохнул он. — В глубине души он был не таким уж дурным…

Чужое волнение заразительно, и женщина охотно согласилась:

— О да, несомненно!

— Стоит поглядеть на вас, мадам, и послушать — сразу ясно, что вы хорошо знаете жизнь…

Она попыталась гордо выставить вперед то, что и в лучшие времена не отличалось пышностью, и глубоко вздохнула, показывая всю меру своей усталости от вечных столкновений с самыми разнообразными проявлениями порока.

— Что верно — то верно… Мало кто столько всего повидал…

— Вряд ли я открою вам секрет, сказав, что мой несчастный кузен имел довольно своеобразные представления о том, что мы с вами называем порядочностью?

Женщина стыдливо потупила глаза.

— Да, я я впрямь кое-что слышала… И потом, хак он умер? Разве это достойная смерть для приличного человека, а?

— Увы!.. К несчастью, я на государственной службе… И мне бы очень не хотелось, чтобы кто-то проведал о моем родстве с Луи Боканьяно… на работе таких вещей не любят… Поэтому, если сюда придет полиция, очень прошу вас, сделайте такую любезность — не говорите им, что я сюда заглядывал. Хорошо?

Несколько новых банкнот окончательно усыпили возможные сомнения хозяйки. Провожая Маспи, она поклялась всеми своими предками, а также обитателями небесной тверди, что скорее позволит разрубить себя на кусочки, чем причинит хоть малейшие неприятности такому любезному и щедрому господину.

Возвращаясь на улицу Лонг-дэ-Капюсэн, Элуа был очень доволен собой: теперь, избавившись от изрядной тяжести как в прямом, так и в переносном смысле слова, он явно повеселел. Но дома Великий Маспи застал Пэмпренетту. Селестина утешала ее, как могла. Не успел муж закрыть за собой дверь, мадам Маспи крикнула:

— Дьедоннэ исчез!

Элуа с непроницаемым видом человека, давно привыкшего к любым передрягам, стал расспрашивать о подробностях, а потом тоже постарался облегчить горе Пэмпренетты, уверив, что ее отец достаточно стар и хорошо знает, что делает. Наконец пришел Бруно. Он сразу понял, что лучший способ отвлечь девушку от печальных мыслей — обнять ее покрепче. Селестина приготовила всем аперитив, и Великий Маспи, воспользовавшись небольшой паузой в разговоре, небрежно бросил:

— А как насчет всех этих убийств? Вы там у себя в полиции уже разобрались, что к чему?

Бруно с довольно жалким видом пришлось признаться, что, как и его коллега Ратьер, он по-прежнему топчется на месте. И это, разумеется, сильно влияет на настроение дивизионного комиссара…

— Ну, я-то не полицейский, и все же… — не глядя на сына, заметил Элуа.

— Все же — что?

— По-моему, вы… как бы это сказать?.. Короче, ищете не там, где надо.

— А ты мог бы предложить что-нибудь получше?

— Я? Да откуда ж мне что-либо знать об этом грязном деле? Тем не менее у меня есть свои догадки, и на вашем месте… ну, да вам, профессионалам, виднее…

— Нет, ты все-таки скажи!

— Хочешь — верь, а хочешь — не верь, малыш, но я не сомневаюсь, что убийцу надо искать в окружении Салисето!

— Боканьяно мертв, а Бастелика — в тюрьме.

— Бастелику вы сцапали первым, а вот Луи дедушка пристрелил через много дней после убийства итальянца…