Мое образование (Книга Cнов) - Уильям Берроуз

Я был в Танжере, в баре, и там же сиде Хемингуэй. К морю ведут каменные ступени -- ступени из какого-то красновато-коричневого камня. Десять тысяч лет, и что останется?

Страна Мертвых. Два часа ночи в Париже. Комната, которую я занимаю, -маленькая и узкая, но не прямоугольная. С одной стороны -- прямая, с маленьким окном, а другая стена примыкает к ней под углом. Точно комнаты в фильме "Бразилия"(92). В комнате -- еще один человек... мальчик, одетый лишь в черные шортики. У него черные волосы и белая бледная кожа. Я лежу на полу, а он садится на меня верхом, оценивающе глядя мне в лицо. Оценка его -- не сексуальная. У него внешность медбрата или дневального -- кого-то из больницы. Он говорит что-то о "Ремонтном Покое" или о "Главном Покое". Я понимаю его так, что он пытается решить, в какую палату меня определят.

Перебивка в Гонконг. Пол Лунд(93), уже покойный, объясняет мне, как "вытираться героином". Обматываешь голову полотенцем и вдыхаешь. Тут сейчас, кажется, закручивают гайки. Девчонку, которая слишком много болтала не с тем, с кем нужно, увезли прокатиться в одну сторону. Я отмечаю, что это -- не западный город. Я говорю:

-- С такой опрометчивостью трудно смириться, -- и добавляю: -- Бывает.

Градом сыплются маленькие парашюты, вроде тех, что я делал из носовых платков, -- наверное, штук пятьдесят или сто таких парашютиков, с крыши высотного здания.

Ощущение свободы. Прорыва. Я еду на юг жить в хижине, может быть -- на болоте. Все довольно волшебно.

Человек пытается продать мне пляжный палисадник в Мексике.

Ужасный пансион, где в коридоре стоят четыре кровати. Все уставлено замызганной мебелью и шаткими столиками. Мне хочется позавтракать, и там есть нечто похожее на столовую -- стаканы воды на столе и один стакан с апельсиновым соком. Беседую со старым бандитом, который говорит, что не вляпался ни в какие неприятности и остался жив только потому, что все время держался позади. На его лице шрам, по очертаниям -- довольно круглый, и очень коротко подстриженные волосы. Похож на старого боксера или распорядителя боев. Индейцы уже близко.

-- Все мясники -- на выход.

Я уже бегу, не надеясь спастись. Я у плавательного бассейна, очень грязного, вода в нем застоялась, там палки и ряска. Кто-то стреляет мне в спину длинной бамбуковой стрелой. Я умираю... отхаркивая кровь у бассейна. Там Джеймс.

Еще один сон, до или после прежнего. Я в постели, отхаркиваю кровью в подушку. Там мама. Я говорю:

-- Я умираю.

В доме на Прайс-роуд. В доме темно. Тяжелая осязаемая темнота опасности. Я спускаюсь в гостиную. Тут и там расставлены тарелки с обкусанными краями. Где Морт? Люсьен жрет стекло на Бедфорд-стрит в Деревне. Где же Морт? Я открываю парадную дверь -- снаружи день, но внутри ночь. В дневном свете есть что-то нарочитое, будто это особая маленькая заплатка света, которая может погаснуть в любой миг. Когда я открываю переднюю дверь, там стоит мама, очень молодая и смышленая, в стиле 1920-х годов, как в "Зеленой шляпке".

Я стелю постель в гостиной у окна до пола, выходящего на террасу и в сад. Прилаживаю друг к другу подушки, как на пульмановской полке. На полке рядом со мной -- мальчик. У него загорелые руки, и у локтя -- следы от иглы. Мы с ним начинаем это делать -- смутно, наощупь. Все внимание -- к его руке, к изнанке локтя.

Много лет назад мой первый контакт со Страной Мертвых: дело происходит на заднем дворе дома No 4664 по Першинг-авеню. Темнота и пятна нефти -- и запах нефти. Вот уже в доме, я склоняюсь над мамой, стоя спереди, и ем ее спину, как динозавр. И вот мама врывается с криком в комнату:

-- У меня был кошмарный сон -- ты ел мою спину.

У меня -- длинная шея, которая идет вверх и перегибается ей через голову. Мое лицо во сне задеревенело от ужаса. Как кадр недопроявленной пленки. Недостаточно света. Свет заканчивается. Из асфальтовых провалов на Ла-Бреа-авеню поднимаются динозавры. Нефтяной и угольный газ.

Беззвучное движение в прозрачном автомобиле -- да и автомобиль ли это? Затем сосредотачиваюсь на какой-то детали, вроде странного зверька в зимнем мусоре. Сегодня утром это куча известкового раствора и обломок стены дома. Я знаю, что дело происходит на Мадагаскаре. К морю спускается крутой откос. Куча мусора лежит там уже долго. Спрессовалась. Вот из окна своей студии я вижу реку Кау. Снова к мусору: это моя точка входа -- точку входа узнаешь по ощущению... радость, надежда, узнавание!

"Они упали лицом в грязь собственной земли". Расшифровка египетских иероглифов.

Мик Джеггер стоит в арке окна. Руки его вытянуты, как на той схеме, которую НАСА послали в космос. Он очень худой. Но кажется, что с ним все в порядке. Бегу ко входу в метро, я босиком, а под ногами -- грубый бетон и дерево, поэтому я несусь, едва касаясь земли, по воздуху, над ступеньками. А Мик так может? Кажется, он до сих пор здесь.

Напомнило фрагмент сна с турецкими банями, кишащими еще не достигшими половой зрелости отвратительно обезображенными мальчиками с деформированными гениталиями и распухшими телами: их половые органы расщеплены на концах, вздуты в середине. Тоненькие, точно карандаши. Атмосфера кошмарна, а там их целые комнаты, уровни и койки.

Кошмар о параличе. Пытаюсь позвать на помощь. Тянусь к пистолету онемевшим пальцем, зная, что на курок нажать он не сможет. Что здесь происходит? Очевидно, сновидец -- беспомощен, им завладел совершенно враждебный к нему оккупант. Что-то лежит в постели со мной? В самом деле -вспоминаю, что обычно галлюцинация сенсорной депривации проявляется в ощущении чужого тела, раскинувшегося в твоем собственном.

Просыпаюсь от этого кошмара в странной комнате. В окно вижу, как вдоль реки гуляют люди. Мое внимание привлекает стул. Где же я видел такой стул? Стул здесь -- ключ. Тяжелый неудобный стул. Им хорошо только кого-нибудь по голове бить, да и то, если человек отвернется, -- или же обороняться от атакующего льва. По крайней мере, стул не хлипкий.

Наконец, просыпаюсь в настоящей комнате в Лоуренсе, Канзас, в три часа утра. Просматриваю свои записи снов. Женщина по телефону говорит, что двух врачей ей не нужно. Обстановка явно венерианская. Чуждая и отвратительная.

Две отчетливые картинки. Прохожу мима банка "Чейз-Манхэттен". Вижу мистера Боулза (не П. Боулза, а того Боулза, который служил в банке "Чейз" в Лондоне). На банк этот совершили налет три человека -- один был переодет женщиной, в руках обрез. Я прибыл туда через несколько минут после ограбления. Читаю "Рассеченное Я" Лэнга(94) -- на столе с завтраком. Перехожу к истории Дэвида, восемнадцатилетнего пациента с тягой выступать в женских ролях перед зеркалом. Во сне я вижу, как Боулз сидит за своим рабочим столом без пиджака, рукава рубашки закатаны. Он говорит, что на пенсию можно уйти и по тарифам черного рынка, то есть сыграть на расхождении официального и черного курсов.

Я отправляюсь в космос, а Мэк Томас(95) начинает творить какую-то хуйню. Там Ханке, его лицо избито и распухло. Джек Андерсон -- в шоке, когда я отказываюсь поддерживать его дальше. У меня во рту -- жевательная резинка и комок листьев. Шимпанзе едят мясо, которое откусывают и отрывают от своей добычи комками листьев. Убийства на улице Морг. Орангутанг засовывает женщину в дымоход и отрезает у другой женщины голову опасной бритвой. Сон о двух фигурах, обернутых простынями, заляпанными гноем. Жевательная резинка в возобновляющемся сновидении. Может ли соотноситься с половой травмой, связанной с оральной стимуляцией члена? Здание высотой в двадцать два этажа, довольно квадратное, примерно тридцать на тридцать, построено из желтой композитной доски, как общежития под Боулдером. Апельсинодавильная машина. Я вижу всю свою руку, указывающую на северо-запад. Смотрю в зеркало и вижу негритянское лицо, но руки мои, лежащие на раковине -- белые.

Поток на Развязке Б. Пронизан железом. Темная фигура шимпанзе или гориллы во сне, и большой лемур -- он подходит к моей руке, розоватое свиноподобное существо -- некоторые лемуры размерами с крупного поросенка.

-- Ты разве меня не хочешь? Я могу быть любым для любого, кто меня полюбит.

-- Ты -- Билли? -- Глажу большого белого кота. -- Ты хочешь меня?

В странной квартире. Краем глаза замечаю черную и белую кошек. Отец пытается застрелиться из моего тупорылого. Я плачу и говорю:

-- НЕТ НЕТ НЕТ!

Мимолетный взгляд на инопланетный город, вздымающийся в небеса, с медными луковками и куполами на крышах. Там пара миниатюрных мальчиков, футов двух ростом, протягивают ручонки для пожатия. Они будто тянутся сквозь какую-то среду, которой мне не видно. Сказать, что ручонки у них -крошечные, недостаточно. Это ручонки из другой сферы.

Мои сексуальные чувства в человеческих понятиях, кажется, отсохли или, скорее, принадлежат телу и разуму, в которых меня больше нет. Но я сохраняю в себе интенсивную эмоцию по отношению к животным. Вообразите большого лемура. Лемур размерами с меня самого и ластится ко мне -- ничего сексуального, здесь все гораздо сильнее.