Подконвойный мир - Александр Варди

— Это по другому поводу так говорят, — улыбнулась Высоцкая.

— Знаю, — согласилась Гребешкова. — Единственный любимый мой — тоже так говорил. На рабфаке мы встретились. Было мне двадцать один. Дура и легкомысленная была, но с опытом в угрызении сердец. Красива была — так липли, как мухи на мед! Ну и я тоже — не каменная: чесалось любопытство до ужасти. На каждом шагу чуда, принца ждала. Однако не удалось счастье.

Сейчас, вон, рядом храпит пьяница, бабник и чужой псиной от него несет, а я, бывает, глаз не сомкну и все жду и сердце замирает: а вдруг придет, появится кареглазый мой.

— Грешным делом, — добавила Гребешкова после паузы, — увидела я как-то электрика нового на печи — заключенного — и чуть не обмерла. Показалось: мой! Тот же нос с напряженными ноздрями, тот же взлет длинных ресниц и южная темень глаз. Да куда там! Сынком моим мог бы быть!

Впервые в этот миг представился мысленному взору Высоцкой Пивоваров. Ей тоже понравилось застенчивое это лицо с доверчивым грустящим взглядом.

Вскоре после этого услышала Высоцкая еще один разговор на подстанции. Беседовали Пивоваров и Даль.

— Иван Генрихович! — обиженным тоном говорил Пивоваров. — Несколько раз замечал я, что указатель выдержки времени на реле стоит не на двух секундах, как положено, а на десяти. Ведь это может вызвать неприятности. При коротком замыкании электродов в печи, когда обрушивается на электроды шихта, рабочее напряжение отключают не эти наши реле, как положено, а реле центральной подстанции и тогда приходится ждать, пока там включат ток. Отключения задерживают плавку. Может случиться, что и замерзнет плавка пока на центральной включат. А то и похуже что произойдет — взрыв масляного выключателя, авария трансформатора — мало ли…

— А ты тут зачем?! — оборвал его Даль. — Смотри! Не спи. Из-за этого и держат тебя. Нечего схемы электрокоммутации чертить. Надо все время осматривать приборы, проверять, беспокоиться.

— Иван Генрихович! — взмолился Пивоваров. — Изменять выдержку времени можно только руками. Кто-то это делает и поэтому я беспокою вас. Чепурко говорил мне однажды, что после моей смены он случайно обнаружил, что указатель на десяти секундах, а я и не подходил к этим реле. Не усмотришь ведь за каждой мелочью. Здесь сотни таких мелочей.

— Это так. Мелочей много, но есть главные опасные и менее опасные, — поучал Даль. — Нужно знать за чем смотри и смотри, а куда заглядывай изредка. Потом ты вот что мне скажи: глянешь на тебя — вроде девка ты красная. А зачем ты во все дырки нос суёшь? Зачем всё до последней копеечки узнать хочешь?! Схемы вот чертишь? Ведь есть на подстанции старший. Без меня все равно никакие ремонты делать не разрешено. Я один делаю ремонты. Твое дело телячье: запачкался и стой. Что-нибудь не так — предупреди. Что ж ты поперед батьки в пекло лезешь? Ты ж заключенный, должен бояться аварии — могут довесок дать.

Минуту тянулось молчание. Наконец Даль нутрянным лающим голосом произнес:

— Молчишь? Совесть загажена?! Под Даля копаешь! А Даль тебе — простота?! Так вот в сербало твое сядет?!

— Иван Генрихович! — с отчаянием выкрикнул Пивоваров. — Я скажу вам, хоть это и стыдно. Я не хочу, чтобы вы плохое думали.

Опять пауза. Высоцкая чувствует напряженное молчание обоих. Представляет себе растерянное лицо Пивоварова, капельки пота на переносице, напряженные крылья ноздрей.

— Вы семейный, Иван Генрихович, — расслышала она наконец глухие запинающиеся слова. — А мне двадцать два года. Поймите, Иван Генрихович, что такое двадцать два года.

Пивоваров повысил голос. Он очевидно решился высказаться и больше не запинался.

— Если я не буду работать до упаду, не буду учиться, глотать книги, увлекаться делом, голодать и держать себя за морду, то я вам тут… трансформатор сворочу. На людей кидаться стану, или сорвусь, опущусь, рванусь в любой разврат.

Неужели вы забыли, Иван Генрихович, — продолжал более спокойно Пивоваров, — свои двадцать лет? Вспомните, как это трудно. Ведь другой раз кажется на смерть бы бросился ради юбки, даже не ради женщины-человека, а ради любой юбки. И в лицо бы не глянул и о возрасте бы не подумал. На все бы пошел, когда припечет. Пожалуйста, Иван Генрихович, пусть это останется между нами.

— Ладно. Посмотрим, — промычал Даль.

Думала до этого Варвара Михайловна честно сказать как-нибудь при случае Пивоварову, что слышны все его разговоры, песни, декламации и мысли вслух, но после этого разговора любопытство разгорелось. Хотелось подслушать еще что-нибудь в этом роде. Ведь так редко удается заглянуть в потемки чужой интересной судьбы, тем более мужской судьбы.

— Хорошо, что я здесь работаю, — думала Варвара Михайловна. — Зойка или Клавка всем бы растрезвонили и от себя пять коробов присочинили б.

Гамма сложных мыслей и чувств овладела Высоцкой после этого диалога на подстанции.

— Подсиживает Даль Пивоварова, — догадывалась Высоцкая. — Кроме Даля никто такую пакость с реле не сделает. Разве что Шлыков, но не по своей воле. Шлыков и не сообразил бы, как такую свинью подложить. Ведь может случиться авария, взрыв и тогда добавят мальчику срок до двадцати пяти лет. Кроме того, задерживаются плавки и за это ругают невиновного Журина.

— Зеленый, не битый, неопытный, — говорила себе Высоцкая и чувствовала, что жалость к этому робкому симпатичному несмышлёнышу волнует её. Инстинкт неудовлетворенного материнства влёк её к Пивоварову. Хотелось взять в руки стриженую голову, положить на колени и гладить и рассказывать, учить уму-разуму, предостеречь, поведать о подлостях людских — пережитых, обжегших.

— Съедят его волки, — сокрушалась Высоцкая, — зажалят в змеиной свадьбе обычных заводских склок, а он беззащитен как токующий тетерев, этот осколок совестливых поколений.

Вспомнился другой несмышлёныш — первый ее ухажер — десятилетний Витька. Этот проявлял свою любовь к ней в форме мальчишеской непримиримой агрессивности. Сколько побоев, оскорблений, обид, пришлось ей перетерпеть от Витьки! А в шестом классе он вдруг притих и боялся глазами с ней встретиться. Смешные эти колючие ёжики. Трогательные, беспомощные, нежные.

— Не твой ли долг в том, чтобы уберечь этого смазливого мальчишку от беспощадных рук? — спрашивала себя Высоцкая.

Еще один разговор на подстанции заставил её покончить с колебаниями.

Высоцкая знала, что работающие на обрубке китайцы приносили частенько лохань с какой-то едой и просили Пивоварова сварить содержимое на электроплитке. Каждый раз китаец Фын-дэ предлагал Пивоварову миску варева. Так случилось и на этот раз.