Вкус яда - Тессония Одетт

Не важно и то, что она абсолютно и бесспорно прекрасна.

Астрид отступает на шаг, ее поза внезапно становится напряженной.

– Я не убегала.

Возвращаясь к реальности, я изображаю грубоватую беспечность. Приблизившись к ней еще на несколько шагов, я говорю:

– Мне так не кажется.

Она вздергивает подбородок, в ее словах слышится вызов.

– Я не знала, когда ты вернешься, так что не хотела просидеть весь день в душной комнате. Мадам Дезире все равно не любит, когда гости остаются до рассвета.

– Сомневаюсь, что ее беспокоит, чем мы занимаемся. Я же оплатил комнату на целую неделю вперед. – Мои губы растягиваются в усмешке, из-за которой, я уверен, Астрид ощетинится. – То же касается и тебя.

Она хмурится.

– То же касается… – Ее слова утопают в смешке. – Ты заплатил за меня?

– Я заплатил за то, чтобы ты составила мне компанию, – уточняю я. Готовая возразить, Астрид открывает рот, но я опережаю: – Очень важно, чтобы ты находилась рядом. Особенно ночью. Очевидно, вор предпочитает работать под покровом темноты, а я не могу подвергать тебя опасности.

– Я была бы польщена, если бы не знала, что ты заботишься только о выполнении своей сделки.

– Не утруждайся, я даже и не пытался тебе льстить. Если не хочешь снова оказаться в наручниках, предлагаю больше не спорить о том, кто и где спит.

Она снова тычется носом в котенка, который пытается вырваться из ее рук, и опускает мяукающее животное на землю. Затем Астрид сама опускается на корточки и позволяет всем четырем котятам забраться к ней под юбку. Кошка-мать сосредоточена на тарелке с селедкой.

– Я же веду себя идеально, разве нет? Я не убегала, а в твоей записке не упоминалось, что мне запрещено покидать комнату. У меня были важные дела.

Я издаю смешок и киваю в сторону котят.

– Это твои важные дела?

– Именно так, Охотник. Помимо всего прочего. У меня ведь есть работа, если ты забыл.

Верно. Астрид Сноу – сваха, а не куртизанка, как я изначально подумал.

– Разве доказать твою невиновность не важнее, чем подбирать клиентам пары?

Она широко улыбается. Хотелось бы мне ясно увидеть эту ухмылку. Какого цвета ее губы? Рубиновые? Нет, коралловые. Даже когда я пытаюсь вспомнить их, воспоминание рассеивается, как туман.

Но чего ради, черт возьми, я вообще пытаюсь вспомнить ее губы?

Взяв на руки еще одного, на этот раз серого, котенка, Астрид поднимается, подпрыгнув на носках.

– Ты это серьезно? Ты действительно собираешься помочь мне найти настоящего убийцу? А я буду помогать тебе?

Я стискиваю челюсти, проклиная себя за то, как оптимистично прозвучали мои слова. Существует шанс, что из этого ничего не выйдет. Что она просто лжет мне прямо в лицо. Не впервые чей-то обман ускользает от моего внимания.

– Я собираюсь выяснить, кто украл мою Колесницу, и вернуть ее, а ты просто пойдешь со мной. Прошлой ночью твоя идея о том, что я могу наткнуться на улики, значащие для тебя нечто большее, чем для меня, показалась мне разумной. Если кто-то использует меня, чтобы добраться до тебя, тогда нам нужно держаться вместе.

– Кто-то, – повторяет она, выгибая бровь, – моя мачеха, например.

– Я отказываюсь рассматривать подобную возможность без дополнительных доказательств.

От этих слов у меня в животе образуется дыра, наполненная страхом. Прошлой ночью Астрид привела несколько хороших доводов, которые слишком сложно не учитывать. Пусть мне и слабо верится, что при заключении сделки у королевы Трис были такие зловещие мотивы, я не могу игнорировать возможность того, что и она тоже могла меня обмануть. Если правительница Весеннего королевства ненавидит свою падчерицу так сильно, как думает Астрид, то, полагаю, она вполне способна ее отравить. И если яд вместо предполагаемой жертвы убил человека, которого она любила, тогда желание любой ценой отомстить Астрид и заставить ее замолчать, прежде чем найдутся доказательства вины самой королевы, имеет смысл.

Однако использование пурпурного малуса все еще кажется нелогичным. Трис должна была понимать, что он вряд ли подействует на кого-то с кровью фейри.

– Вот увидишь, Абернати, совсем скоро правосудие восторжествует, – говорит Астрид серому котенку. Ее голос такой легкий, такой радостный, что я не могу не задаться вопросом, какую порцию настойки она приняла сегодня. Я вспоминаю, как медленно заживали ее раны прошлой ночью, даже несмотря на то, что она использовала известный своими целебными свойствами яд. Неужели Астрид понятия не имеет, что с ней происходит? К чему она собственноручно приговаривает себя? Полагаю, я бы тоже ничего не понял, если бы не видел все воочию.

Но я видел.

Я качаю головой. Сейчас все это не имеет значения.

– Ты закончила? – спрашиваю я, бросая многозначительный взгляд на котенка в ее руках.

– Не совсем, – отвечает она. – Мама-кошка еще не закончила свою трапезу, а я прижала к себе только двух котят.

– Ты же знаешь, что бездомные кошки сами могут о себе позаботиться?

Астрид ничего не отвечает, только снова утыкается носом в шерсть котенка и хихикает, когда тот, прижав лапы к ее подбородку, начинает облизывать ее нижнюю губу.

Я морщусь.

– Отвратительно.

– А вот и нет. Это восхитительно.

– Они же дикие. Их не нужно кормить, нянчить и утешать. Они выживают сами по себе, без твоего подкармливания.

– Мне нравится их кормить. – Она опускает серого котенка на землю и берет белого. – И я нравлюсь Мэдлин.

Опустив голову, я потираю лоб.

– Вот почему фейри начали менять форму. Из-за людей, пытающихся помочь.

– Знаю, – отзывается Астрид. У нее хватает порядочности звучать несколько пристыженно.

Потому что я прав. Давным-давно Фейривэй населяли фейри, у которых была только незримая форма. Первоначально фейри были животными. Духами. Дикими силами природы. Но потом остров обнаружили люди. Они вошли в контакт с фейри, научили нас своему языку, дали еду и одежду. Все это изменило наш род. Вскоре мы обзавелись второй формой, смоделированной по человеческому подобию. За этим последовала кровавая война, которая разделила остров, отдалив людей от фейри. Только чуть более двадцати лет назад очередное восстание разрушило стену, разделявшую два наших рода. С тех пор мы стали едины. Фейри правят островом, но проживающие здесь люди процветают под их защитой.

– Не помню, чтобы ты жаловался на наличие зримой формы, – говорит Астрид, оглядывая меня с головы до ног. – В каком теле ты проводишь больше времени? В этом или в теле медведя?

Я поджимаю губы, раздумывая, стоит ли вообще отвечать. Но искреннее любопытство, слышащееся в ее голосе, вынуждает меня заговорить, едва ли не против моей воли.

– В этом, –