Конец и вновь начало - Лев Гумилев

Германское королевство к XIV в. распалось, немцы убивали исключительно друг друга и поэтому в XIII–XIV вв. опасности для соседей не представляли. Благодаря этому французским королям удалось оттягать у них Бургундию (тогда еще она считалась Германией). Что касается провансальцев то они, хоть и подчинились французскому королю, но когда Людовик Святой попал в плен к мусульманам во время крестового похода, то в Марселе звонили в колокола, служили торжественные обедни и пели «Те Deum laudamus» — «Тебя Бога хвалим», радуясь, что этого французского короля кто-то, наконец, захватил в плен.

Как мы видим, сменился вектор, сменилось направление деятельности. Повышенный индивидуализм в странах Западной Европы привел к тому, что каждый смог, используя «пассионариев», к нему примыкавших, составить тот или иной отряд и бороться за себя, включая королей английского и французского.

Но тут, конечно, мне могут возразить: все-таки англичане — нация, французы — нация, в это время они уже сложились, они боролись друг против друга. Гасконцы, бретонцы, провансальцы боролись за свои национальные права, шотландцы тоже. Но когда кончилась эта Столетняя война и английских феодалов сбросили в море, а англичане оказались у себя дома, вы думаете, они успокоились? Нет, они сразу же затеяли новую войну на 30 лет — войну Алой и Белой розы.

Одни феодалы повесили у себя на щите белую розу — это были графы Йорки и Невилли, другие алую розу — это были Суффолки и Ланкастеры, и начали убивать друг друга, привлекая к себе стрелков, копьеносцев, добровольцев, охотников. А те шли и убивали друг друга так, что Англия, в общем, опустела. Причем характер этой войны был понятен людям того времени — в последней решающей битве, когда Белая роза победила Алую розу при Тьюксбери, будущий король Англии Эдуард IV кричал своим воинам: «Щадите простолюдинов, бейте знать!»[67] Почему? Да потому что уже все «пассионарные люди» сумели обзавестись гербами и объявили себя знатными, а ему нужно было снизить, как мы бы сказали, их количество. Иначе он управлять ими не мог, потому что каждый знатный господин уже работал только на себя. Таково было положение дел в Западной Европе, и длилось это довольно долго.

Францию спасла Жанна д'Арк. Так все французы считают, и это справедливо. Но чем она ее спасла? Дело в том, что французы тогда делились на два сорта. Объединенная Франция (примерно в современных границах) вмещала в себя два французских этноса — северо-восточный и юго-западный. Сначала (в первую половину Столетней войны) юго-западные жители (жители Аквитании между Луарой и Пиренеями) поддерживали Плантагенетов, т. е. англичан, против ненавистных парижан. А северо-восточная Франция поддерживала Париж и национальное знамя Карла Мудрого против англичан и изменников аквитанцев. Во второй период войны было наоборот. Жанна д'Арк произнесла слова: «Прекрасная Франция» — и победила. Но даже в первый период войны Франция одержала победу, потому что у французского короля оказался гениальный полководец Бертран дю Геклен, а он был не южный и не северный француз, а бретонец, кельт. Он был мастером партизанской войны. Два раза он попадал к англичанам в плен и два раза его освобождали за выкуп, равный королевскому. Собирали деньги и выкупали. Исключительной храбрости был человек.

Вы скажете, что это был изменник своего народа, отщепенец, который перешел к французскому королю служить (мог бы и к английскому). Нет, он был бретонец и остался бретонцем. Когда после победы над англичанами Бертран дю Геклен стал коннетаблем Франции, т. е. вторым лицом после короля, и получил вдруг приказ подавить восстание своих земляков, бретонцев, он отказался. Король заявил, что если он отказывается выполнять миссии, на него возложенные, то будет лишен звания коннетабля. Дю Геклен бросил меч коннетабля — знак своего достоинства, сел на коня и уехал в Испанию. За ним побежали вслед, чтобы упросить остаться. Ведь это был национальный герой Франции! Но вернуть его не успели, потому что по дороге он схлестнулся с какими-то разбойниками и разбил их, но они его убили в стычке. Этнический принцип, как видите, соблюдается и тут.

Бретань занимала промежуточное положение между Англией и Францией. Там были партии проанглийская и профранцузская, а точнее — антианглийская и антифранцузская, потому что и те и другие воевали за свою Бретань и за своих бретонцев, а не за англичан и не за французов. Блуа были противниками англичан, Монфоры — противниками французов, причем, хотя и те и другие были французского происхождения, войска их состояли из бретонцев, потому что бретонцы в это время были тоже весьма пассионарным этносом.

Акматическая фаза продолжалась во Франции до конца XIV в. Последовавший затем спад пассионарности был неизбежен, поскольку убыль пассионариев в ходе кровопролитий уже не восполнялась естественным приростом. Итог этого периода был подведен в XV в.: Франция была объединена Людовиком XI, который уничтожил всех феодальных вождей, снова подчинил себе Бургундию и создал единое королевство, в котором, как говорили после него: «Одна вера, один закон, один король».

БУЙСТВО УМА И СЕРДЦА

Несколько иначе сложилась ситуация в Византии. Там пассионарный перегрев не сопровождался территориальной дивергенцией. Территориальное распадение сменилось идеологическим. Произошло это следующим образом. Своим декретом римский император Константин объявил христианство официальной религией. Цель многолетней борьбы была достигнута, гонения с христиан перенеслись на язычников.

Но пассионарность продолжала расти, пассионарии стремились действовать, а действовать стало негде и незачем. Поэтому признак этот стал проявляться в весьма уродливых формах. Началось это еще во время правления Константина. Константин заявил, что, конечно, церковь он допускает. Допускает, чтобы соборы собирались, все обсуждали, но он как император желает присутствовать на этих соборах, чтобы не было какого-нибудь государственного беспорядка. А он же был язычником, его нельзя было допустить. Тогда ему присвоили чин дьякона, самый младший чин церковной иерархии, чтобы на этом основании император всей империи Римской имел право быть допущенным на собор. Константин был человек практичный, он не обиделся. Но африканские христиане, наиболее горячие, заявили: «Какое дело императору до церкви? В гражданских делах мы ему подчиняемся, а в церковные пусть не лезет». Так кричал дьякон карфагенской церкви Донат, поэтому его последователи назывались донатисты. Так как умеренные были, как всегда, в большинстве, то программа Доната не прошла и создала первый раскол в христианской церкви. Донатисты заявили, что новый слишком благополучный порядок их не устраивает — мученической смерти-то уже нет, значит затруднено спасение в загробной жизни, поэтому они создали свои группы, которые ходили по дорогам близ Карфагена, ловили какого-нибудь путника, окружали его и говорили: «Убей нас во имя Христа». Тот говорил: «Да вы что! С ума, что ли, спятили, я мухи не обижу, я курицу зарезать не могу. А вы хотите, чтобы я людей убивал, уйдите от меня». «Э-э-э, — доверили ему, — тебе же плохо будет, мы из тебя сейчас котлету делаем, если ты нас не убьешь во имя Христа!» И тому ничего не оставалось, как брать у них из рук дубину и бить их по темени, и они покорно падали и умирали, считая, что идут в рай.

Менее трагические уродливые формы эта повышенная пассионарность, при определенной конфессиональной доминанте, приняла в Египте. Там, правда, не требовали, чтобы их убивали, но говорили: «Нет, мы откажемся от всей жизни, которая нас привлекает. Мы всего хотим. Мы хотим эти вкусные финики, мы хотим это сладкое вино, мы хотим этих милых женщин, мы хотим наслаждаться поэзией, а ведь это же все грешно! Все! Уходим в пустыню!» Уходили в Фиваиду, в Верхний Египет и сидели там на крайне постной пище — кусок хлеба и немножко воды, дабы убить свою плоть, подавить желания. Даже сами себя наполовину в землю закапывали, чтобы избежать соблазнов, если те случались. Так родилось монашество и аскеза. Было ли это плохо или хорошо? Я бы сказал, с точки зрения нашей, географической, т. е. с точки зрения охраны природы, это было очень хорошо, потому что если бы этих страшных оголтелых пассионариев да выпустить на природу или на людей напустить, так они бы столько дров наломали, что и подумать страшно! И это-то реальное ослабление пассионарности всей системы спасло Византию от полного распада, хотя от неполного не спасло. Пассионарный взлет увел у Византии Закавказье, которое ей принадлежало, Сирию с Месопотамией, всю Африку и Сицилию. Удержать эти земли оказалось невозможно, удержалась только Малая Азия и южная часть Балканского полуострова (северную часть захватили славяне). Южная часть Балканского полуострова — относительно маленькая территория, имевшая, естественно, меньше пассионариев, могла организовать их в систему защиты.