Этот Вильям! - Ричмал Кромптон

— Не продохнуть, — сказал он с возмущением.

Над дверью была небольшая полочка. Вильям осторожно поставил на нее банку с краской и приложил ухо к замочной скважине.

— Ничего через нее не увидишь, — прошептал он, — можно только слушать!

Было слышно, что через холл тащат что-то тяжелое… потом шаги туда-сюда… потом голос Аманды.

— Кажется, это все подарки, Альберт. В машине уже не осталось места для мешка с картошкой. Я пришлю его потом с посыльным. Спасибо за заботу, но я редко ем картошку. Я обнаружила, что она плохо влияет на умственные способности. Ну, мне пора идти.

— Присядем в гостиной, отдохни хоть немножко, — взмолился мистер Пислейк.

— Ну хорошо, — с неохотой согласилась Аманда.

Наступила непродолжительная тишина, прерванная криком: «Альберт!»

Сдавленный возглас мистера Пислейка утонул в повторном крике: «О, Альберт).» — голос Аманды звенел от восторга: «О, Альберт, это восхитительно! Как современно! Это фовизм! Чистый фовизм! Как я тебя недооценивала, Альберт! Вижу, что я прервала тебя, надо еще кое-что завершить. Но совсем чуть-чуть, Альберт, умоляю!

В этой незаконченности как раз и кроется совершенство. В этом суть примитивизма. А я-то считала тебя заурядным, думала, что в тебе нет жизненной энергии! Она есть!»

— Ты хочешь… ты хочешь сказать, что не будешь расторгать помолвку? — нерешительно спросил мистер Пислейк.

— Альберт! Теперь, когда я узнала, какой ты на самом деле, когда я обнаружила в тебе такую жизненную энергию! Теперь-то я знаю… — Она шаловливо засмеялась. — И каким бы ты ни казался с виду скучным, с этого дня я всегда буду знать настоящего Альберта. Давай отнесем подарки обратно в машину, дорогой. Они теперь будут значить для меня так много. А сейчас, к сожалению, я должна спешить. Мне надо быть на собрании ОБТИЖ.

— О-обтиж? — с запинкой произнес мистер Пислейк.

— Общество по борьбе с традиционным в искусстве и жизни, дорогой. Я состою в его комитете и уже опаздываю… Я должна сообщить им о твоей новой концепции дизайна.

Затем было слышно, как центрифугу, кастрюли и другие предметы стали носить обратно в машину.

Мистер Саммерс впервые за все время заговорил.

— Не скажете ли вы мне, что все это значит, а? — спросил он тихо.

— Мы хотели избавить вас от душевного расстройства, — сказал Вильям.

— Вы говорили, что вам скучно в этом доме, — сказал Джинджер.

— Мы хотели привнести немного цвета в вашу жизнь, это ваши слова.

— Из-за вертолета.

— Из-за двух вертолетов. За десять шиллингов мы можем купить два.

— Мы думали, вы тут живете.

— Этот остролист сбил нас с толку.

— Мы хотели, чтобы у вас все было цветное вместо белого.

— Потому что белое вам действовало на нервы.

И тут мистер Саммерс начал смеяться. Сперва это был слабый, какой-то придушенный смех, но по мере того, как до мистера Саммерса доходила суть происшедшего, смех набирал силу.

Мистер Пислейк провожал взглядом машину, пока она не исчезла из виду, а затем вернулся в дом.

Он задержался на пороге гостиной и оглядел ее в полнейшем недоумении.

Потом он обратил внимание на странные звуки, доносившиеся из чулана под лестницей. Он медленно, с опаской подошел к двери и резко распахнул ее. Столь резко, что при этом сам потерял равновесие, и банка с краской слетела с полочки и нахлобучилась ему на голову. Желтые ручейки потекли по его лицу.

Тут уж весь дом прямо-таки затрясся от гомерического смеха мистера Саммерса. И вдруг мистер Пислейк тоже начал смеяться. Он не знал, над чем смеется. Причиной тому, очевидно, было приподнятое настроение, в котором он находился после того, как узнал, что Аманда его не покинет, да и мистер Саммерс очень уж заразительно смеялся.

Вильяма все это уже не интересовало.

— Идем отсюда! — сказал он Джинджеру. — Надо успеть купить вертолеты, пока магазин не закрылся.

Они выбрались из чулана, покинули дом, вышли за калитку. Раскаты смеха доносились и сюда. Тут Джинджер обратил наконец внимание на то, как они оба вымазаны краской.

— Слушай, — сказал он. — Нам ведь дома здорово влетит.

— Ну и пусть, — философски сказал Вильям. — Мы купим вертолеты, и мы вылечили людей от душевного расстройства. Черт! — В его голосе послышалось торжество, и даже походка стала какой-то важной. — Выходит, я классный… опять забыл это слово. Вылечил двоих за один день. Я мог бы прославиться. — Тут он наморщил лоб. — Но все же… все же я не хочу быть… не могу запомнить, как он называется. Лучше стану тем, кто легче называется. Я лучше стану водолазом.

«Признание»

Вильям брел по дороге, засунув руки в карманы, вздымая носками ботинок пыль, хмуро уставившись себе под ноги.

Он возвращался домой после тягостного разговора с директором школы. На Вильяма пожаловался его учитель мистер Френч, и теперь приходилось утешать себя различными фантазиями. Наиболее подходящей была та, в которой директор приходил к нему, дрожа от ужаса, и признавался, что совершил преступление, что полиция ищет его, и просил спрятать в надежном месте. Он умолял простить его за прежнее жестокосердие и помочь.

— Ты единственный во всей школе ученик, на которого я могу рассчитывать, — говорил он. — Как только я узнал, что Скотланд Ярд напал на мой след, я сказал себе: «Надо идти к Брауну. Он что-нибудь придумает. Он вытащит меня из этой переделки. Браун простит мне зло, которое я ему причинил, и спасет меня…» Ты поможешь мне, Браун, да? Больше мне некому довериться. Ты единственный мальчик в школе, к которому я могу обратиться.

Приятно было воображать всю эту сцену, видеть мистера Маркса жалким, униженным, и Вильям распрямился и уже с гордым видом зашагал дальше.

Разговор с преступником продолжался.

— Я прощу вас, — великодушно отвечал Вильям, — но… — Тут он, иронизируя, по памяти начал повторять то, что директор сказал ему сегодня: — Я надеюсь, это послужит вам уроком и в дальнейшем вы будете вести себя иначе… Ну, идемте. Я знаю место, где можно вас спрятать и где вас никто не найдет, и я буду приносить вам еду, и вы сможете там укрываться, пока все утихнет.

Мистер Маркс сбивчиво благодарит его, и Вильям ведет дрожащего директора через луг, под прикрытием кустарниковых изгородей, в старый сарай.

— Здесь вы будете в безопасности, — говорит он. — Если Скотланд Ярд доберется сюда, спрячьтесь под этими мешками в углу. Я много раз там прятался, и никто не мог меня найти. Теперь я должен вернуться домой, после чая я принесу вам булочку или еще что-нибудь.

Около калитки своего дома Вильям сообщил воображаемому полицейскому, что он видел человека — который мог быть директором Марксом, — идущим в сторону аэродрома и что скорее всего он теперь на пути во Францию, в самолете «Комета». Он посмотрел вслед полицейскому, устремившемуся к аэродрому, и, торжествующе улыбаясь, вошел в дом.

Увидев большую тарелку свежеиспеченных булочек с малиной, Вильям на первые пять минут забыл обо всем на свете; затем, несколько утолив свой аппетит, он опять обратился мыслями к мистеру Марксу, забившемуся в угол в старом сарае… Он обещал ему булку. Он сунул одну в карман. Воображение и реальность часто так тесно переплетались в голове Вильяма, что порой ему трудновато было их разграничить. Он покончил с последними крошками последней булочки, справился с искушением съесть и булочку мистера Маркса и отправился через луг к сараю.

Вошел он в сарай с непринужденным видом, но на пороге встал, открыв рот от изумления. Потому что в сарае был мистер Маркс. Правда, он не забился в угол, а стоял посередине, оглядывая помещение.

— А, Браун, — сказал он рассеянно. — Может быть, ты поможешь мне. — Он вынул из кармана письмо. — Я получил его от Джеймса Элойсиаса Ворфилда — выпускника нашей школы, который баснословно разбогател. Он намеревается посетить школу. Он учился здесь до меня, так что я его не знаю, но — директор перевернул страницу письма — он дает понять, что хотел бы подарить нам в память о своем посещении нечто существенное. Закрытый спортивный комплекс — вот что мне бы хотелось. Однако я понимаю, что его надо как следует принять. Он пишет, что надеется увидеть сохранившимися места, с которыми у него связаны детские воспоминания. Он перечисляет их, и я решил, прежде чем отвечать на письмо, сам проверить, сохранились ли они. — Директор опять вгляделся в страницы. — Прежде всего, он упоминает старый сарай… Полагаю, этот?

— Но это наше место, — с некоторым возмущением сказал Вильям. — Мы здесь всегда играем.

— Несомненно, мой мальчик. Вне всякого сомнения. Но когда ты со временем тоже станешь состоятельным финансистом или выдающимся ученым…