Голос булата - Дмитрий Янковский

Солнце облило красной охрой верхушки сосен, когда Микулка приметил за деревьями что-то странное.

– Домик, что ли? – неуверенно шепнул он и придержав коня, осторожно обогнул слишком густые в этом месте купы деревьев.

Но это был не домик. Между двух необхватных дубовых стволов заклинило огромную деревянную ладью, старую, серую, облупившуюся, вяло играющую поблекшими от дождей и солнца красками драного паруса.

– Вот так дела! – изумленно воскликнул Голос. – Что-то не помнится, чтоб рядом была река или море.

Ладья днищем придавила густой кривоватый кустарник и сорвала бортами кору с вековых дубов, вокруг валялись отсыревшие щепы и изломанные, трухлявые ветви деревьев.

– Ну… Не с неба же она свалилась! – слезая с коня сказал Микулка.

– А коль и с неба пала, так времени с того дня уже утекло изрядно. – пояснил Голос. – Гляди как луб под содранной корой пересох. И ветки все в труху превратились. Уж пару зим точно минуло, а то и куда поболе. И одно я могу сказать с уверенностью – плавать эта лодия будет хуже тяжелой секиры.

Паренек подошел к шероховатому борту и заглянул внутрь.

– Да… – поморщась протянул он. – Старое тут все, пересохшее. В днище дыры такие, что кулак пролезет по самое плечо… Да только заночевать в ней будет удобнее, чем на сырой земле. Всеж-таки укрытие.

Он взялся за край борта, подтянулся, отчаянно скрипнув растрескавшейся доской и прыгнул через борт, сминая добротную ловчую паутину и кучу насквозь прогнивших дубовых листьев. Ладья была действительно большой, на тридцать воинов, сохранилось на ней и весло кормовое и парус, только уключина чуть ли ни в труху соржавела, а парус годился только на растопку костра. Микулка прошел чуть вперед и буквально подпрыгнул от неожиданности, наступив на засыпанный прогнившей листвой скелет в доспехах и обрывках одежды. Череп с остатками кожи и высохшей плоти скалился в небеса, прикрытые нависавшими дубами. Присмотревшись, паренек разглядел еще с десяток скелетов, рядом с которыми были разбросаны никуда не годные луки и полупустые колчаны. Ближе к носу вся ладья была утыкана стрелами с неопрятными обрывками перьев.

– Лютая тут была сеча! – удивленно воскликнул Микулка.

– Надо бы их схоронить как-нибудь. – посоветовал Голос. – Да вот только как? Какого они роду-племени? К утру решим. Хорошо, что павшие воины упырями не становятся, а то бы дали они нам жизни после захода солнца.

– Ну уж нет! Спать с ними рядом я не собираюсь! – поежился паренек. – Надо для них погребальный костер сложить, дед Зарян говаривал, что ежели неведомо какой веры павший, то костер сам найдет куда душу отнесть.

– Зачем же тогда складывать? – удивился Голос. – Лучшим костром для них лодия станет, а ночевать на земле-матушке тебе не привыкать. Да в лодии и костра не развести… Чем греться собирался?

– Дубы жалко! – задрал голову к небу Микулка. – Погорят ведь от жару.

– Да, дерева эти не одну сотню лет простояли… Попробуй конем лодию оттянуть, небось клиньями ее не клинили.

Паренек перелез через борт и подозвал Ветерка.

– Иди ко мне, лошадка моя… Сейчас нам с тобой потрудиться надобно. А потом отдохнем, ты вот травки покушаешь, хоть она и сухая…

Он снял с седла волосяной аркан, подаренный русичами, накрепко привязал конец к седлу, закинул петлю на носовую балку и подергал, проверяя прочность. Дерево скрипело, но не поддавалось, значит должно выдержать. Паренек взял коня за узду и потянул, Ветерок недовольно фыркнул и двинулся, натягивая веревку.

– Ну не ленись! Давай… – подогнал его Микулка.

Конь уперся крепкими ногами в землю, ладья скрипнула и пошатнулась, неохотно слезая с насиженного места. Паренек и сам ухватил веревку, помогая коню тянуть, тут уж тяжкий груз поддался, затрещал, сдирая кору с деревьев и пополз, оставляя за собой труху и мелкие щепки.

Микулка не успел подивиться той легкости, с которой ладья сошла с места, а Ветерок уже резво набрал ход, словно и не привязан был к нему тяжеленный корабль. Паренек не удержался за рванувшуюся веревку и растянулся во весь рост, вспоминая Чернобога и Ящера, а с ними всех их дальних и близких родственников. Не успел он подняться на четвереньки, как Голос заорал как бешенный:

– Ложись! Растуды тебя туды! Плашмя и быстро!

Микулка снова шлепнулся носом в листву ничего не понимая, но зная, что Голос дурного не посоветует. И тут в лучах заходящего солнца над его головой пронеслось что-то огромное, обдав с ног до головы пугающей тенью.

Когда тень со скоростью ретивого скакуна унеслась на север, паренек поднял взгляд и буквально обомлел от неожиданности – его верный конь тянул за веревку старую, насквозь дырявую ладью, отчаянно скрипевшую и ЛЕТЯЩУЮ в добрых четырех локтях над землей, чудом не цепляя бортами толстые стволы деревьев.

– Коня останови! – гаркнул Голос. – Потом будешь пялиться!

– Эгей! Ветерооок! Стой, конячка! – опомнился Микулка.

Конь стал как вкопанный а ладья проскользнула сквозь воздух на две пяди правее его крупа, натянула веревку, накренилась и развернулась кормой на север. Ветерок заржал, вздыбился, едва удержавшись на ногах, но устоял, хоть его и протащило вперед шагов на десять. Ладья грохнулась о раскидистый клен и застряла в хрустальном воздухе почти неподвижно, только едва поворачивалась от удара, осыпаемая сбитой пожухлой листвой. Микулка поднялся на ноги, осторожно подошел к кораблю и шатнул его борт. Тот поддался, качнулся словно в морских волнах.

– Вот диво! – изумленно воскликнул витязь. – Где же это видано, чтоб лодия аки птица парила?

– Не знаю как видано, а слыхом слыхано. – мрачно объяснил Голос. – В далеком Суне жил когда-то сильный и злобный маг Тинь Ла. Он мог поднимать корабли в воздух, чем заслужил великий почет тогдашнего суньского князя. Он может помер, а может жив, кто может знать сколько отмеряно магу? Но заклинание его действует.

– Не… Лодия наша! – обходя корабль усомнился Микулка. – Русская. Причем тут Далекий Сунь и этот колдун?

– Может и ни при чем, но это еще хуже… Мне неведом чародей, который у нас такое сотворить может, а все неведомое настораживает.

– Как бы ни было, – уверенно сказал паренек, – а чудо-лодию палить я не буду. Это же сколько сил можно сберечь, ежели ее в коня впрячь и так до самого Полоцка!

– До чего же ты бестолковый! – буркнул Голос. – В коня впрягать… На ней и полетим, я ведаю как ее вверх-вниз поднимать, а для прямого ходу ей ни ветер, ни парус не надобны. Припоминаю я несколько словес колдовских, которыми ее двигать можно. Вот слушай…

Когда тяжелая студеная тьма навалилась на лес, Микулка уже мог заставить ладью подниматься и опускаться, двигаться вперед, поворачивать и даже крутиться на месте. Собрать погребальный костер для бывших хозяев небесного корабля ночью было сложно, а ночевать со скелетами не хотелось ни на земле, ни в небе, поэтому он распалил костерок из собранного в округе валежника, укутался в одеяло и решил скоротать до утра время в чуткой дремоте. Да только усталость взяла верх и паренек уснул крепким сном, так и проспал до самого утра.

Костер получился большой, но очень уж сырой, поэтому дыму от него было куда больше, чем жару. Хорошо, что не тела надо было жечь, а одни лишь кости, которые Микулка, кряхтя и морщась выгреб из ладьи и высыпал на кучу сложенных веток. Тут же, рядом с павшими воинами, сложил он и их оружие, чтоб в вирыи не скучно было.

Ждать когда угаснет костер паренек не стал. Совсем уж невтерпеж было подняться в прозрачные рассветные небеса, с высоты взглянуть на матушку-землю, залитую нежным румянцем восстающего солнца. Он опустил ладью до самой земли, скинул с борта щербатую сходенку, затянул перепуганного коня на корабль, сел на корме у рулевого весла и медленно поднял ладью в воздух, шкрябая бортами о раскидистые ветви деревьев. Выше, выше… Вот уже самая высокая лесная макушка осталась внизу, Ветерок совсем разволновался, поднял вверх морду с вытаращенными глазами и протяжно заржал, качнув ладью.

– Успокойся… – нетерпеливо крикнул ему хозяин. – А то лодия и так на одном колдовстве держится, вся дряхлая, того и гляди дно вывалится. А уж коль с такой высоты грохнешься, так всеми четырьмя ногами в землю до колен войдешь. Делать мне нечего, тебя потом из земли выкапывать.

Конь успокоился, услышав хозяйский голос, нагнул шею и стал выискивать что-то в пожухлой листве, ковром усыпавшей корабельное днище. Микулка огляделся и не увидел кругом ничего, кроме бескрайней голубизны небес и величественно поднимавшегося на востоке солнца. Он поднял корабль еще чуть выше и направил его на север, дав такого ходу, что студеный воздух ощутимо скрипнул старыми досками бортов, растрепал волосы и конскую гриву, залил румянцем озябшие щеки.